Театр тающих теней. Словами гения - Елена Ивановна Афанасьева
Сколько лет, а я все не могу понять почему. Но если раньше взвивалась и почти истерила «за что?», теперь пора бы понять «для чего». Для чего мне все случившееся дано? Потеря главной любви для того, чтобы родилась дочка. Обретение этой любви спустя столько лет, чтобы родились сыновья. Но что я сделала не так, что счастливо сложилось все, кроме наших отношений с дочкой? Или что не сделала?
Иду к Мануэле — матч, надо полагать, уже закончился, надо же спросить, чей горчичного цвета «Фиат» на парковке.
— «Фиат»? — переспрашивает консьержка. — «Фиат» не заметила. Наверное, сеньора Луиша. Отца убитой. Он сегодня приехал.
Двадцать четвертое апреля
Эва
Португалия. Лиссабон. 24 апреля 1974 года
19:30
На развод она подала в конце марта. Луиш все еще не верил, что его тихая жена затеяла это все всерьез.
— Кто ты без меня!
Забытый еще в Новый год ключ Эва ему так и не вернула. Больше месяца он ждал, что жена, как водится, начнет искать его и умолять вернуться. Не дождался. Вызвал слесаря и вскрыл замок входной двери.
— Я здесь хозяин.
Жизнь стала окончательно невозможной.
Юрист, которого рекоменовал ей директор Гонсальвеш, заверил, что если кредит на квартиру оформлен на нее, а у Луиша за последние годы доходов нет, то у них хорошие шансы выиграть дело в суде. Надо подавать на развод и раздел имущества, иначе Луиш оставит их с дочками на улице с невыплаченным кредитом.
— От тебя пахнет мужиками! — кричит муж по вечерам, когда она после эфиров возвращается с телестанции.
Эва все чаще засыпает в комнате дочек, прижавшись к девочкам, приказывая себе не рыдать — завтра будут отеки вокруг глаз, никакому гриму не скрыть.
Вместе они не спят с прошлого декабря. Вернувшись домой, Луиш с угрозами и ласками пробовал взять причитающееся. Один раз сдалась, уступила, испугалась нового фингала под глазом, который наутро придется замазывать. Ничего не вышло. Почувствовала себя как змея, которая сбросила кожу, — кожа остыла, сжалась, а в нее нужно обратно влезть. Обратно не получится.
В той попытке возвращения к семейной жизни не было ни любви, ни страха, который добавляет энергии. Ничего не было. Даже то, что у Эвы несколько месяцев не было мужчины, а рядом был тот самый, с которым и только с которым она в своей жизни занималась любовью, не срабатывало. Сухо. И холодно.
Почувствовавший все Луиш, даже в пике ярости и желания доказать свои права не смог. Откинулся рядом, обмякший. Обозвал. Виновата она, на нормальную жену у мужа всегда стоит. Натянул трусы, вышел из комнаты.
Хотелось ли ей любви? Наверное, да. Прежде, с самого замужества в двадцать один год (мать все доставала — засиделась со своим университетом в девках, перестарок, замуж не возьмут!), таких долгих перерывов без секса у нее не случалось. Хороший, плохой, любовь или просто телодвижения, счастье или страх, но каждый день, через день, потом реже, но все же…
На второй месяц тело стало предательски реагировать. Ночами долго не могла уснуть, ворочаясь и извиваясь, невольно трогала себя там, где трогать грех. Как мать столько лет жила без любви? И как живет сейчас? Неужели у нее все эти годы никого не было? Матери это еще нужно или уже нет? И как справлялась она? Верой в Бога замещала? И в Салазара?
Стали сниться те самые сны, которые в ее подростковом возрасте священник называл греховными и призывал усерднее молиться на ночь. В одном из снов привиделся Витор. И в этом сне ей было так хорошо, как никогда не было с мужем наяву. Проснулась посреди ночи, задыхаясь, мокрая и счастливая, и подумала — а у кого-то так и наяву бывает!
Посмотрела на спящих девочек. Испугалась — грех же! Усмехнулась — ну и пусть. Святость счастья ей не принесла. Медленно, растягивая сладость, принялась вспоминать, что ей снилось. Наяву ей никогда не хотелось оказаться в объятиях Витора. Или она, сама того не замечая, запрещала себе хотеть? И вдруг во сне! И вдруг так.
Есть ли что-то между ней и Витором, Эва так и не понимает. Ухаживает? Вербует?
С возвращением Луиша попросила Витора до дома ее не провожать. Кивнул головой, и только. Но у телестанции встречает часто. Быстро взяв под локоть, уводит в свой «Рено», рассказывает, как стремительно развиваются события с их «заговором капитанов».
Ни разу не поцеловал. Всегда на грани. А она так и не спросила, женат ли он, — боится услышать, что женат?
Поклонники по-прежнему толпятся у телецентра, но от тумбы около ее дома исчезли. Значит, следили не за ней, а за Витором, а теперь, когда он до дома ее не провожает, следят за «заговором капитанов» в других местах? Иногда ей кажется, что кто-то прячется за рекламной тумбой или в припаркованной рядом машине, но гуляющий между только что построенных домов нового проспекта ветер гудит — показалось.
В середине апреля у Луиша умерла мать.
В церкви на отпевании старшая сестра Луиша, рыдая, обняла Эву.
— Мама так переживала! От этого и слегла! Так хотела, чтобы у вас все наладилось!
Держа за руки дочек около гроба свекрови, смотрит на Луиша. Можно ли оставить детей без отца? Она выросла без отца, и как от этого больно.
Жалко его. Красивый — был, неглупый — казалось. И любимый до судорог — когда-то. Куда все ушло? Как пробку из сосуда вынули, и пуст сосуд.
Жалко его. Стоит, как маленький мальчик, потерявший маму.
— Вот и наладилось! — не спрашивает, а утверждает золовка.
Луиш не верит, что она намерена развестись всерьез. Никто не верит. Но должна ли она жалеть его больше, чем себя?
Неожиданно на стороне Луиша оказывается и ее мать. Не столько на стороне зятя, сколько категорически против развода — грех! Что люди скажут! Стоит на похоронах рядом с семьей Луиша — каменная стена, сквозь которую не пробиться.
Накануне мать настояла, чтобы они вместе пошли на утренний молебен. И после незаметно подтолкнула ее к священнику, а сама с внучками пошла к выходу — мы тебя на улице подождем. Эва спешила на тракт, но ослушаться мать не могла. Парализующее соединение матери и храма всегда вводит ее в состояние детского трепета. И страха, что опять сделала
