Далия Трускиновская - Сыск во время чумы
– Далеко ли проводили мазуриков? – спросил Архаров.
Бредихин доложил – фура поволоклась в сторону Лубянки, по местам безлюдным – вдоль остатков старой городской стены, к которой лепились ныне брошенные хибары и халупы, годные лишь на снос. Там мародеры повернули налево – к кварталам, где стояло немало оставленных владельцами хороших домов. В них можно было чем-то поживиться.
– Умные, у себя под боком не шарят, – похвалил мазуриков Архаров.
– Как волки, что не режут скот возле логова, – подтвердил Бредихин.
– Коли бы попытаться сделать засаду в развалинах у стены, то напасть на фуру удалось бы беспрепятственно, однако, упустив хоть одного из шуров, мы бы в тех руинах вовеки его уже не изловили, – молвил Шварц. – О чем я имел честь предупреждать.
– Едем на Остоженку, – решил Архаров. – Все. И тебе, Карл Иванович, уголок сыщется. А спозаранку – к мортусам.
– Занятно… – произнес немец. А объяснять, что ему показалось тут занятным, не стал.
Фомка разбудил Архарова затемно – поспать удалось совсем немного. В иную пору денщик был бы несправедливо изруган – хотя и выполняет приказание, однако ж спать охота! Но сейчас Архаров, к собственному удивлению, проснулся легко, даже радостно, чего с ним давно не бывало. Позавтракал куском хлеба и кружкой кваса – совсем по-простому. И это тоже как-то празднично на душу легло. Выехав на набережную и ощутив свежесть, идущую от Москвы-реки, Архаров пустил коня шагом. Было в этом ясном октябрьском утре удивительное ощущение предчувствия, утро сулило, а что – не понять.
Архаров по части предчувствий был не мастер – все, что приходило ему в голову, он старался объяснить. И уж, во всяком случае, красоты природы оставляли его спокойным. Может, он наконец освоился с верховым способом передвижения; может, замысел ворваться в особняк графов Ховриных, перерядившись мортусом, его развлекал; может, скромный фрыштик не обременил собой брюхо и способствовал ощущению легкости; может… Иных причин своего блаженного настроения Архаров не находил. Ему было тепло под офицерской епанчой, тело не ощущалось вовсе, осени не было – он видел совсем еще зеленую траву на склоне; таким образом, оказвшись вне времени и даже несколько вне тела, он растворился весь в радостном предчувствии и вернулся на грешную землю нескоро – а когда добрался до Васильевского спуска. Можно бы проехать по Москве-реке и дальше – до Проломных ворот, но за ними он бы запутался в переулках, проще было предпочесть прямые и надежные линии.
Увидев Архарова, что прямо на коне едет через бастион к бараку, мортусы даже не слишком удивились.
Тот, кто подрядил их на уборку мертвых тел, не чаял, что чума затянется до осени. Казенной теплой одежды у них не было, а каждый, ночуя в неотапливаемом бараке, норовил закутаться на свой лад, в тряпье, где-то подобранное по случаю. Зрелище было – как если бы на бастионе поселились городские нищие.
Но теперь были видны лица.
Лица были не таковы, чтобы млеть от восторга. Они соответствовали ремеслу этой честной компании и выдавали приверженность многим порокам. Однако увидеть других он и не ждал.
– Хлеб да соль, – пожелал Архаров, видя, что мортусы расходятся от котла с дымящимися мисками в руках.
– Ем, да свой! – вразнобой откликнулись мортусы.
Навстречу вышел сержант в грязной епанче, зевая во весь беззубый рот.
– Чего вашей милости вдругорядь угодно? – не слишком учтиво осведомился он.
– Федора ищу. И того молодца, что растолковал про рябую оклюгу. Прими…
Архаров спешился, отдал поводья сержанту и преспокойно пошел к мортусам.
– Ты, что ль, Ваня? – спросил безносого верзилу.
– Запомнил, – хмуро сказал на это верзила. – С чем пожаловать изволил, талыгайко?
– Мне фура нужна и балахонов ваших штуки четыре. С крюками, как положено.
Гнусавый Ваня чуть не выронил миску.
– На что тебе? – почти по-человечески спросил он.
– Мародеров из ховринского дома выковыривать.
– Крюками?!
– Именно так, – подтвердил Архаров. – Молодцы, ступайте сюда, растолкую.
Первым быстро подошел высокий красивый парень, лет двадцати двух, черноглазый, чернобровый и кудрявый, любой купец хотел бы заполучить такого орла в приказчики – не было бы отбою от покупательниц. По его лицу Архаров прочитал, как если бы написано большими печатными буквами: норов пылкий, упрямый, чувства вскипают бурно, разражаясь мордобоем или слезами, и при этом парню вечно подавай нечто невозможное, для чего пришлось бы идти на край света. Иной рекомендации не понадобилось – перед ним был Федька.
Далее – за Федькиной спиной встал сорокалетний крупный мужчина, не толстый, но тяжеловесный, пожалуй, поплотнее телом самого Архарова, да и ростом повыше, русоволосый и голубоглазый, с короткой бородой, прямым носом, огромными ручищами. Был он несколько скуласт и раскос – знающий человек сказал бы по разрезу глаз, что в роду у него – какие-то сибирские инородцы.
И подошел вразвалочку молодец щуплого сложения, остроносый, белобрысый, кудлатый, как нечесаный пес, с плохо растущей рыжеватой бороденкой, но живая его мордочка, малость напоминавшая Левушкину, выражала ум и сообразительность, особенно они светились в прищуре темных глаз.
Затем подошел мужик лет пятидесяти, клейменый – три буквы в вершок высотой, на щеках и на лбу, составляли слово «ВОР». Подошел рыжий курчавый невысокий парнишка, И еще мортусы подтянулись.
Компания была опасная, что и говорить, много чего повидавшая компания. Если Федька стал преступником по дурацкой случайности, то Ваня – вряд ли! И прочие тоже не выглядели законопослушными гражданами. Хотя как посмотреть – законопослушные граждане сидели по домам, оберегаясь от чумы, или вовсе сбежали, а этот сброд добровольно очищал Москву от заразы. Хотя добровольность была не совсем правильная: не хочешь вывозить зачумленные трупы – сиди под замком. Но ведь на что-то же они рассчитывали, берясь за свой новый промысел!
И не природная же склонность к воровству и грабежу велела им, когда фабричные громили бараки, идти в драку, защищая врачей-немцев…
– Так вот, – сказал Архаров. – Поблизости завелись ловкие ребята. Вечером надевают такие, как у вас, робы, садятся на такую, как у вас, фуру и едут грабить пустые дома.
Кто-то присвистнул.
– Фуришь, талыгай!
– Чистая правда, как Бог свят. Коли тут есть крестники Карла Ивановича Шварца…
Архаров замолчал.
Молчали и мортусы.
– Ты сказывай, талыгайко, – вдруг ободрил Ваня. – Шварца знаем. В лицо.
– Он их выследил. Сперва думал, будто вы таким ремеслом промышляете, следил за бастионом. Потом догадался, что это ловкачи под вас рядятся. Так вот, молодцы, хотим мы их взять прямо в логове. Нужны фура, балахоны, крюки. Коли бы кто из вас приехал поранее, а с сержантом я уговорюсь, мы бы ваше добро над дымом покоптили и, как стемнеет, поехали брать мародеров. Сколько надо заплатить – заплачу.
– Ты так уж прямо об этом толкуешь, – сказал крупный русоволосый мужик. – Не боишься?
– Вас – не боюсь. Не вы же выморочные дома грабите.
– А сколько дашь? – спросил Ваня.
– Полтины довольно?
Это были немалые деньги – но и не из своего кармана платил их Архаров.
– Сряжено, – сказал мужик. – Я – Арсеньев Тимофей, спрашивай Тимофееву фуру.
– Черт их душу ведает, поедут ли они этой ночью или затаятся, потому – возвращайтесь на бастион, как начнет темнеть, и ждите моего знака, – велел Архаров. – Может статься, его и не будет.
– Ты, талыгай, с нашим убогим условься, – посоветовал Ваня, показав пальцем на сержанта. – А то будет Тимоша туды-сюды шастать – ему не понравится, не донес бы. Больше гривенника ему не давай – он больше не стоит.
Мортусы засмеялись.
– Он с этим доносом дальше господина Еропкина и его сиятельства графа Орлова не доберется, а там я свое слово скажу, – пообещал Архаров.
Смешочки смолкли.
Он не сразу понял, что означает это молчание, что означают переменившиеся лица. Да, собственно, и не задумывался. Ему еще нужно было ехать назад, договариваться о солдатах, с которыми брать приступом особняк. И держать совет с хитрым немцем Шварцем, которого вся каторга в лицо знает.
И доподлинно убедиться в том, точно ли мародеров можно расстреливать там, где они взяты с поличным, без суда и следствия. Он, столько лет отслужив в гвардии, был приучен к порядку и прекрасно осознавал разницу между словом, сорвавшимся сгоряча с командирских уст, и подписанным указом. А рисковать своей карьерой, которая сейчас могла и резво пойти в гору, и сковырнуться в болото, Архаров не желал.
* * *Неприятность обнаружилась на следующий вечер.
Для поимки мародеров Архарову выделили два десятка солдат Великолуцкого полка, да еще он усилил свою партию преображенцами во главе с Бредихиным и взял с собой Левушку – попробовал бы не взять…
