Элисон Уир - Трон и плаха леди Джейн

— А теперь, Джейн, согласно обычаю, узник на эшафоте должен произнести речь, признавая свою вину, восхваляя справедливость короля и прося людей молиться за него, — поясняет батюшка.

И вот герцог шагает к перилам эшафота и поднимает руку, призывая толпу к тишине. Но не успевает он раскрыть рта, как раздаются вопли: «Помилование! Помилование!» На Тауэрском мосту появляется маленький отряд солдат, галопом скачущих сюда.

Герцог Сомерсет смотрит на них, не веря своим глазам. Он, бедняга, наверняка приготовился к смерти, крепился духом, чтобы встретить роковой удар топора. В его лице отражается ужас и тоска: ему, должно быть, отчаянно хочется жить.

Тем временем палач, в зловещем черном капюшоне, переговаривается с помощником. Солдаты почти у эшафота.

— Помиловать! Помиловать! — скандирует толпа, раздвигая ряды, чтобы дать проехать верховым.

— Господин лейтенант, приказа о помиловании не поступало, — громко объявляет их капитан. — Комендант Тауэра счел разумным прислать подкрепление на случай беспорядков. Солдаты, окружить эшафот!

Толпа разъяренно ревет. У герцога такой вид, как будто он сейчас лишится чувств. Какой кошмар — повторно возвращаться к реальности смерти, будучи столь жестоко обнадеженным. И все же он твердым голосом призывает людей успокоиться и произносит заготовленную речь. Затем он, снова воздев руку, провозглашает:

— Я верный подданный его величества!

Вскоре с необходимыми формальностями покончено, и он опускается на колени на солому перед плахой. Я закрываю глаза: не могу на это смотреть. Но я чувствую, как рядом родители замерли в ожидании. В тяжелой тишине раздается гадкий стук, затем осуждающий рев и крики. Когда я отваживаюсь открыть глаза, вижу, как люди, расталкивая друг друга, ползают под эшафотом, неистово макая платки и тряпицы в льющую сквозь доски кровь своего героя.

— Он мученик, мученик! — вопит какой-то мужчина.

— Воистину страдалец за протестантскую веру! — вторит ему другой.

Я стою, чувствуя подступающую дурноту, не в силах заставить себя посмотреть на искалеченное тело, лежащее на эшафоте. Вокруг меня мужчины и женщины кричат и плачут как безумные. Клянусь, что сейчас весь Лондон един в жгучей ненависти к тому, кто занял место доброго герцога — его светлости Нортумберленду.

В Вестминстерском аббатстве прохладно. Мы сидим на лучших местах вблизи алтаря и давно уже ждем прибытия короля. Сегодня День святого Георгия, и хотя по закону дни святых больше не празднуются в Англии, святой Георгий почитается как национальный герой. Потому что он был не папистским священником или мучеником, а странствующим рыцарем, воплощением идеалов рыцарства, до сих пор дорогих королю и дворянству, и посему отмечать его день — это справедливо и патриотично.

На улице весна в полном разгаре, но я сегодня, как обычно, одета в черное, чем вызываю у матушки нескрываемое отвращение. К счастью, когда она меня увидела, было уже поздно переодеваться. Я счастлива видеть, что аббатство очистили от всех этих римских идолов и украшений. Даже сейчас оно украшено слишком богато по протестантским понятиям, но это же величайшая королевская усыпальница на свете, где находятся склепы многих королей и королев.

Матушка хмурится, глядя на Кэтрин, которая флиртует с симпатичным молодым человеком, сидящим неподалеку от нас в нефе. Нахал строит глазки нам обеим, и матушка слегка подталкивает локтем батюшку, чтобы он обратил внимание на происходящее.

— Я бы не стал волноваться, дорогая, — шепчет он. — Это наследник лорда Пемброка, лорд Уильям Герберт. Неплохая добыча для любой юной леди благородного рождения.

— Но каков наглец, — оскорбленно фыркает миледи.

— Это все его возраст. Все они сейчас похотливы и разгульны, как коты. Я, помнится, был таким же. Ничего страшного, если он поглазеет на наших девочек. Юный лорд его положения знает пределы дозволенного. Если только мы с его отцом не заключим некий договор, конечно. Как бы тебе это понравилось?

— Это ты о Джейн? — спрашивает матушка.

Я смотрю на них в изумлении. Батюшка наклоняется ниже к уху матушки:

— Нет, о Кэтрин. Для Джейн у нас есть рыбка покрупнее.

Матушка взглядом заставляет его замолчать.

Это вызывает в памяти разговор, который состоялся между родителями примерно месяц назад, когда мы втроем сидели за ужином в зимних покоях в Брэдгейте.

Миледи в очередной раз заговорила о моем браке с королем.

— Но ты забываешь, дорогая, что он все еще помолвлен, — заметил батюшка.

— Помолвка может расстроиться, и часто так и бывает, — возразила она. — Подождем до его совершеннолетия, а там посмотрим. Я очень надеюсь. Но, честно говоря, не верю, что Нортумберленд так легко уступит власть, когда король повзрослеет. Без драки тут не обойдется.

— Да я не сомневаюсь, что он планирует остаться главным министром. И кто его в этом обвинит? Мы все поступаем одинаково, если представляется случай. Но даже ему стоит признать, что король должен вырасти и править самостоятельно. И он потребует власти скорее раньше, чем позже, или я не знаю его величество. Ему уже надоедает подчиняться своим советникам. Помяни мое слово, он будет копией своего отца, судя по его повадкам.

— Готова поручиться, что он будет большим фанатиком, чем король Генрих, — заявляет матушка. — Мой почтенный покойный дядя сжигал еретиков, но главным образом потому, что они противились его политике. А у сына политика будет подчиняться религиозным принципам.

— Они с нашей дочерью одного поля ягоды, если ты еще не заметила. — Батюшка лукаво поглядывает на меня.

— Ах, да она просто упрямится попусту, — вспылила матушка, не оценив иронии. — Не знаю, что на нее находит.

Сидя сейчас в прохладе аббатства, я думаю, что было бы чудесно сделаться королевой, чтобы хоть разок поставить матушку на место!

Трубы возвещают о прибытии королевской процессии, и вся паства поднимается на ноги. Король проходит вдоль нефа, вслед за рыцарями ордена Подвязки, чей праздник мы сегодня отмечаем. Хрупкая фигура Эдуарда словно тонет в его рыцарской мантии голубого атласа. Недавно он болел, и сначала прошел слух, что он страдает от приступа кори, а потом объявили, что у него ветрянка. Но, судя по отсутствию щербин на его бледной коже, у него, наверное, все-таки была корь. Надеюсь, что его возвращение к исполнению королевских обязанностей служит знаком полного выздоровления, но все же он выглядит усталым и похудевшим, хотя в этих одеждах трудно определить наверняка. Но лицо у него явно осунулось.

К счастью, двор скоро выезжает из Уайтхолла в Гринвич, где свежий воздух, надо надеяться, вернет румянец щекам его величества. Я знаю, что готовятся шумные увеселения, и говорят, что королю будет позволено соревноваться в метании копья в мишень — самое большее, что ему могут позволить на турнире. Затем из Гринвича двор отправится в продолжительное летнее путешествие, с тем чтобы его величество мог познакомиться со своими подданными на юге и западе Англии. Я страстно желаю, чтобы к тому времени он успел набраться сил.

Стоя на коленях в аббатстве, я молюсь, чтобы король Эдуард полностью выздоровел. Но не из любви к нему — трудно любить такого сдержанного и холодного человека, — а из страха, что на престол взойдет леди Мария.

Джон Дадли, герцог Нортумберленд

Поездку пришлось отменить. Советники сообщают мне, что после участия в утомительной череде публичных выступлений и щедрых увеселений здоровье короля не выдержало и надломилось. Боясь, что его величеству осталось недолго, они вызвали меня из Лондона, где я, в отсутствие короля, был занят государственными делами.

Прибыв с Солсбери, я ужасаюсь виду Эдуарда. Когда в конце июля он отбывал в поездку, он, казалось, был совершенно здоров, крепок, как всегда, и румян. А теперь, всего месяц спустя, он напоминает призрак, тощий и бледный, так что даже самые сдержанные из его подданных начинают говорить об этом вслух.

Я низко кланяюсь, стараясь не выдать своего смятения. Видимые признаки могут означать многое, и мне нужно время, чтобы все обдумать. Однако я тотчас же овладеваю собой и заботливо произношу:

— Мне очень печально видеть, что ваше величество нездоровы.

— Это не имеет значения, милорд, — отвечает король утомленным голосом.

— Возможно, вашему величеству следует вернуться в Лондон, — предлагаю я.

— Я не могу разочаровать своих добрых подданных. Некоторые из них ради меня взяли на себя большие хлопоты и затраты. Король не должен поддаваться слабости. — Он кашляет.

— Должен, когда от этого зависит судьба королевства, — твердо говорю я. — Если ваше величество, настаивая на продолжении поездки, рискует заболеть, то он пренебрегает своим долгом перед подданными и истинной верой. Сир, ваши советники обеспокоены, и я тоже встревожен состоянием вашего здоровья. Должен вам напомнить, что вашей наследницей является леди Мария. И ради Англии и Церкви я умоляю вас вернуться домой и отдохнуть.