Галина Романова - Иван Берладник. Изгой
- Мы того так не оставим, - спокойно сказал он. - Костьми ляжем, а Ивана Ростиславича из поруба вызволим!…
Но легко сказать - нелегко сделать. Не так-то просто напасть на княжий двор. Пока суд да дело, пока снаряжали охотников в дозор, оглядеть, что да как и нельзя ли силой отнять князя, прошло время. Дозорные ушли уже ближе к вечеру. Отправились пешими, одевшись попроще, дабы не привлекать внимания. Берладникам не впервой было выслеживать купецкие караваны, прикидываясь случайными путниками, рыбаками да поселянами. Иное дело, что торговый обоз в пути не стерегут крепкие стены, да и стражи не так много нагнано. Кидекша - городок небольшой, каждый человек на виду, а к княжьему подворью не вдруг пробьёшься. До ночи крутились без толку, чуть не нарвавшись на стражу. Не высмотрев ничего путного, пристроились ночевать в кустах неподалёку от высокой каменной стены - авось утро придёт, присоветует.
Спали поочерёдно - один дремлет, другой сторожит. Был черёд бдить бывшему холопу Михаиле, когда на рассвете, лишь только небо окрасилось зарей, распахнулись высокие ворота.
Михаила проворно перекатился на живот, прячась за кустами, и толканул в бок Бессона, который храпел подле, подложив под голову кулак:
- Эй!
Приятели навострили уши и вытаращили глаза. На волнах Нерли покачивалась ладья, в которую, как заметили дозорные, ещё вчера складывали какой-то припас. Сейчас к ладье двигался отряд дружинников - все в броне, при оружии. Разбуженные холопы споро принялись готовить ладью к отплытию, и она была почти готова, когда наконец из ворот княжьего двора выехал сам воевода, а за ним на подводе вывез ли закованного в цепи человека…
Михаила даже привстал. Бессон еле успел дёрнут его за полу:
- Куда? Сам пропадёшь и князя погубишь!
Это и впрямь был Иван. Двое дюжих ратников по могли ему выбраться из подводы, ещё один, надсаживаясь, перенёс через борт тяжёлую чушку кричного сырого железа, к которой крепились цепи. Пленнику не дали и мига, чтоб задержаться на борту, - сразу спустили куда-то вниз, и почти тут же отвязанная от причала ладья мощными гребками весел стала выплывать на середину Нерли. Берладники переглянулись.
- В Суздаль! - Выждав малое время, чтоб их не углядели со стены и с ладьи, где ползком, где бегом поспешили в город.
Сборы были недолги - ещё и к полудню время не подошло, а берладское подворье опустело. Даже раненые, кто мог сидеть в сёдлах, упросились в поход. Остался лишь Колча на попечение бабы-соседки - его рана от стрелы ночью воспалилась, и парень метался в жару.
Воевода Андрей по прозвищу Высокий был горд Князевым поручением. Угодья Ивана Ростиславича, прежде принадлежавшие боярину Ослябе, не давали ему покоя, потому как граничили с его землями. Неплохо было бы прирезать к своим пару клиньев доброй пашни, лесок с бортями, заливной лужок да деревню в два десятка дворов. Остальное пущай хоть в казну берет князь, а это, кровное, Андрей Высокий не отдаст никому - ни Богу, ни черту.
Потому так и ревностно относился к поручению боярин, потому и держал пленника все дни в клети под палубой, раз в день лишь спуская ему в корзине хлеб и воду. Потому и не отходили от клети вооружённые ратники. Им был дан строгий наказ - колоть пленника копьями и мечами при первой же попытке побега или нападения на ладью. Лучше пусть будет мёртв, чем сбежит.
Нерль - река неширокая, с берега до берега стрела Долетает. Другое дело, что тут не было ни бродов, ни мелей, ни опасных поворотов. Можно было плыть и плыть до Клязьмы. А там вверх по течению до Владимира и далее до Москвы. Опасных мест два - от верховьев Клязьмы до Москвы-реки и дальше, когда вниз по Москве до Оки, а потом придётся выгребать против окского течения. В верховьях Оки, чуть ниже Мченска, опять придётся выходить на сушу, но там уже пойдут земли Новгород-Северского княжества. А Святослав Ольжич обещался дать дружину в помощь на пути на Десну. Ну а там на широкой реке одно удовольствие плыть вниз по течению - Десна впадает в Днепр и хотя Днепром часть пути придётся плыть по землям враждебного Чернигова, всё-таки не так опасно. Там уже рядом Киев, там совсем другая земля.
Раздумывая, боярин Андрей стоял на носу ладьи. Вторая ладья шла позади. Там были только дружинники - их дело вступать в бой, ежели возникнет какая нужда. На носу - сотник Никита из крещёных булгар. Вернее пса служил он боярину Андрею - коли прикажет боярин, на нож кинется, самого митрополита зарезать может. На отдыхе Андрей Высокий ему доверял охрану пленника.
До Москвы дошли без приключений, правда, ночевали с оглядкой и всё норовили пристать к дальнему берегу, потому как дозорным мерещились всадники на том берегу, а порой чудилось, что и река, и лес начинают переговариваться на тайном птичьем языке. Места в среднем течении Клязьмы дикие - городов мало, всё больше глухие деревеньки, где крещёные селяне по привычке, не имея рядом церкви, ходили в рощи молиться чудом уцелевшим деревянным богам. Иной раз по берегам вставали такие дремучие боры, что дружинники крестились и шептали молитвы-обереги. А один раз дозорный на носу ладьи поднял крик - из прибрежных зарослей будто глядел на реку лесной дикий человек!
Боярин Андрей как раз в это время отдыхал в шатре, поставленном на корме ладьи, но выскочил и бросился к борту.
- Где лесной человек? - тряхнул за плечо дозорного.
- Там, - парень ткнул пальцем в тростник у берега. - Стоял в самой воде, глазищами зыркал. А после исчез, будто растаял…
- Дурак, - боярин ткнул его кулаком в лоб. - Откуда здесь лесному человеку взяться?
- Вот и я думаю, - потирая лоб, ответил парень, - лесовик, он в реку не зайдёт - он водяного старика страшится… Знать, не лесной это был человек…
- А какой? Водяной? - сердито усмехнулся боярин. - Ну так гляди в воду зорче - стерегись, чтоб водяной тебя не уволок…
Парень с опаской глянул на воду и перекрестился. Боярин, конечно, может насмехаться, а только он всё равно видел человека. Белым днём только простые люди являются, а не мороки!…
Иван ничего этого не видел и не слышал. Он полулежал в тесной клети на мокрых досках, дыша спёртым воздухом, в котором смешались запахи кожи, сырого дерева, дёгтя, воска, прелых кож и человечьих нечистот. Ладья была не купеческая, где в таких клетях хранят добро и потому следят за чистотой и порядком. Сюда сваливали дорожный припас в кожаных промасленных мешках или дубовых бочках. Две бочки и сейчас стояли, ограничивая и без того малое пространство. Встать можно было лишь на колени - чтоб распрямиться, нужно было освободить руки, а цепи тянули вниз, к железной чушке. Да и не больно-то постоишь в качающемся трюме.
Заместо постели узнику бросили мешковину - ею он укрывался, потому как осенью ночи уже холодные. От реки тянуло сыростью. Уже на другой день пути у Ивана промокла одёжа, и ночью он дрожал, борясь с холодом. Над головой весь день скрипели в уключинах весла, слышалось шарканье ног, приглушённый говор людей. Сидевшие на вёслах переговаривались мало и неохотно - надо было спешить и времени на беседы не оставалось. Иногда лишь тянули долгую заунывную песню, под которую споро было работать. Под мерный плеск весел и заунывные песни Иван то дремал, то просто лежал, уставясь взглядом в светлые щели в палубе, через которые к нему попадал свет. Иногда их закрывали чьи-то ноги - он не замечал ничего. Забыться, проникнуться безразличием к своей судьбе мешали нрав и молодость. По обрывкам разговоров он угадал, что его везут в Киев. Там князь Юрий Владимирич, которому он верно служил. И, хотя Иван лучше кого бы то ни было знал, как мстительны бывают порой князья, как долга у них память равно на добро и на зло, тешил себя надеждой, что всё ещё образуется. Даже если это правда и сам Юрий Долгорукий приказал посадить его в цепи, есть ещё княгиня, за сыном которой он доглядал. Есть его дружина - не может такого быть, чтоб берладники как один покинули своего князя. Он успел заметить ещё там, в Кидекше, как пятеро взятых с собой парней бросились отбивать его. Двоих порубили сразу, трое других отступили. Но может хоть один из троих спасся и предупредил остальных. А значит, надо ждать и верить.
Человек надеется, пока живёт. Даже когда его уже тащат на казнь, он всё равно верит, что вот-вот князь сменит гнев на милость. И даже когда уже палач занёс топор - всё равно ждёт, что вот-вот раздастся окрик и казнь остановят. Так и Иван - ждал и надеялся. И был готов терпеть и сырость, и затхлый воздух, и скудную пищу, и холод, и натирающее запястья железо. Его везут в Киев - значит, в Киеве всё и решится.
Ночами он почти не спал. Однажды на третьей или четвёртой ночёвке - после того, как дозорный углядел «лесного человека» в кустах, - была поднята тревога. Задремавший было Иван приподнялся на локтях - в трюме темно, хоть глаз коли, и он мог лишь по голосам догадываться, что дозорные заметили врага.
