Ведуньи из Житковой - Катержина Тучкова
— Заверните, пожалуйста!
Ее голос одиноко прозвучал в тишине замершего магазина. Дора растерянно покатила тележку к выходу.
— Добрый день, пани Янкова, — поздоровалась она с соседкой, минуя ее. Та, сгорбленная, выставив в проход длинную костлявую ногу, всматривалась с серьезным видом в полупустой ряд бутылей с сиропом.
— Христос навстречу, Дорка, — ответила она. — Домой?
— Ну да…
— Береги себя, девочка. И поторопись, а то скоро стемнеет.
Дора улыбнулась. Как будто ей впервые предстояло пройти этот путь наверх из Грозенкова в Житковую!
— Знаешь, что? — объяснила ей наконец все эти странности кассирша Тихачка, когда протянула руку за содержимым ее тележки. — Твой отец вернулся.
Пакет молока выскользнул из Дориных пальцев и с мокрым шлепком упал на полосатый линолеум. Тихачка смотрела на нее, растерянно сжав губы. Что она такого сказала-то?!
— Отец?
Тихачка кивнула.
А затем, совсем уже вечером, когда Копрвазскую пустошь напротив уже окутала тьма, в их старом доме и впрямь зажегся огонек. Робкий, почти незаметный, он пробился сквозь темноту, пронизанную нитями сплошного дождя, и задрожал, подавая ей знак. Что он там. Что он действительно вернулся.
Дора сидела посреди неосвещенной комнаты, тишину которой нарушали лишь мерное дыхание Якубека и резкий барабанный стук капель о крышу, и наблюдала за ним сквозь узкую щель окна, не в силах отвести взгляд. Так она сидела до тех пор, пока не поняла, что вокруг — кромешная тьма. Но и после этого она не захотела встать и повернуть выключатель, чтобы подать ему такой же знак, как он ей. Что она здесь.
Тем временем в голове у нее беспорядочно проносились вопросы, сливающиеся в один: что дальше? Мысль об отцовском существовании она вытравила из себя настолько, что совсем забыла подготовиться к такой ситуации, как эта. И теперь она застигла ее врасплох. Дора чувствовала, что ее руки покрываются гусиной кожей, стоит ей лишь представить, как близко он к ней сейчас. Достаточно было сбежать вниз по дороге из Бедовой, туда, где скрещивались две тропы, подняться наверх вдоль ровной борозды общественного поля и обойти слева одичавший сад, чтобы очутиться перед домом, за стенами которого был он. Или наоборот. Выйдя прямо сейчас, он меньше, чем через четверть часа, мог бы оказаться у ее двери.
Осознание этого наполнило ее страхом.
Вдруг он так и сделает?
И тут, как будто она сама это накликала, снаружи тихо скрипнула калитка. У Доры ёкнуло сердце. Она не смела вздохнуть, чтобы не пропустить другие звуки, если они последуют. И дождалась: со двора донеслись приглушенные шаги, а затем раздался стук в дверь. Дора оцепенела. Новое стаккато по двери — и сдавленный голос из-за нее: Дорка?
Не успела она ответить, как дверная ручка опустилась, и в сени неуверенно вплыла промокшая Янигена. Едва она открыла дверь, снаружи в землю с оглушительным треском врезалось золотое острие молнии.
* * *
В тот год они проводили выходные в основном в Брно. Из страха и нежелания встретиться с ним она — до наступления зимы, которая на время отрезала дом на Бедовой пустоши от цивилизации, — нашла в себе силы съездить в Житковую всего пару раз. Вернулись они туда в марте. Но и тогда Дора не обрела там покоя: дом стал для нее клеткой.
Изо дня в день она раздумывала, не лучше ли им вообще не показываться в Житковой и до тех пор, пока там будет он, просто не ездить в Бедовую. Обидно, конечно, особенно из-за Якубека, но постепенно она уже стала привыкать к этой мысли. И вдруг случилось нечто неожиданное.
Нет, она ни за что не пойдет туда, даже упряжкой волов ее не затащат, упиралась Дора изо всех сил, однако Баглар, который пришел за ней в то утро, сказал:
— Если ты не пойдешь, мы принесем его сюда. В конце концов чей это долг, как не твой?
И она пошла.
Вдвоем с Якубеком они спускались вниз от Сурменина дома, а потом взбирались наверх по дороге на Копрвазы, еле переставляя ноги, в шаге-двух позади Баглара.
— Что, неохота? — повернулся он к Доре.
Она замотала головой.
Калитка в небольшой дворик была распахнута. Сквозь булыжник пробивались сорняки и высокая трава, а старая рябина, росшая у дома, навалилась на соломенную крышу, словно ища себе опору. В доме царила суматоха.
Когда Дора вошла, все обернулись. Багларка, Янигена и фельдшер. Тела отца она не увидела. Только его сапоги под лавкой у печки. Такие же, как тогда.
Затем все расступились, чтобы дать им пройти. Прошествовать к нему, их отцу. Дора и прошествовала — одна. Якубек остался стоять у двери.
Отец лежал на кухонном столе с вывернутой шеей и медленно застывающей на лице гримасой боли. В руки, сложенные на груди, кто-то сунул вырезанный из бузины крестик.
— Что ж, по крайней мере это было быстро, — сказал фельдшер, — и пьяный он был опять… в дым. Сейчас ему лучше.
— О мертвых или хорошо, или ничего, — проговорила Багларка, а Баглар только усмехнулся.
Дора приблизилась к столу. Странно было спустя столько лет видеть его лицо. Она смотрела на него не мигая и думала, что в его чертах нет ничего такого, что вызвало бы в ней хоть какое-то воспоминание. Кроме одного. Эта картина часто вставала у нее перед глазами. Гоп-гоп — одна за другой катятся перед ее замутненным взором отрубленные, жутко оскалившиеся головы котят, а из шей у них струится кровь и вылезают куски раскрошенного мяса и шкуры, покрытой нежным пушком.
Она испуганно заморгала и отпрянула от стола.
— Лучше присядь, — предложил фельдшер, — да хоть вот тут.
Дора опустилась на подставленный ей стул; стоило лишь протянуть руку — и она коснулась бы кончиков отцовских ног в толстых вязаных носках. Откуда у него такие дорогие носки, если у него ничего не было? — подумала она.
— Когда это случилось? — спросила она наконец.
— Дык ночью где-то. Наверно, после полуночи. Вечером он еще торчал в корчме. Я тоже там был. Было видно, что его что-то гложет. Сидел как сыч, ни с кем не разговаривал, — сказал Баглар.
Дора кивнула.
— А кто его нашел?
Янигена откашлялась и низким, как будто сердитым голосом ответила:
— Я.
Какое-то время казалось, что больше она ничего не вымолвит. Но, заметив, что
