Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Ловчий и Озарка сторожко поднесли к берлоге заостренную елку, с размаху воткнули ее в лежбище и отскочили.
Берлога страшно взревела. Из-под кореньев и снега вывалился огромный бурый медведь. Увидел еще полусонными глазами врагов, и шерсть его встала дыбом. Косолапый был разъярен: злые люди прервали его сладкий сон.
Ярослав двинулся с рогатиной на медведя, но тот почему-то не встал на дыбы, а пошел кабаном, на четырех лапах.
Князь не растерялся и обеими руками всадил в медведя рогатину. То был воистину богатырский удар! Острый и длинный железный наконечник вонзился в грудь медведя до самой поперечины.
Зверь издал неистовый рев и поднялся на задние лапы. Древко хрустнуло, но Ярослав тотчас отбросил рогатину и схватился за топор. Медведь взмахнул лапой, норовя снести голову человека, но князь опередил зверя, по самый обух, всадив топор в его башку. И навеки застыл косолапый. Не видать ему больше усладных снов, не лакомиться рыбой, малиной и медом.
Весь поединок длился считанные секунды. Поразила изумительная ловкость и сила молодого князя. (Вот где сказались уроки прославленного деда и учеба Озарки). Охотники закричали привычное слово: «Слава!», а Могута (уж так ему хотелось сразить зверя!) с досады метнул рогатину в сосну. С разлапистых ветвей посыпался пухлый, кипенно-белый снег, запорошив лицо удрученного боярина.
Ярослав ступил к нахмурившемуся дворскому и открыто, по-доброму улыбнулся:
— Не кручинься, Могута Лукьянович. Будет еще и на тебя медведь.
Могута прогнал досаду с лица, а Озарка крепко обнял Ярослава.
— С первой победой, княже!
Глава 11
КНЯЗЬ И БЕРЕЗИНЯ
Вот и пожаловала весна-красна: светозарная, зеленоглавая, духмяная, с ласковым ликующим солнцем. Всё пробудилось, ожило, наполнилось ненаглядной чарующей красотой, изукрасив яблоневые и вишневые сады дурманящей белой кипенью.
«Пора!» — молвил себе Ярослав и отправился в Белогостицы.
Когда подъехал к Прошкиной избе, сердце его (опять-таки!) трепетно забилось.
Довольна ли теперь Березиня? Изба крепкая, добротная, с горенкой. Совсем недавно жил в ней тиун, поставленный из княжеских холопов. Тиуна пришлось вернуть на княжий двор, а на его место назначить Прошку, но тот опять закобенился:[163]
— Ради всех богов не ставь меня в тиуны, князь! Не умею я мужиками управлять.
— Упористый ты мужик, Прохор. Но избой, огородом и пашней ты доволен?
— Премного благодарен, князь. Есть где с сохой разгуляться. И за жито спасибо, и за лошадь, и за всякую живность дворовую. А вот от тиуна избавь.
— Будь, по-твоему, Прохор. Выберу другого тиуна. Живите с Богом…
Ярослав приехал с Могутой и Заботкой.
— Расседлайте коней, а я пока подворье огляжу.
Боярин и меченоша понимающе переглянулись.
Из огорода вились дымки пахучего сизого дыма, и там могли оказаться кто-то из обитателей избы.
Не зря говорят, что сердце — вещун. Миновав баню-мыленку, князь подошел к плетню огорода и увидел за ним Березиню, сжигающую сухую жухлую солому. Она переносила пылающий пучок от одной грудки к другой и не замечала князя.
Девушка была в длинном вишневом саяне[164] и мягких алых чёботах,[165] что обрадовало Ярослава: из его даров одежда. Собственно, другого платья и сапожек у Березини не могло и быть. Она пришла в Ростов в таком затрапезном виде, что и на улицу не выйдешь.
— Бог в помощь, Березиня! — негромко воскликнул Ярослав.
Девушка вздрогнула и повернулась на голос.
— Здравствуй, князь.
Поклонилась в пояс, зарделась, заметно стушевалась.
Любопытно, подумал Ярослав, что означает ее замешательство? Приятную для неё неожиданную встречу или испуг при появлении ростовского властителя? Хорошо бы первое.
— Родичи дома?
— Тятенька на овин ушел глянуть, а маменька в избе.
— А ты всё трудишься?
— Да разве это труд, князь? И всего-то сушняк на золу сжечь.
— На золу? — чтобы поддержать разговор, спросил Ярослав.
— Зола урожай дает, о том каждый человек ведает.
— Да неужели? А я вот не ведал.
— Прикидываешься, князь.
— Истинный крест!
Березиня негромко рассмеялась. Это случилось при Ярославе впервые, и он тому немало порадовался.
— Вот уж не чаяла, что князь таких простых вещей не ведает.
Березиня продолжала улыбаться, а Ярослав, дабы и далее занять девушку непринужденным разговором, молвил:
— А ты знаешь, Березиня, что князья меньше любого простолюдина ведают.
— Лукавишь, князь.
— И вовсе не лукавлю. Для твоего отца соха обычное дело, для меня ж — величайшая премудрость. Не знаю, как к ней и подступиться. А лошадь запрячь? Легче вековой дуб с корнями вырвать.
Березиня теперь уже смеялась громко и заразительно.
— Уморил ты меня, князь. Да лошадь любой деревенский мальчонка может запрячь. Дивлюсь на тебя, Ярослав Владимирович. На коне красуешься, а с упряжью не справляешься.
— Смейся, не смейся, Березиня — не справлюсь. Слуги коня облачают.
— Вот и худо, что слуги. А вдруг в ратный поход пойдешь, коня твоего убьют?
— Дружинник своего отдаст, а сам пешим станет биться.
— Ишь, какой. Дружинника ему не жаль.
— Таков обычай, Березиня.
— Худой обычай.
Девушка разговорилась, раскраснелась.
— А если и дружинников рядышком нет? Побили их вороги. А тут бродячий конь вблизи оказался. От табуна отбился. Охлюпкой[166] поедешь? Вот бы на такого воина глянуть!
— Седло с мертвого коня сниму.
— А узду, повод, тороки[167] и прочую упряжь?
— Боюсь, не справлюсь, — в свою очередь рассмеялся Ярослав.
Березиня, вконец осмелев, неодобрительно покачала головой.
— Убьют тебя вороги… А хочешь, Ярослав Владимирыч, я научу тебя коня запрягать? На поле брани всякое случается.
— Аль, жалко меня стало?
— Таких, кои ничего не умеют делать, не жаль.
— А тех, кто упряжь умеют наладить, жаль?
— Не хочу, князь, чтоб люди на тебя, незнайку, смеялись.
— Тогда научи меня, непременно научи, Березиня.
— Зришь раменье?
— Зрю, Березиня.
— Жди меня там. Ты, небось, с дружинниками приехал. Не хочу, чтоб они видели.
— Однако ж мудрая ты, Березиня.
Ярослав удалился к лесу, а девушка пришла на двор, полностью освободила лошадь от упряжи, засовала ее в куль и, держа Буланку за холку, повела ее к раменью. Подведя лошадь к Ярославу, молвила:
— Твои слуги норовят идти к тебе. Повели им, чтоб сюда не подходили.
Могута и Заботка пошли к раменью, но князь дал знак рукой, дабы шли вспять.
Березиня слегка углубилась в лес, остановила послушную Буланку и вытряхнула из объемного куля упряжь. И чего только тут не было! Седло, хомут, узда, поводья, шлея, супонь, гужи, седелка с чересседельником, удила.
— Ну, Березиня! Ты бы еще оглобли принесла.
— Тогда — и телегу.
И оба так заразительно рассмеялись, что их даже услышали Могута с меченошей.
— Кажись, дело сладится, — произнес Заботка.
А молодой Ярослав пребывал в упоительном состоянии. Он общается с этой удивительной девушкой, слышит ее мягкий голос, любуется ее чудесными глазами с густыми бархатными ресничками, а главное — слышит ее задорный смех. Господи, какое это счастье быть рядом с Березиней!
Ярослав, забыв обо всем на свете, смотрел на нее влюбленными глазами, и девушка это чувствовала, ей это впервые пришлось по сердцу, и она, чтобы скрыть своё неизведанное ощущение, постаралась отвлечь Ярослава.
— Упряжь у твоих ног, князь. Может, все-таки догадаешься, как Буланку обрядить? С чего начнешь?
— Пожалуй, с седла.
— А вот и нет, князь. Только и ведаешь свое седло.
— Тогда с удил.
— Попробуй, — с лукавинкой улыбнулась Березиня…
Прошка, вернувшись с овина, увидел подле избы боярина Могуту и княжьего меченошу. Сердце его екнуло. Опять что-то понадобилось князю!
Всё, казалось бы, уладилось, всё потрафило Прошке: и добрая изба, на десяток верст удаленная от Ростова, и само сельцо, раскинутое вдоль реки Вексы, и ухоженная пашня в три поля (корчевать не надо), и лес, изобиловавший зверьем и дикой птицей (есть, где силки раскинуть).
Доставили Прошке и всякую живность на двор, и жито на зиму в сусек засыпали, и даже тяжелый жернов-крутило на телеге привезли. Про одёжу не забыли. И для зимы и для лета. Теперь живи Прошка — и беды не ведай.
Мужики Белогостиц встретили появление Прошки и его семьи без особого удивления: князь нередко тиунов из своей челяди меняет. Теперь им под новым хозяином ходить.
Но новый тиун повел себя почему-то необычно: буркнул, что прислан князем, но сосельников на сход не собрал, никаких повелений не отдал и лишь своим хозяйством занялся.
