Семко - Юзеф Игнаций Крашевский
Тем, что ему велели ждать, Семко почувствовал себя немного униженным, покраснел, потому что горячая кровь легко в нём волновалась, и, не желая стоять на месте на глазах стражи, пошёл дальше во двор, на который выходили боковые окна дома.
Оттуда было видно немного, потому что даже эти отверстия из осторожности, как бы мужская челядь не заглядывала в женский двор княгини, все были затянуты густой зелёной сеткой.
Здание выглядело, как тюрьма, хотя сквозь окна можно было заметить какие-то оживлённо двигающиеся фигуры. Были это многочисленные русинки и гречанки, оставленные на службе княгини и её дочек, которые были заняты около прялок и разных дел.
Сделав несколько шагов в эту сторону, Семко остановился, ещё под впечатлением гнева, который ему трудно было побороть. Он стоял неподалёку от этих таинственных окон, когда в одном из них отогнулась зелёная сетка и показалась любопытная женская головка.
Князь был мужчиной в самом расцвете лет, чьё благородное происхождение можно было легко определить, угадать его не только по чертам лица, но по гордой и свободной фигуре.
Его странное появление здесь, гостя, совсем незнакомого, должно быть, заинтриговало юную девушку, потому что она с детской смелостью устремила в него большие голубые глаза.
Семко увидел красивую девушку, которая всегда и везде, должно быть, обращала на себя взоры любого мужчины.
Как в князе можно было без труда угадать благородное происхождение, так и в этом личике, которое смело его разглядывало, любой мог угадать не простую служанку, но ребёнка дома.
Сама красота, деликатность черт, необычайная белизна кожи, свойственные созданиям, которых держат взаперти, гордое и чуть ли не нахальное выражение лица, хотя весёлое и сияющее, наконец платье, часть которого было видно; золотой веночек на голове и богатые кольца, белая каёмка под шеей, на руках золотые браслеты, обрамлённое изысканное платье говорили, что девушка или принадлежала к семье князя, либо была с ней в близком родстве.
На лице девушки было нарисовано чрезвычайное недоумение, казалось, её удивляет наглость человека, так неосторожно подкравшегося к этим стенам, к которым под строжайшим наказанием нельзя было никому приближаться. Она догадывалась, что этот забрёдший туда человек, должно быть, чужак.
Глаза красивой девушки и Семко встретились, совсем невозмутимо и друг друга не избегая.
Он и она, словно бросали вызов друг другу, переглядываясь – кто первый уступит.
Светловолосая, голубоглазая незнакомка очень грозно нахмурилась, строго настроила брови, гордо подняла розовые губки, вздёрнула головку, думала, что наглый противник испугается. Семко только кокетливо ей улыбался.
Тогдашний обычай, правда, отделял мужчин от женщин по-монастырски, закрывал женщин, но действовал на них, как гаремы на востоке. Он делал их смелее, когда появлялась возможность; оправдывал и агрессивность мужчин, и быструю уступчивость очарованию запретного плода.
Между любопытной девушкой и не менее заинтересованным этим неожиданным явлением Семко разыгралась немая сцена. От его улыбки девушка, минуту назад такая грозная, страшно насупленная, рассмеялась, отвечая, показала белые зубки… но не убегала. Стояла как приклеенная к окну.
Семко тем паче этим ободрённый положил на грудь обе руки, а потом одну из них вытянул к окну.
Девушка точно испугалась, будто возмутилась, упала занавеска, личико исчезло, но после очень коротенькой паузы её вуаль поднялась, за ней сверкнули глаза, а белые пальчики погрозили. Эта проказница была так прекрасна, что князь забыл даже о своём унижении, о Хавнуле и, пожалуй, о цели приезда. Он осторожно подошёл. Опустилась зелёная занавеска, но на этом ещё не закончилось.
Девушка подняла её снова; она выглянула, весело улыбаясь, наполовину открыв лицо; обеими ручками живо начала давать выразительные знаки, объявляющие о какой-то опасности. Засмотревшись на эту очаровательную картинку, Семко остался совсем равнодушен, и взамен за неё послал воздушный поцелуй. Зелёная сетка очень быстро упала, но за ней, осторожно приподнятой, Семко заметил большие голубые глаза, которые смотрели на него и смеялись, а молодой пан, задетый за живое, уже готов был разбивать окно и стену, чтобы приблизиться к чаровнице.
Он хотел уже подбежать к стене, когда услышал шаги, шёпот и увидел Хавнула перед собой.
– Пойдёмте! Пойдёмте! – воскликнул беспокойным голосом староста. – Князь, вы вкрались в запретное место… тут у нас, как в женском монастыре, сурово запрещено даже приближаться к мужчинам.
– Я забыл об этом, – отвечал Семко, ещё весь охваченный видением, о котором жалел, – я такую тут красотку увидел в окне, что из-за неё можно было потерять разум.
Хавнул шикнул, махнув рукой.
– А! Это плохо! Это, наверное, одна из наших княжен, а женщины, если вас видели, будут о том рассказывать и гадать, неизвестно чего.
В прихожей у входа в комнаты старой княгини стояла русская стража. Два бородатых мужчины в высоких шапках, с бердышами в руках и мечами у пояса.
За прихожей маленькие предсени отделяли её от комнаты, в которой княгиня Юлианна обычно принимала. У двери, занавешенной тяжёлой портьерой, стоял слуга, который поднял её. Комната была немного тёмной, но производила впечатление княжеского жилья. Все её стены были завешены узорными гобеленами, пол устилами восточные ковры, в углу большой позолоченный образ светился драгоценными каменьями. Перед ним горела лампада, свисающая с потолка.
Мебель, покрытая шелками, на столах золотая посуда, украшенная эмалью, аромат каких-то восточных благовоний, мускуса и розового масла напоминали костёл и благовония, используемые для богослужения.
Княгиня, приготовленная к приёму Семко, сидела за столом в большом позолоченном кресле, одетая в тёмное, но вся покрытая драгоценностями. На голову у неё был убор, богато инкрустированный камнями, с которого под подбородок и на грудь спускались густые верёвки жумчуга, покрывающие всю шею. Браслеты также сверкали бриллиантами, такой же был пояс, руки были все в кольцах, даже обувь была в золоте и дорогих камнях.
Худое, продолговатое, бледно-жёлтое лицо княгини Юлианны было исполненно важности и величия. Её большие, живые глаза, красиво обрамлённые, смотрели смело и властно. Высокого роста, высохшая, она так была укутана в широкие одежды, что фигуру с трудом можно было представить.
В другом конце обширной комнаты стояли две нарядные служанки, неподвижные, как статуи, обе одинаковые, обе с одинаково сложенными руками и опущенными глазами. Позже по знаку княгини, двигаясь, как автоматы, они исчезли.
На поклон князя мать Ягайллы, не вставая, отвечала только движением головы и приветственным знаком руки.
Семко не спеша подошёл. Величие этой важной матери княжеского рода невольно запугало его и произвело на него впечатление. Он с уважением шёл к той, которая любила называть себя королевой. Хавнул в нескольких словах, сказанных по-русски, представил ей княжича.
Юлианна долго его разглядывала, с большим
