Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король
— Прекрати издеваться надо мной! Я не потерплю этого! — вспыхнула в обиде Беренгария, и впервые за много месяцев Ричард увидел ту самую принцессу Наваррскую, которая в гневе жаловалась ему на его рыцарей в Мессине. Она была по-особому хороша в своем справедливом гневе.
— Ах, ты не потерпишь этого? — взъярился пуще прежнего Ричард, сам не зная, что с ним происходит. — Так можешь убираться назад в Триполи вместе со своим любовником!
Слез у королевы уже не было. Они высохли в пылающих от обиды глазах.
— Что ж, я, пожалуй, так и поступлю, ваше величество, — сказала Беренгария. — Прямо сейчас. И не в Триполи, а на Кипр.
— Скатертью дорога! — закричал Ричард, подняв над головою сжатые кулаки. — Я вижу, что вам всем наплевать на нашу священную цель! Прочь, лукавая жена, отправляйся хоть к черту на рога! Не желаю больше тебя видеть!
Он развернулся и зашагал прочь из церковного сада. Если б он услышал за спиной новый взрыв рыданий, быть может, он бы вернулся, но Беренгария стояла как каменная и молча смотрела ему вслед.
Расставшись с женой, Ричард отправился обедать во дворец великого магистра госпитальеров. Гарнье де Нап устраивал осмотр того, как его замок в Сен-Жан-д’Акре вновь приведен в порядок после хозяйничанья тут сарацин. Он долго водил гостей — Ричарда, Конрада, де Шампаня, де Бургоня, де Сабле, Меркадье, де Дрё, де Летанга, де Бетюна, де Бриенна и других — по сводчатым анфиладам комнат, пока наконец не усадил всех в самом просторном зале за огромный круглый стол. Во время обеда говорили опять о заложниках, Конрад высказал здравую мысль о том, что стоило бы отпустить большую часть, оставив только самых знатных.
— Отпустить на тот свет? — мрачно пошутил Ричард.
— А что, можно бы и на тот, — сказал Конрад. — Воевать так воевать, а не ждать выкупа за заложников. По-моему, Саладин и не собирается ничего выплачивать. Шутка ли — двести тысяч безантов! Порубить их в капусту и идти на Иерусалим.
В эту минуту появился граф Глостер, он приблизился к английскому монарху и тихо прошептал ему на ухо:
— Ваше величество, беда! Королева Англии только что соизволила покинуть берега Иерусалима-сюр-мер и отплыть в неизвестном направлении.
— Что-о-о-о?!! — закричал Ричард, вскакивая и отшвыривая от себя стул, на котором сидел. Внутри у него все взорвалось и заклокотало. — Конрад! — воскликнул он, глядя на маркграфа Монферратского. — Гарнье! — выпалил он, тотчас бросив безумный взор на великого магистра госпитальеров. — Сию же минуту!.. Немедленно!.. Долой жалость!.. Сто заложников… Нет, тысячу!.. Две тысячи заложников вывести из города и там, где стоял лагерь Саладина, отсечь им головы. Пощадить только последних пятерых, и пусть они отправятся в Галилею к своему султану и расскажут о том, каково обманывать короля Англии и не выполнять условий договора.
— Как! — воскликнул Конрад. — Ведь еще только что…
— Кто против такого решения? — грозно зарычал король Львиное Сердце.
— Я поддерживаю, — произнес Гарнье де Нап.
— И я, — сказал магистр де Сабле.
— Льва узнают по его когтям, — добавил герцог Бургундский.
— Ex ungue leonem, — сказал то же самое по-латыни граф Анри де Шампань.
Приказ был выполнен. Спустя час Ричард стоял на той башне Акры, которую крестоносцы издавна прозвали Проклятой. Рядом с ним находились все, кто присутствовал в замке госпитальеров в момент принятия страшного решения. С высоты башни было хорошо видно, как огромные толпы крепко связанных заложников переходят через реку Бел, и там их выстраивают вдоль всего берега на противоположной стороне.
— Ваше величество! Эн Ришар! — взмолился граф Ролан де Дрё. — Еще не поздно отменить приказ.
— Поздно, — скрипнув зубами, возразил Ричард. — Дайте им знак начинать.
— Вы берете на себя всю полноту ответственности? — спросил вдруг Гарнье де Нап.
— Да! — рявкнул Ричард. — Пусть это будут мои когти.
Вскоре стало видно, как рубят головы и обезглавленные тела сбрасывают в реку. От Проклятой башни до места страшной бойни лежало расстояние не более одного лье, и, обладая острым зрением, можно было хорошо разглядеть свершаемое. Но услышать крики нельзя было даже с самым острым слухом. Однако Ричарду стало мерещиться, будто он слышит. Жуткие душераздирающие стоны и крики с нарастающей силой вонзались в слух и сознание короля Англии, сверля мозг.
— Боже, что ты делаешь, Ришар, остановись! — пробормотал он сам себе спекшимися от ужаса губами.
Немилостиво палящее солнце вдруг стало красным, потом фиолетовым, потом черным, потом — лопнуло, брызгая на Ричарда густой маслянистой кровью…
Когда он очнулся, то увидел себя лежащим в постели. Беренгария держала свою тонкую руку у него на лбу. Увидев ее, он радостно улыбнулся. Неужто ничего не было, ни ссоры, ни ее бегства, ни казни?.. Беренгария не сдержалась и тоже улыбнулась ему, но тотчас нахмурилась:
— Ваше величество, что вы натворили!..
— Любимая, ты не сбежала от меня?
— Я не смогла. Я вернулась. Я отплыла довольно далеко, но потом приказала возвращаться в Иерусалим-сюр-мер.
— Какое счастье! Я люблю тебя, Беранжера!
— Но вы, ваше величество… Вы совершили ужасный поступок.
— Зачем ты называешь меня «величеством» и на «вы»? Говори мне «ты». Ведь я твой Ришар. Только твой. Постой-постой… Я не успел отменить казнь… А она уже началась, когда во мне все вспыхнуло и померкло… — Он резко приподнялся.
— Поздно, Ришар, их всех уже обезглавили.
Вновь в душе стало холодно, а в голове жарко, и померещилось черное солнце, готовое вот-вот лопнуть, брызгая маслянистой кровью. Он упал обратно в постель.
— О Боже!.. Я не хотел. Беранжера, веришь ли ты мне? Я не хотел этого. Какое-то помрачение ума нашло на меня. Потом, когда их начали казнить, я хотел отменить казнь, но почему-то солнце ударило меня, и я лишился чувств.
— Это ужасно, любимый. Что теперь будет?
— Не знаю… Ты думаешь — кара? Прыщи!.. — Он вдруг отчетливо ощутил, как прыщи леонтаксии, львиной ржавчины, стремительно расползаются по всему его телу. — Они уже бегут по мне!
Он стал срывать с себя шемиз и заглядывать, заглядывать в ужасе на свой пах, бока и колени.
— Ничего нет, Ришар, успокойся, — поспешила утешить его королева. — Все чисто. По-прежнему один-единственный прыщик.
— Это заложник! — вскрикнул Ричард. — Они оставили мне заложника. Его надо убить, обезглавить! Дай мне нож, Беранжера!
— Ришар, не надо!
— Нож!
— Нет!
Он сам вскочил, заметался по комнате. На серебряном блюдце лежал возле очищенного лимона небольшой ножичек. Схватив его, король Англии снова задрал на себе шемиз и полоснул лезвием, срезая с живота под пупком единственный настырный прыщ. Кровь брызнула ему в ладонь; зажав рану, Ричард сел на кровать и слабо улыбнулся жене:
— Казнен последний заложник. Дай мне вина, Беранжера.
Глава двадцать пятая
НА ЮГ!
Как и предсказывал Ричард, со следующего дня жара стала стихать, с запада повеяло свежим морским ветром. Проснувшись утром, Ричард с удивлением обнаружил на своем животе повязки, потом вспомнил все вчерашнее и еще больше удивился — неужто все это и впрямь было?
— У меня такое чувство, Беранжера, — сказал он королеве с несколько странной веселостью, — будто вчерашний день залетел ко мне из чьей-то другой жизни. Может такое быть?
— Какое? — спросила Беренгария.
— Ну, допустим, Нерон или Калигула потеряли один из своих дней, он упал в будущее и достался на долю мне.
— Ах, Ришар! Как ты можешь шутить!
— Мне ничего иного не остается.
— Лучше помолись.
— Не хочется.
— Ришар!
— Когда не хочется молиться, лучше не заставлять себя.
— Ты не прав. Когда не хочется молиться, нужно обратиться к Богу в молитве с просьбой, чтобы он ниспослал желание молиться.
— Лучше я поеду на речку, посмотрю на следы когтей своих. Быть может, тогда мне захочется помолиться.
Выйдя из дворца госпитальеров, в котором он провел эту ночь с Беренгарией, Ричард сел на своего Фовеля и отправился к месту вчерашнего убийства заложников. Его сопровождали оруженосец Люк и Гийом де Летанг, а также Годфруа де Лузиньян, который только что поправился после леонардии и мечтал о любом развлечении, хотя бы даже таком, как зрелище множества обезглавленных трупов.
— Напрасно мы собрались туда, ваше величество, — заметил Люк де Пон.
— Не твое дело, Угудеусь, — усмехнулся Ричард. — Если уж я совершил такое злодеяние, должен же я посмотреть на дело когтей своих.
Они ехали медленно, а когда стали приближаться к реке, Фовель вдруг начал пятиться, как напроказившая кошка, которую тянут за шкирку к месту совершенной ею пакости. Он громко ржал и ни в какую не хотел идти дальше.
