Франсуаза Шандернагор - Селена, дочь Клеопатры
Она была заточена в царской комнате Синего дворца, где также спали служанки Ирас и Шармион и где за ней ухаживал Олимп, в окружении привычных рабов, и ее по-прежнему информировали о том, что происходило в Царском квартале и замышлялось в штабе. Один шпион сообщил, что через три дня ее посадят на корабль, идущий в Италию. Узнала ли она о смерти Цезариона? Или хотя бы о его аресте? Возможно.
Она написала Октавиану, настойчиво и смиренно испрашивая разрешения возложить цветы на могилу Антония. Император Запада, которого уже называли Цезарем, просто Цезарем, и которого она, в свою очередь, назвала так же, был впечатлен подобным смирением и позволил ей выйти. В тот день няни говорили детям:
– Тише! Послушайте систры и песнопения. Это ваша мать за дворцом Тысячи Колонн идет к холму вашего отца.
Таус употребила слово «холм» – знала ли она, на что была похожа могила императора? Если бы Таус выжила, то Селена могла бы ее об этом спросить… Но через три недели погибнут все.
«Царица мертва! Она отравилась!» Едва этот слух достиг помещения, где жили дети, служанки потеряли голову и начали стонать. Несмотря на поражение, смерть Антония, убийства, предательства и оккупацию, няни верили, что все еще смогут жить «как раньше»: с кухни по-прежнему будут приносить еду, каждое утро прачки будут забирать грязное белье, а Нил каждый год будет наполнять резервуары Маиандроса. Пока жила их Царица, маленькие люди дворца чувствовали себя в безопасности: все знали, что Клеопатра была хитра, как Одиссей, и так богата! Она, несомненно, сможет выйти замуж за нового императора и, быть может, даже подарит ему детей: она была очень плодовитой, а у него, несчастного, до сих пор не родился сын…
«Царица мертва» – это было как землетрясение! Все, кто был способен бежать, бросились куда глаза глядят, как после капитуляции флота. Царица была мертва, так же как Ирас, Шармион и старый слуга евнух. Это Октавиан поднял тревогу, едва получив записную дощечку от пленницы, всего несколько слов с просьбой удовлетворить последнее желание: она хочет вечно покоиться рядом с Антонием. Он сразу же отправил в Синий дворец двух своих друзей. Караульные были очень удивлены: что случилось? Да нет же, все хорошо, вернувшись с могилы супруга, Царица приняла ванну, заказала легкий обед «и теперь отдыхает после трапезы»…
Открыв дверь, мужчины обнаружили Клеопатру лежащей на кровати в парадной одежде. У ее ног находилась мертвая служанка, а вторая, покачиваясь, пыталась приколоть белую диадему к волосам неподвижной госпожи.
– Ах, Шармион! – закричал разъяренный стражник. – Хорошая работа!
– Эта диадема прекрасна и достойна наследницы стольких царей. – И замертво упала рядом с кроватью.
Через открытое окно было видно море, пески и маяк… В Царском квартале еще несколько часов продолжалась суета: тело Клеопатры не успело остыть, из-за грима трудно было разобрать естественный цвет лица, и римляне подумали, что ее можно реанимировать. Олимпу приказали принести противоядия. Но что он мог сделать? Несомненным было одно: при осмотре трех тел не нашли никаких следов… Но рабы проговорились, что Царица всегда носила в волосах несколько полых шпилек с ядом, приготовленным Главком. Конечно, стражники время от времени обыскивали ее одежду, но могли ли они подумать о шпильках? Старый евнух выглянул в окно и заявил, что на песке видны следы змеи… Некоторые поверили в то, что на руке Клеопатры остался едва различимый след от укуса. На всякий случай и в панике приказали слуге-псиллу высосать яд из «укуса»: эти ливийцы обладали иммунитетом против змеиного яда. И действительно, псилл не умер; а тело Царицы коченело, тело стало ледяным…
Двадцать столетий спустя будем откровенны: ни одна из этих «исторических» деталей не доказана. Попытки реанимации? Плутарх, опирающийся на свидетельства врача, даже не намекает на это. О причинах смертей (поскольку было три или четыре трупа) он выдвигает две гипотезы: яд, содержащийся в шпильках, или укус аспида. И вывод его таков: «Правды не знает никто». Октавиан, вынужденный озвучить официальную версию, склонился к варианту со змеей, не забыв добавить легендарную историю о «корзине с фигами».
У современников Клеопатры нет ни единого слова об этой корзине с фигами, которую якобы принесли в комнату вместе с пресмыкающимся. К примеру, у Горация вообще ничего не сказано о змеях. Фиги появились лишь два с половиной столетия спустя, когда Лукан[146] воспевал таланты псиллов, Светоний[147] позвал одного из них к царскому ложу, а Дион Кассий[148] решил собрать все вместе: корзину с фигами и достоинства псиллов, добавив, что первым, кто указал римлянам на змеиный след, был старый евнух, сразу покончивший с собой… Но как можно верить в историю с псиллами и реанимацию? Как бы глупы ни были солдаты, они все же умели отличить живого от мертвого! И не тратить понапрасну время на «реанимацию» бездыханного тела женщины…
Что касается старого евнуха и аспида, то они тоже не очень убедительны. Конечно, утверждают, что Александрия тогда была полна гадюк, они жили даже в домах, и их, кажется, кормили мукой, разведенной вином. Но это странное меню не более правдоподобно, чем такое обилие пресмыкающихся: змеи не уживаются с котами, а коты там были повсюду… На самом деле одна змея, «Добрый Гений», давшая имя главному городскому каналу, была почитаема греками Александрии: речь шла одновременно об античном уже, покровителе домашнего алтаря, и об облике, который принял Зевс-Амон, чтобы породить Александра Великого. Египтяне, со своей стороны, издавна верили, что кобра на царской прическе (пустынная кобра длиной в два метра) открывала фараону двери в потусторонний мир, где правил воскресший Осирис. Если бы Клеопатра в самом деле позволила змее укусить себя, то таким образом она избрала бы наилучший способ соединить две традиции и дать понять, что Александр-Зевс-Осирис вернулся за ней: «Я умираю только внешне…» И все-таки факты – упрямая вещь: ни один аспид не способен укусить трех людей сразу, а значит, царица убила себя иначе.
Некоторые предполагают, что пленникам действительно принесли сразу трех гадюк: «Сегодня такие вкусные фиги, принесите мне три корзинки!» Но понадобилось бы заранее поймать этих гадов и подержать их в голоде: у аспида, укусившего жертву, в течение нескольких дней оставалось недостаточно яда, чтобы парализовать следующую. Аспид – не то оружие, которым можно убить себя без предварительной подготовки!
Кто сочинил эти басни? Наверняка египтяне: им слишком хотелось, чтобы их последняя Царица стала бессмертной. С другой стороны, римские стражи должны были с облегчением ухватиться за эту небылицу. Ведь если их дерзко обманули, применив новый способ самоубийства (никогда ранее не использовавшийся), то они в таком случае оказывались менее виновными в том, что не соблюли элементарных предосторожностей – не обыскали помещение, белье и волосы той, за кем были приставлены следить…
Только Селена не позволила ввести себя в заблуждение, ведь она часто играла с красивыми шпильками матери, очень длинными шпильками, украшенными жемчугом и гранатом, головки которых иногда прокручивались, как оправа на кольце, и раскрывали крошечные полости. Она также помнила, как получила резкий удар по пальцам кисточкой для румян, когда однажды после званого ужина осмелилась прикоснуться к одной такой шпильке. К запретной шпильке… Позже она обнаружит, что вокруг матери всегда был яд: Царица возглавляла исследования по ботанике в Музеуме; участвовала в смертоносных заговорах, о которых врач Главк донес легату Деллию; проводила многочисленные эксперименты на приговоренных к смерти. Или тот ужин с фиалками… Нет, Селена, такая проницательная, какой я ее себе представляю, не могла предпочесть версию со змеей истории со шпильками. Если только не в момент паники…
В какой именно момент? Когда во дворце Тысячи Колонн узнали о смерти Царицы, двух служанок и раба, няни сразу подумали об убийстве: в Царском квартале римляне снова начали убивать! Ирас и Шармион погибли, защищая свою госпожу! Теперь убийцы займутся детьми, уничтожением последних из Птолемеев…
Нужно поскорее спрятать сироток. Кажется, где-то есть подземелье. Но где?
– Нет! – вскрикивает Селена. – Только не подземелье!
Если она будет так пищать, сюда сбегутся все легионы, ворчит Таус. Не стоит ее так огорчать. Нужно бежать тихо.
– Не бойся, моя золотая голубка, – говорит Сиприс, – мы не будем прятать вас под землей, мы укроем вас во дворце, мы найдем…
За шторами, в шкафу, в буфете – неважно.
В другом конце здания уже слышалось характерное позвякивание обмундирования движущегося войска и приказы, выкрикиваемые во все горло на варварском языке: Октавиан потребовал проверить детей. Он боялся, что будет испорчен его великолепный Триумф, и приказал, чтобы принцы немедленно были выведены из Царского квартала, полного евнухов и волхвов, запутанных дворов, тупиковых улочек, темных лабиринтов под покровительством богинь с львиными головами: близнецы с их младшим братом должны быть немедленно доставлены на борт римской галеры.
