Елена Хаецкая - Атаульф

Гизульф на то сказал, что красив он и удачлив не для того, чтоб за Фаухо по колючим кустам таскаться, руки царапать.

Фаухо засмеялась, нехорошо глазками засверкала. Сказала, что Гизульф глуп и по руке его погладила.

Гизульф насупился и угрюмо молвил Фаухо, что заступать дорогу свободному человеку — за это и вергельд слупить можно. Есть, мол, в народе нашем такой обычай — Хродомер как-то говорил.

Фаухо закивала, стала вергельд сулить. Такой, мол, вергельд даст — не пожалеет Гизульф. И опять по руке его погладила.

Тут из ворот Ильдихо вышла, руки в бока уперла и с ходу на Фаухо завопила. И бесстыжая-то Фаухо, и руки тянет не к своему добру, и попортить мальца норовит. Куда только Хродомер смотрит? Виданое ли дело, чтобы мальцов средь бела дня ловить и к блудодейству склонять? Ей-то, Ильдихо, все замыслы Фаухо видны, как на ладони. Крепкое рагнарисово семя — вот на что Фаухо зарится. А там, глядишь, и самого Гизульфа в мужья заполучить, ежели хитрость выйдет и дело сладится.

Гизульф от изумления рот разинул. Ильдихо ему внятней внятного объяснила, чего Фаухо добивается. С досады аж покраснел Гизульф: не артачился бы по-глупому, шел бы сейчас с Лиской-Фаухо в лес для забавы.

А теперь стой вот и слушай, как вопит Ильдихо. Да дед еще браниться начнет да допытываться: ходил — не ходил, а ежели ходил, то сколько раз ходил…

Фаухо тоже в долгу не осталась, принялась Ильдихо честить визгливым голосом. Фаухо послушать — это Ильдихо — тварь бесстыжая. На кого голос, сучка, возвысила? Она, Фаухо, — старейшины Хродомера племянница, того самого Хродомера, что село это основал. А Ильдихо — наложница рагнарисова, того Рагнариса, который к Хродомеру в новое село на все готовенькое явился. Вот и лежала бы у старого Рагнариса под боком, пиво бы ему варила и вела себя тихо, подобающе. Если уж кто испортит мальцов, так это она, Ильдихо — помяните ее, Фаухо, слово. Небось, сама только и думает, как бы испортить их. Ей-то, Фаухо, все видно.

Ильдихо на то быстро нашлась и вскричала: прав был родич наш, Велемуд-вандал. Зло великое на косогоре вашем куется. Могучую породу Рагнариса изрушить надумали. Сперва Фрумо-дурочку за доблестного Агигульфа выдать пытались. Но не вышло у вас. Так теперь иную гнусность измыслили — золотушной кровью густую нашу кровь разбавить. Да и вода в колодце у вас поганая.

А тут и дед недовольный подошел — поглядеть, что это Ильдихо глотку дерет, честь рода нашего блюдя. Видя, что к нам дед направляется, Фаухо повернулась и быстро-быстро прочь пошла.

Дед у Ильдихо осведомился, что стряслось. Ильдихо с готовностью рассказывать принялась о том, какие новые козни на подворье у Хродомера изобрели, дабы навредить нашему роду. Издалека приступила Ильдихо.

Прежде всего проницательность свою похвалила. После расписывать начала многословно: как советовались хродомеровы дочери с племянницей, как наставляли Фаухо сестры и мстительный Двала-раб, как пошла Фаухо, черные мысли затаив, Гизульфа искать. Как дорогу Гизульфу заступила и лукавые речи повела.

И тут-то ее, Ильдихо, будто подтолкнуло что — в доме она, Ильдихо, была. Будто сказал ей кто-то из богов: беги, торопись, Ильдихо, пока хродомерова племянница золотушная не нанесла ущерба роду рагнарисову! В последний только миг успела она, Ильдихо, ибо уже к лесу обратились, чтобы идти — Фаухо, Гизульф и Атаульф — уже ногу занесли, чтобы шаг сделать… Сгубила бы их Лиска проклятущая, сгубила бы обоих!

Дед тяжелым взглядом в Гизульфа уперся. Хмур был дед. Спросил: в самом ли деле хотел с Фаухо в лес пойти за сладкой ягодкой?

И признался Гизульф: сперва вовсе не хотел. Вот еще, по колючим кустам лазить — была бы охота. А после, как растолковала ему Ильдихо, что это за ягода такая, — так и захотел, да уж поздно. И пояснил Гизульф, видя, как дед уже багроветь начал: желает он, Гизульф, во всем на дядю Агигульфа походить. А дядя Агигульф в походах юбки задирает. Так он сам говорил. И дедушка Рагнарис за то хвалил дядю Агигульфа.

Хмыкнул дед, повернул к дому и нам велел за ним идти. А как вошли мы в дом, поискал дед и вытащил мешок кожаный.

Мы с Гизульфом этого мешка как огня боимся. И вот почему. Мешок этот еще к ульфовым мучениям служил. Когда Ульф был как мы сейчас — хиловат был Ульф, так дедушка Рагнарис говорит. Тогда-то дед этот мешок собственноручно и сделал.

Дед набивает этот мешок камнями, либо землей, за спину мешок тяжелый вешает и с ним бегать или прыгать велит, смотря какое у деда настроение. Дед говорит, что хочет из нас настоящих воинов сделать, а не таких дармоедов, что в бурге нынче Теодобада будто мухи обсели. Но по счастью на то у деда не всегда достает терпения.

Дядя Агигульф нас тоже учит, но он и сам этого мешка побаивается. А Ульф вечно на стороне, где-нибудь мыкается.

Когда же отец наш Тарасмунд в воины готовился, мешка этого еще не было. Дед говорит: оттого тогда мешка не было, что мир был моложе и люди крепче. К тому же времени, когда Ульф подрастать стал, уже опасно измельчал мир. Вот и понадобился мешок.

Велел дед Гизульфу мешок с камнями на спину привязать и щит отцовский взять. Тяжелый щит. Вывел дед Гизульфа на двор и мне тоже велел идти. Чтобы смотрел и запоминал.

Сходил дед на сеновал, оттуда жердину тяжелую принес. Сказал: глуп Гизульф — нельзя копье боевое ему давать. Испортит добрую вещь. А жердина — она по весу как копье. И даже потяжелее.

После, кряхтя, на колоду, что посреди двора лежит и седалищем служит, уселся дед и велел Гизульфу:

— С мешком за спиной, со щитом и жердиной пропрыгай на корточках дюжину кругов по двору. Проскачешь лягушкой, сдюжишь — ходи куда хочешь и с кем хочешь. Хоть с Фаухо на медведя, хоть с Двалой-рабом по сладкую ягоду. Тогда я сам тебя от Хродомера обороню, ежели озлится на тебя Хродомер. Но помни, Гизульф, не сдюжишь — чистить тебе за скотиной, обмазывать дом, где обмазка поотваливалась, и на крыше солому заменить, где погнила. И брату твоему Атаульфу — тоже. Ему впрок наука, ибо чую — такой же бездельник растет.

И запрыгал Гизульф. Очень ему хотелось по сладкую ягоду — старался Гизульф. Восемь кругов одолел и еще полкруга, после завалился — не сдюжил.

Тогда дед, кряхтя, поднялся с колоды, к Гизульфу подошел — тот лежал на боку, ртом воздух хватал — палкой его ткнул несильно, хмыкнул: в самую, мол, пору тебе с дряхлым Хродомером… по ягоду…

И в дом пошел.

А к вечеру к Хродомеру дед ходил и там, говорят, шибко ругался. Аргаспова Тиви поутру матери нашей Гизеле сказывала, что полночи не спала, так громко домочадцы хродомеровы меж собою препирались. Растревожил их Рагнарис, будто в курятник ненароком ступил.

Я злился на Фаухо за то, что мне пришлось из-за нее Гизульфу помогать. Гизульф меня заставил глину таскать и на крышу погнал, потому что я легче, а он сильнее. На Гизульфа тоже злился: совсем немного оставалось ему продержаться, а он пал.

Через день и Одвульф воротился. Одвульф мрачный приехал, сам неразговорчивый, на скуле синяк. Рассказывать Одвульф в наш дом пришел. Оттого мы с Гизульфом при рассказе сем были.

Вот что Одвульф нам поведал.

Прибыл он в то село перед закатом, когда с полей все уже домой вернулись и садились трапезничать. Знал Одвульф, что в том селе родич у него живет по имени Сигизвульт. Хоть никогда Одвульф этого Сигизвульта не видел, но точно знал, что родичи они и не откажет ему Сигизвульт в крове и еде, коли с вестью приехал.

Стал искать Сигизвульта. В том селе три Сигизвульта жили. В родстве первый из трех спрошенных Сигизвультов признался. Точнее, отрицать родство то не мог.

Когда сказал о том Одвульф, так Хродомер, рассказ его слушая, засмеялся. И Рагнарис засмеялся. Пояснил Хродомер, что и те два других Сигизвульта тоже от родства бы не отреклись, ибо все они между собой родичи. Дедушка наш Рагнарис еще спросил, как отца того Сигизвульта звали.

— Мундом звали, — Одвульф сказал.

Дедушка Рагнарис с Хродомером головами закивали и переглянулись между собой, будто знали что-то. После дед буркнул Одвульфу: мол, это мне он родич, Сигизвульт, а тебе так — седьмая вода на киселе. И продолжать рассказ велел.

Посадили Одвульфа за стол. После трапезы Сигизвульт с ним в разговоры вступил. Спросил родича: с чем в село прибыл? Одвульф и поведал ему, что дело его чрезвычайно важное, срочное, такое, мол, дело, что и старые распри забыть надобно. Сигизвульт подивился: что за дело такое.

Одвульф сказал: есть в нашем селе воин такой — Агигульф. Пошел этот Агигульф с мальцами рыбачить на дальнее озеро и там прибил кого-то.

И спросил Сигизвульта: не случалось ли и в вашем селе чего подобного? Старейшины, дескать, наши меня затем и послали, дабы узнал.

Тут дедушка Рагнарис с досады плюнул, лицом стал как чищеная свекла, однако сдержался — промолчал.