Повесть о Предславе - Олег Игоревич Яковлев
– Могу ли я верить твоим словам?! Может, на княгиню возвели поклёп?! Для столь тяжкого обвинения нужны более веские доводы, воевода!
– Я отыщу их, светлый государь, – глухо прохрипел Володарь. – Дай токмо срок.
– Господи Боже мой! – Рыжий с тягостным вздохом провёл перстами по челу. – Да неужели вам всем не ясно, что княгиня молода, а я стар! Стар и грешен! Такое сотворил, что не отмолить топерича! Родного брата оскопить приказал! Зятя саблею зарубил! Князю Владивою яд в пиво подсыпал! Что в сравнении с делами моими княгинины грешки?!
«Опять запел старую песню, беззубый старикашка! Да если б не я, гнил бы ты и поныне в краковском узилище! И ты, и твоя благоверная!» – Володарь стиснул зубы от злости.
Сдержался, заговорил спокойно, для пущей выразительности приложив руку к сердцу.
– Государь, княже великий! Ты знаешь, я верно служу и впредь буду тебе служить. Знаю, что держава наша мала, что трудно ей сладить со своими врагами. Германский король готов помочь тебе управиться с Болеславом Польским, но требует покорности своей воле, требует, чтобы ты стал вассалом империи. Болеслав же, польский князь, хочет вовсе овладеть Чехией. Нелёгок выбор, когда не имеешь силы.
– Что же ты предлагаешь мне, воевода?
– Знаю, что у тебя есть серебро. Много серебра.
– Какое тебе дело до моего серебра?! – неожиданно громко прикрикнул на него Рыжий. – Говори, не темни!
Володарь и бровью не повёл. Так же спокойно, выдержав яростный взгляд мутно-зелёного глаза, он продолжил:
– У меня остались родичи и друзья. Далеко отсюда, в степях. Дозволь мне отправиться в дальний путь. Я приведу тебе доблестных воинов. Погляди, как управляется с поляками Иштван Угорский! При взятии Пожони он положился на быстроту и выучку степных воинов – печенегов. Они выносливы и неприхотливы. Поступят на службу, заплатишь им, поселишь на границах своей страны.
Рыжий долго молчал, обдумывая слова Володаря. Да, широкий размах у этого человека! Мыслит привести в Чехию печенегов, наводнить ими долины и предгорья, перевернуть всю сложившуюся жизнь! На мгновение князю стало страшно. Но мгновение это схлынуло, как только подумал он о том, что сумеет окончательно возвратить под свою власть Моравию, а потом отбить и попытки императора Генриха подчинить себе Чехию. Прочь сомнения! Воевода прав! Пусть придут печенеги!
– Хорошо, я согласен. Встань с колен, воевода Володарь! Ты отправишься в степи, как только сочтёшь нужным. Я выделю тебе серебро.
Володарь ничем не выказал своей радости. Промолвил лишь, с опаской озираясь по сторонам:
– Наша толковня пусть останется меж нами. Никому, даже княгине, государь, заклинаю тебя, не говори, куда я поехал. Поползут ненужные слухи. Много сыщется недовольных, много приспешников у императора Генриха есть в Чехии. Как бы не начал он войну.
– Хорошо. Но ты должен убедить этих дикарей, чтобы они вели себя пристойно.
– О том не беспокойся, княже. Всё разъясню.
Володарь снова приложил руку к сердцу и отвесил Рыжему низкий поклон.
…И всё-таки он хотел вначале прижать Предславу. Пусть ходит в его воле, пусть боится и не смеет ни слова произнести против него. Тогда он может спокойно отправляться в печенежские кочевья. Желающих пограбить там всегда хватало. В успехе своём Володарь был уверен.
В одно из холодных зимних утр в деревушку медников на склонах Судет въехал вооружённый до зубов отряд. Володарь, в булатной кольчуге, в шеломе на голове велел немедля позвать кузнеца Хорвата. Когда же привели и поставили перед ним на колени старого отца Матеи, он злобно сплюнул и выругался.
– Что, ты и есть Хорват, кузнец по меди? – спросил он, грозно сведя брови.
– Я, – дрожащим голосом отмолвил старик.
– Ты ворота в Сазавском монастыре ковал? И колокола лил?
– Не я. Сын мой, Матея.
– Ага, – обрадовался Володарь. – И где ж он, сын твой?
– Дак по делам уехал. В Моравию куда-то. Вот, – указал он на молодую жёнку в добротном овчинном полушубке и цветастом повойнике, – сноха моя, супруга Матеина, Красимира.
«Робёнка, кажись, сожидает, – определил, осмотрев округлый стан молодицы, Володарь. – Видать, наврала, спутала всё старая карга Эмма! А ежели и правду сказала, то где нынче этого Матею отыщешь!»
– Ворочаемся! Неча тут боле деять! – обернувшись, приказал он дружинникам и с яростью вонзил бодни в бока коня.
Галопом, вздымая снег, поскакали оружные всадники по лесной тропе.
Спустя несколько дней Володарь с грамотой Рыжего отправился через страну мадьяр в далёкие причерноморские степи.
Глава 47
Прошла, минула холодная и мрачная, наполненная дождями и слякотью очередная зима – третья для Предславы после бегства из Кракова. Жизнь её стала более спокойной и упорядоченной. Большую часть времени проводила молодая богемская княгиня с маленьким сыном. Конрад мало-помалу учился ходить. Осторожно перебирал он ножками по полу горниц, держась ручонками за долгий подол материного платья. В ребёнке своём не чаяла Предслава души. Разговаривала с ним по-русски, младенчик смотрел на неё своими большими светло-карими глазками, слушал, лепетал что-то неразборчивое, потом вдруг сказал, строго, чуть прихмурясь, поглядев на неё:
– Ма-ма. Ка-на-ги-я.
Предслава весело смеялась, целовала, ласкала ребёнка. Учила его произносить своё крестильное имя «Софья».
– Шоф-фа, – отвечал Конрад.
Весной, когда потеплело и зацвели в садах первые цветы, стала Предслава выводить крохотного княжича за ворота дворца. Ходила, ведя Конрада за руку, по дощатым улицам ремесленных слобод, по набережной стремительной Влтавы. Ребёнок любил смотреть, как шумят на Кампе Сововы мельницы, и стоять на мосту, взирая сверху на пенящийся речной поток.
– Река… мост, – с умильной улыбкой объясняла Предслава.
Почему-то здесь, на посаде, среди незнакомых, но приветливых людей – гончаров, плотников, кузнецов, – было ей намного спокойней, чем во дворце, в котором без конца интриговали меж собой паны и их жёны. Куда-то подевался Володарь, чему она была и рада, но и беспокоилась – не замыслил ли лихой воевода что-нибудь недоброе. Горазд был Володарь на всякое пакостное дело – в этом дочь Владимира убедилась давно, ещё со времён киевской осады.
Не было вестей и от Матеи. Хоть и писала ему, просила приехать в Прагу, мыслила показать сына, но как в воду канул кузнец-медник. И стучали в голове молодой женщины вещие слова кудесницы Майи: «Оставит он тебя, и тем самым и тебя, и себя, и сына твоего спасёт».
На время любовь-страсть, любовь-обожание и любовь-восхищение, какие вызывал в душе её Матея Хорват, отошли в сторону и сменились любовью к своему чаду и заботой о нём. А ещё – знала,
