Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт
Такие гонцы не испытывают задержки, везде ему сменят коня на самого выносливого и ходкого. Скачи и скачи. У самого бы сил достало.
Через несколько дней донесение уже лежало на столе у тайного дьяка, и тот - к царю. Василий Иванович не удивился.
- Сколько волка ни корми, он все одно в лес смотрит. Что, кажется, еще князю нужно: два богатых города в вотчинное владение получил из моей руки. Ближний советник. Многим ли такое доверие? Придется оковывать. Иного выхода я не вижу.
- Мое слово тебе, государь, не пороть горячку. Ну возьмешь его, а в чем обвинишь? Гонца кому и зачем посылал? Так он тебе наговорит семь верст до небес и все лесом. Пока он ответной грамоты не получил, никуда не тронется. Сейчас его за одно можно спросить: за безделие под стенами, Орши. Но за такое не казнишь. Все королевские дома вой поднимут. А нужно ли подобное, государь?
- Можно, устроив засаду, перехватить гонца на обратном пути.
- И этого делать не советую. Князь Михаил сумеет откреститься: мол, это коварство Сигизмунда. Ничего де он ему не писал и ничего от него не ждал. Подлый ход, мол, Сигизмунда, чтобы зародить у тебя, государь, недоверие.
- Так что же ты предлагаешь?
- Поручи воеводе князю Булгакову-Голице или воеводе боярину Челяднину подготовить малый отряд на быстрых конях, чтобы действовал тот отряд по слову моего подьячего. Для верности направим ему твою грамоту. Отряд разместится поблизости от Орши, но в полной тайне. Воротится к Глинскому гонец - поглядим. Станет готовить князь Глинский полк для приступа, стало быть, сговор не удался, а продолжит безделить, сразу узнаем. Мои люди глаз с него не спустят, едва начнет готовиться к побегу, отряду тут же будет сказано нужное слово. А уж подьячий расстарается, ловок он и догадлив.
- Согласен. Но предупреждаю: головой отвечаешь за успехи. Ни в коем разе нельзя выпускать князя Глинского. Слишком во многое он посвящен.
Самого хитрого подьячего из всего Сыска послал тайный дьяк вначале к воеводе Булгакову-Голице с повелением готовить специальный засадный отряд для тайного и очень важного дела, затем с этим отрядом укромно расположиться под самым боком полка князя Михаила Глинского и установить со вторым его воеводой ежедневную связь. Он-то и объединяет в полку всех соглядатаев тайного дьяка.
Вроде бы все продумано, все учтено. Не прозевали возвращения гонца из Польши, но в одном все же оплошали: не перехватили гонца Глинского, посланного им к Сигизмунду. А гонец этот вез очень важные сообщения. Как и обещал князь королю, получив милостивую грамоту, он дал подробнейший совет, как действовать, чтобы разбить русское войско. Сообщив, где и как долго русская рать будет ожидать пополнения запаса зелья и ядер, которые изрядно израсходованы при осаде Смоленска, Глинский подробно рассказал, каковы воеводы князь Булгаков-Голица и боярин Челяднин, которым царь доверил войско для похода на Минск, не упустил и самого главного - их вражды между собой из-за права первенства в том походе. Назначить предводителем польско-литовского войска князь Глинской советовал Константина Острожского и даже предложил ему ловкий тактический ход, который не единожды приводил его самого к блестящим победам. Он еще раз предупредил короля, что никакого крупного соединения к Орше посылать не нужно, повторив клятву, что брать крепость он не станет ни при каких обстоятельствах. Напомнил и о посылке в Коханово гвардейцев, с которыми князь будет себя чувствовать в полной безопасности.
Страшные последствия повлечет за собой вроде бы не очень важная оплошность. Думали же, что поступают наилучшим образом, решив взять Глинского с явным доказательством измены. То, что он собрался пуститься в бега, соглядатаем и подьячему стало понятно сразу же, как гонец, темной ночью прибывший к князю, некоторое время спустя ускакал на свежем коне в сторону Польши.
Хитро обставил свой отъезд Михаил Глинский.
- Считаю, пора подумать о взятии города, всерьез заняться подготовкой к приступу, - сказал князь второму и третьему воеводам, пригласив их в свой шатер. - Я лично объеду вокруг крепостных стен, а вас прошу собрать тысяцких и сотников, обождать моего возвращения, выслушайте их предложения, узнайте, что им понадобится для подготовки приступа. Вернувшись, проведу совет.
С собой на осмотр места будущего боя Михаил Глинский взял лишь дюжину стремянных.
Но такого не бывает, чтобы без своих соратников-воевод осматривал военачальник крепостные стены перед штурмом. Высокое самомнение? Полное пренебрежение к мнению своих помощников? Конечно, может быть и то, и другое, однако второй воевода, а именно он исполнял поручение тайного дьяка не спускать глаз с князя, заподозрил неладное и сразу же о странном поведении Глинского дал знать подьячему.
Две дороги в сторону Польши вели от Орши: одна, круто беря на север, вливалась в Минский шлях, другая, менее езженная, шла на городишко Барань, а через него - на село Коханово, за которым тоже вливалась в Минский шлях. В том, что на Минск будет держать путь Глинский, никаких сомнений нет, но вот по какой дороге?
Лазутчики, посланные подьячим на многие версты в сторону Минска по всем весям и городкам, доносили, что в сельце Коханово шляхетский отряд остановился явно в ожидании какой-то команды, но подьячий не вдруг раскусил, отчего этот крупный отряд медлит, а не спешит к Орше, чтобы беспокоить осадивших город. Лишь по подсказке второго воеводы он понял: отряд ждет Глинского.
- Стало быть, князь поедет через Барань, - сделал вывод подьячий.
- Совершенно уверен? - спросил командир засадного отряда подьячего. - А если все же сразу направится на Минский шлях? Не лучше ли нам разделиться? Я устрою засаду там, где мы прежде намечали, ты - на полпути к Коханово. Сил вполне хватит.
- Согласен. Если захватишь его, сразу же пошли ко мне гонца, а сам увози князя за Днепр.
- Ясное дело. Не ждать же, когда отобьют. Места для обеих засад были определены заранее верстах в десяти от Орши, чтобы лишить Глинского всякой возможности в случае чего сослаться на то, что он выбирал, где сосредоточить резерв.
Ждать пришлось долго. Подьячий (а он был уверен, что Глинский поедет по дороге на Коханово) указал сотнику и десятникам, что действовать надо так, чтобы прошло задержание бескровно, но не сообщил, кого предстоит взять под стражу. Он сказал только одно:
- Важно не кого, а как, - поучал подьячий. - Воля государя для нас такая: во что бы то ни стало перехватить переметчика. А чтобы никаких помех не возникло, с помощью повозок, скрытых за поворотом, отсечем стремянных, которые его сопровождают. Об одном хочу предупредить: зевнет кто-то один, бедой все может обернуться для других.
Еще и еще раз он объяснял каждому десятнику место его десятки, по какому знаку и что она должна быстро и точно сделать.
- А если он сумеет вырваться? Ведь чем черт не шутит, - спросил один из десятников, когда подьячий посчитал, что дал уже достаточно указаний.
- Ишь ты! Резонно. Поставим там, где теперь повозки, пару десятков. Знак им - выстрел из рушницы. Тогда их дело - встретить.
Не сразу Михаил Глинский направил коня на дорогу в Коханово, долго продолжал пускать пыль в глаза, объезжая станы, часто останавливаясь, словно что-то прикидывая, о чем-то размышляя. Но вот наконец и развилка. Придержал князь повод своего аргамака, раздумывая, куда повернуть. И туда хорошо, и сюда, но на Барань лучше: дорога глухая, встречных, кто может догадаться о том, куда направляется отряд, мало, да и путь до Коханово короче. Самое же главное: дорога лесистая, и в случае чего можно скрыться в чаще.
Пустил князь коня на дорогу, ведущую в Барань. Медленным шагом, чтобы не вызвать подозрения. Хотя, какое там подозрение. Мало ли для чего первому воеводе понадобилось свернуть на лесистую дорогу? Может быть, подобрать место для здслона на случай подхода к Орше шляхетского войска или договориться с жителями Барани, чтобы помогли они ладить лестницы, щиты и туры. Только второй воевода особого полка довольно потирал руки: «Верно я разгадал лисий ход князя-предателя, предупредив подьячего. Быть мне теперь первым воеводой. Заслужил!»
Тем временем Михаил Глинский доехал до леса, подобрал поводья и пустил коня размашистой рысью, но версты через три перешел на шаг. Князь не думал о возможной погоне воеводы, тысяцкие и сотники еще долго будут ожидать его возвращения, ни о чем не догадываясь, не думая тем более и о возможной засаде, дозорных не посылал. Ехал он совершенно спокойно, предвкушая скорую встречу с королевскими гвардейцами, которые наверняка помнят его и встретят с радостью, как бывшего любимого воеводу.
Тайный же подьячий, наоборот, сам был напряжен до предела и не давал расслабляться никому из ратников засадного отряда. Смотрящих за дорогой наблюдателей, которым он выбрал место под еловыми густыми лапами у самых обочин, подьячий менял часто, заботясь, чтобы не устали их глаза от долгого и напряженного глядения на дорогу и не прозевали бы они нужного момента.
