Мухосранские саги и другие дурацкие истории - Николай Соболев
Вот их и впихнули в одну байдарку.
Хорошим это не кончилось.
Для начала Паша, страдавший от собственной бесполезности, встал утром, взял топор и пошел рубить дрова. И отрубил себе ногу. Ну, не совсем, но тяпнул изрядно. А маршрут непростой, до ближайшего фельдшера грести как минимум два дня, так что промыли, забинтовали, и в байдарку/из байдарки его грузил/вынимал Теша.
Потом весьма удачно пропороли на пороге три днища из шести, пришлось клеить. А резиновый клей в те благословенные годы продавали почему-то в стеклянных бутылочках с узким горлом. И вот стоит Теша, держит своей лапищей пузерек вверх ногами и смотрит, как из него тоооооненькой струйкой меееедленно сочится резиновая сопля.
— Теша, — внезапно шутит сидящий на пеньке одноногий Паша, — а ты сожми бутылочку, выдави клей!
Теша хмыкает и сжимает.
Бутылочка лопается.
Все в полном ступоре глядят на тешину лапу, полную клея, осколков и крови. Единственным, кто не растерялся, был сам Теша, он немедля сунул руку в воду и громовым басом процитировал песню Юрия Аделунга:
— Рубахи на бинты! Бог даст, не околеем!
Забинтовали и Тешу. Таким образом, в составе группы образовалась «байдарка инвалидов», где Теша читал вслух, если правильно помню, «Курс теоретической физики», а грести пришлось Паше.
И поделом — не лезь под руку с шуточками.
СНЫ, СТРОЯК, ФЕСТИВАЛЬ
За стройотряды я не только 37 выговоров получил, но чуть было нервный срыв не заработал.
После комиссарства в 1984 году, когда мы весело, с шутками-прибаутками и под внезапно взлетевшего к вершинам популярности Розенбаума строили железнодорожные пути на станции Узуново, комсомольское начальство решило, что я достоин должности командира ССО.
Будь это тот же строительно-монтажный поезд или даже кровельные работы, я бы вытянул. Но командовать довелось в 1985 году, причем в Москве.
Ужас заключался в сочетании трех факторов:
— в Москве проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов;
— отряд был набран исключительно из студентов-москвичей;
— отряд находился строго на казарменном положении.
Ну вы поняли, да? Сорок здоровых лбов, которым до дому полчаса-час на метро, вынуждены обитать в приспособленной под общежитие школе, питаться вместо маминых котлет столовскими, а по вечерам в лучшем случае смотреть один телевизор, а вовсе не видаки. Это при том, что в отрядах Олимпиады-80 такого маразма не водилось, жили по домам. Естественно, укрепление дисциплины пошло лесом, остановить процесс я не пытался и вопреки строгим приказам и указаниям втихаря отпускал по 4–5 человек в день «навестить родных».
Месяц мы проработали туда-сюда, но потом начался фестиваль.
На основе опыта олимпийских отрядов, бойцов которых гоняли сидеть на пустовавших из-за бойкота спортивных трибунах, при МГК ВЛКСМ создали т. н. «службу заполнения залов» и мы часть срока ССО изображали восторженную советскую молодежь. Порой там бывало интересно и весело, но хватало и занудных мероприятий.
И если строительные работы и вообще созидательный труд кое-как способствовали управляемости и вменяемости бойцов, то десять фестивальных дней разболтали их вконец. Возвращаться после песен-плясок к раствору и арматуре так себе идея, народ забил большой болт и начал откровенно сбегать в самоволки. Так что в августе мы с комиссаром и мастером отряда следили только за тем, чтобы никто не убился и не выкинул какой-нибудь запредельный фортель.
Задергали нас до того, что мастер мне рассказывал — «вижу, как кран подает бадью к окну шестого этажа, как бойцы накидывают в нее мусор, как кран начинает отводить бадью и как она вытягивает из окна зацепившегося рукавицей. И одна только мысль — так тебе, суке, и надо, будешь знать, как ТБ нарушать! А потом холодный пот по спине и ватные ноги, когда бадья уехала с рукавицей, а боец остался на месте.»
Под конец мы уже просто рычали на людей и только считали дни до окончания. В предпоследний день мне приснилось нечто приятное и на этой волне я сумел завершить работу нашего ССО ко всеобщему удовольствию.
А через неделю, когда малость отошел от нервяка, внезапно вспомнил, что же мне это такое хорошее приснилось — стоит мой отряд вдоль кирпичной стенки, а я их из пулемета поливаю…
САМЫЙ ТЯЖЕЛЫЙ ПОХОД
Самый тяжелый поход в моей туристской карьере был всего лишь «единичкой», то есть первой категории сложности (так-то их шесть плюс внекатегорийные маршруты).
Горная речка, если целиком — третья категория, если без верховий — вторая, без верховий и низовий — первая. Кому-то из наших требовалось выходить норматив в качестве руководителя группы на «единичке», вот ее и выбрали. Тем более коллеги из местного турклуба давно зазывали — приезжайте, горы, воздух, реки, такие места покажем!
До большого города нас довез поезд, там встретили, весело перекидали снарягу и байдарки в грузовик и часа через три-четыре выгрузили на берегу.
Первое подозрение возникло у нас при проезде последнего населенного пункта, перед которым стояла табличка «Ахмета». Полезли в карту — а у нас она специфическая, только река и ориентиры на берегу. Развернули небольшой атлас — мамадарагая. Абстрактная речка Алазань сразу приобрела глубину и трехмерность, ибо по ее берегам стояли села с такими знакомыми названиями Напареули, Цинандали, Ахашени, Вазисубани, Мукузани, Кварели, Гурджаани.
Переглянулись мы, а делать-то нечего…
Спустили байды на воду, помахали коллегам и вниз. А кругом виноградники, благорастворение воздухов и полноценная эпоха дружбы народов, самое начало 80-х годов. И как только нос головной байдарки ткнулся в берег на предмет стоянки, минут через пять из рядов лозы появился местный житель, сущий абрек по виду:
— Кто будете?
— Туристы, из Москвы.
— Вай ме! Москва! Гости!
И привет. Фокус в том, что собственно долина вся засажена виноградом, села лепятся к предгорьям и от них до реки километров пять, а то и больше. Поэтому у работавших на виноградниках еды с собой было немного и они очень убивались, что не могли нас угостить, как положено и наперебой звали заночевать у них в доме.
А вот вина у них хватало. На всех. На каждой стоянке. Причем если не успевали как следует напоить с вечера, то притаскивали к утру, когда мы снимались с лагеря (правда, уже с закусью).
Поэтому дальнейший поход проходил так: у байдарки четыре носа и все небо в веслах. Как не убились —
