Юрий Никитин - Князь Владимир
– Здравствуй, Вольдемар, – сказала она, снова называя его на норманнский манер, как его постоянно звал Олаф. – Я рада, что ты… верен империи!
Он коротко кивнул, но его глаза сказали ей ясно, кому он верен. Она в замешательстве отвела взор, кивнула Олафу, тот ответил широчайшей улыбкой, и прошествовала по направлению к внутренним покоям.
Вепрь, он вел стражей, одобрительно кивнул Владимиру. Он любил, когда его людей замечали царственные особы. Это оценка и его работы.
А Олаф скосил глаза вослед, прошептал заговорщицки:
– Как думаешь, Елена с нею?
– Ну, раньше они были неразлучны…
– Хотя бы Елена оказалась в стороне!
Владимир понял, покачал головой:
– Она из тех, кто в политику не влезает.
– Думаешь? – оживился Олаф.
– Ей хватает интриг и заговоров в другой сфере. Как и тайн.
Олаф гордо выпятил грудь, потер ладони. А Владимир еще что-то отвечал другу, но сам не помнил, что говорил. Перед глазами стояло сияющее лицо принцессы, в ушах звучал ее нежный голос.
Голос Олафа донесся как будто из далекой страны:
– Она смотрит только на тебя. С чего бы?
Владимир сказал с болью:
– Мы с тобой песчинки. Сколько нам осталось? У солдат жизнь коротка. А тут еще ходи и оглядывайся… Варяжко убит, трое на корабле сгинули – даже дурак поймет, что мы ускользнули. А Ярополк не последний дурак. Сколько смогу продержаться живым? Я не хочу, чтобы она плакала над моим телом.
Долго молчали. Олаф заговорил так тихо, что Владимир вынужденно повернулся к нему:
– Ты ищещь смысл, а какой смысл в любви? Если есть, в чем сомневаюсь, то это не тот смысл, который выводит на берег… Любят не умом, а сердцем, кровью, плотью, кожей, печенью! Смысл в любви наверняка есть, но он глубже, чем дно океана, и выше, чем залетает орел, а уж упрятан надежнее, чем в самом сердце горного хребта. Не нам его искать, а нам лишь следовать за ним или трусливо попятиться. Но кто любит, тот знает, что он обладает этим высшим смыслом, хоть и не может его назвать, как не может заговорить умный пес, что все-все понимает.
Владимир прошептал:
– Боги… Ты настоящий скальд!
– Я?
– Ты хоть слышал, что говорил? Или через тебя говорили боги?
Чуть измененный голос Олафа ответил из темноты:
– Скальды говорят, что когда человек любит, он сам подобен богу. Видишь, я только заговорил о любви, и то во мне уже зазвучала божественная струна…
Он захохотал весело и беспечно. Владимир вздохнул с облегчением. Олаф снова Олаф, могучий и всегда готовый к схваткам викинг. А приступы умности проходят так же быстро, как у Терибула припадки падучей.
Глава 31
В бою важен не только меч, но и кто у тебя за спиной или бьется плечо в плечо. Вепрь, ветеран многих войн, пары составлял умело. А в случае с новыми варварами все было ясно: раз так сдружились в дороге, то в бою прикроют друг друга, один не бросит другого раненым, везде поможет и выручит.
Сегодня Владимир и Олаф дежурили порознь, одному и то делать нечего в пустом ночном коридоре, но и тут Вепрь ухитрился поставить их так, что могли пересвистываться с поверха на поверх, а когда сходились к лестнице, то и видели друг друга.
Дворец погружен в полутьму. Даже светильники горели только один из четырех, воздух тяжел, настоян на дурманящих ароматах, что хоть и отбивают запах навоза, но голова от них тупеет, а ноздри вообще перестают чуять запахи. Изредка проскальзывала какая-нибудь тень, Владимир уже привык, что женщины по ночам бегают в солдатские бараки, дважды проскальзывали слуги из свиты императора, всякий раз злобно огрызаясь, когда он требовал показать лица.
Мысли текли вяло и сладко. Он уже стал сильным и знатным, ему улыбались самые красивые женщины, кланялись короли, а он – могущественный повелитель Севера – повелел трепещущему от ужаса императору Царьградской империи отдать ему в жены прекрасную принцессу Анну… А не то пойдет на Царьград и возьмет Анну вместе с Царьградом, всей империей, землями, скотом и людьми…
Едва слышные шаги вытряхнули из сладких грез. Снизу поднимались трое. Все в темных плащах с глубоко надвинутыми на глаза капюшонами, рослые и широкие. Оружия не видно, но Владимир звериным чутьем понял, что люди очень опасны и что под плащами есть и мечи, и добротные доспехи.
Он раскрыл рот, чтобы крикнуть тревогу, но то ли стыд удержал, то ли опасение, что это могут оказаться дворцовые слуги – а кто еще может быть в это время? – и трое молча бросились на него, а мечи разом заблистали в слабом свете светильников.
Владимир прижался к стене. Его меч будто сам прыгнул навстречу. Зазвенело железо, он дрался яростно, сцепив зубы и задержав дыхание. Они рубили по нему торопливо и мешая друг другу, а он выбрал миг и достал одного самым кончиком лезвия по шее, получил сильный удар в плечо, там занемело от боли, отодвинулся по стене, в то место сразу со звоном ударили два меча. В ответ быстро и точно кольнул, как копьем, еще одного. Тот взвыл и отступил, опустив меч. С его губ сорвалось крепкое слово.
Владимир вздрогнул, впервые услышав что-то кроме звона мечей и надсадного дыхания, едва успел отдернуть голову, лезвие чужого меча задело плечо. Со звоном слетела чешуйка доспеха.
Снизу, громко стуча сапогами и уже не таясь, бежали еще двое. Оба торопливо вытаскивали из-под плащей короткие мечи. Владимир вжимался в угол, его меч вздрагивал и звенел от яростных ударов, он не успевал следить за врагами, а руки сами дергались, отражали удары, щит трещал, он сам не мог бы сказать, как и с кем дерется, годы упражнений заставили тело двигаться само, и он бился, в глазах потемнело, он чувствовал соленое во рту, когда вдруг сверху прогремел страшный крик:
– Один!.. Что это?
Владимир шатался под ударами, колени подгибались, в голове гудело. Смутно видел, как сверху метнулась темная тень. Что-то хрустнуло, кто-то вскрикнул. Он отбросил щит, а его меч врубился в плечо нападавшего. Тот отшатнулся, Владимир судорожно повернулся к другому и тут ощутил, что остался только один враг, да и тот перехватил меч в левую руку.
– Умри! – прошипел Владимир с ненавистью.
Его меч обрушился с такой мощью, что перерубил подставленный меч противника и снес половину головы. Олаф поднялся, пошатываясь, сжал и разжал пальцы. Человек под ним остался лежать с неестественно вывернутой шеей.
– Что за люди? – спросил он.
– А я знаю? – огрызнулся Владимир.
В дальнем конце коридора выскочили стражи с факелами. Полыхнул тревожный красный свет, кто-то заорал истошно: «Император! Спасайте императора!» Двери приоткрывались, кое-кто выглядывал пугливо, другие выскакивали сразу, наполняли помещение воплями, суматохой.
Владимир и Олаф стояли с обнаженными мечами. Начальник ночной стражи примчался с белым как мел лицом. Его трясло, а губы прыгали, будто по ним били пальцем.
– Кто? Что? Куда?
Владимир промолчал, он ощупывал себя, проверял, целы ли кости или же погнутыми доспехами не отделался, Олаф же ответил бодро:
– Они!.. Это!.. Туды!
– Кто эти люди?
Начальник стражи наклонился, свирепо ухватил одного за плечи, потряс. Голова несчастного болталась, из разрубленного плеча хлестала кровь, как из быка на бойне. Он пытался что-то сказать, но с губ сорвался хрип, и глаза закатились под верхние веки.
Начальник стражи ухватил другого, а его воины переворачивали остальных, пока Олаф не обронил:
– Уже не скажут.
– Неужто всех?..
– Похоже.
Начальник стражи зло повернулся к Владимиру. Олаф развел руками:
– Предупреждать надо. Мы бы попросили остаться, чайку бы, слово за слово, мордой по столу…
Челядь пыталась убрать трупы, но начальник стражи велел не трогать до прибытия Вепря. Тот прибежал разъяренный, всклокоченный, в полном вооружении, свирепый и готовый к бою.
Владимир с трудом выдержал его злой взгляд. Вепрь и раньше ему не очень-то доверял, выпрямился, превозмогая боль в правой руке. Вепрь долго и люто смотрел на Владимира, перевел горящий взор на Олафа. Тот сразу перестал улыбаться, выпрямился.
– Что на этот раз? – потребовал Вепрь.
– Да вот эти люди… – начал объяснять Владимир, но его прервал властный голос:
– Погоди, этериот. Здесь слишком много ушей. Иные укоротить бы…
Толпа распахивалась перед Терибулом, как шелковый занавес. Одни попятились, другие спрятались за спины, а третьи исчезли вовсе. Терибул бросил из уголка рта:
– Вепрь, займись тут. А я поговорю с этериотами.
Втроем прошли в покои Терибула на поверх ниже. В коридорах уже было полно стражи, блестели доспехи, железо звякало, грубые голоса, как конский топот, прорезались сквозь женские испуганные вскрики. Перед ними расступались, как вспуганные куры, даже ветераны. Владимир ловил на себе удивленно-уважительные взоры.
Закрыв за собой дверь, Терибул кивком отослал слуг, повернулся к этериотам. Глаза его были острые, как два стилета.
