Тадеуш Квятковский - Семь смертных грехов
Судьи со всех ног бросились бежать в лес, крестьяне рассыпались кто куда, стремясь поскорее укрыться от гнева шляхтичей. Даже отец Ипполит, которого всадники по недосмотру чуть не растоптали, удрал с перепугу. Палач, получив удар плеткой по голове, взвыл от боли, спрыгнул в ров и, низко пригибаясь, побежал к деревне.
Пан Гемба неистовствовал на лошади. Он кричал во все горло, созывая своих слуг. Пан Литера оказался – на редкость проворным и так ловко лавировал среди пней, что схватить его было невозможно.
Брат Макарий смеялся до слез. Казалось, вот-вот беглец будет пойман, рука пана Гембы уже касалась его спины, но пан Литера вдруг делал отчаянный прыжок в сторону, и шляхтич проскакивал мимо. Пока он успевал повернуть коня, секретарь уже находил новое убежище, откуда его не так-то просто можно было извлечь. Шляхтичи взбеленились от злости.
– Держите его! – подзадоривал их квестарь. – Что, воздуха уже не хватает? А ну-ка, господа шляхтичи!
В это время пан Литера, чувствуя, что от погони не уйти, так как всадники перерезали ему дорогу в лес, в несколько прыжков добрался до костра и, как кошка, взобрался на самый верх. Гнавшийся за ним пан Топор не сумел сдержать коня и всей тяжестью обрушился на это сооружение. Искусно сложенный из щепок, хвороста и можжевельника костер мгновенно рассыпался, как карточный домик. Брат Макарий вместе с паном Литерой свалились вниз. Пан Топор барахтался в хворосте, проклиная весь белый свет. Пан Гемба подъехал ближе и уже приготовился схватить секретаря, но тот вывернулся как угорь и, прежде чем его преследователь заметил это, побежал к другому костру. Всадники, гнавшиеся за секретарем, развалили и эту кучу, и наконец пан Литера был пойман.
– Попался, собачий сын! – торжествующе закричал пан Гемба. – Теперь ты не уйдешь от меня.
Квестарь выбрался из хвороста, подошел к пану Гембе и протянул связанные руки.
– Перережь, ваша милость, – сказал он, беззаботно улыбаясь.
– Нет, я в это дело не буду вмешиваться, – отказался пан Гемба.
– Боишься, благородный пан?
– Никого я не боюсь, но приговор остается приговором.
Брат Макарий насмешливо подмигнул.
– Кажется мне, что вы, милостивые паны, боитесь этой кучки простофиль.
– Что ты сказал, несчастный поп? – воскликнул пан Топор, еще не остывший от погони. – Я никого не боюсь.
– Эге, почтенный шляхтич, – спокойно сказал брат Макарий, – а это? – И он показал на связывавшие его веревки.
– Давай сюда, – закричал пан Топор и обнажил саблю.
Квестарь пожал плечами.
– Не хочу, чтобы ваша судьба была на моей совести. А то еще справедливый суд накажет вас, что тогда будет?
– Суд? Меня? – вскипел пан Топор. – Да я разгоню этих босяков. Давай сюда руки, поп несчастный, а то по голове получишь!
– Ну, если вам хочется, режьте, только потом не жалейте, милостивый пан.
Брат Макарий протянул руки, и шляхтич ловко перерезал саблей толстую веревку. Квестарь с облегчением вздохнул.
Пан Гемба перебросил связанного секретаря через круп лошади и привязал к седлу.
– Ну, твое счастье, поп, – сказал он на прощанье квестарю.
– Хорошего человека ангелы не так скоро берут на небо, – засмеялся брат Макарий. – Что это я хотел вам, почтенные паны, сказать? Да, вот что: ну, а если этот суд праведный опять вернется сюда?
– Я им покажу! – пригрозил пан Топор. – Пан Гемба, надо этих бродяг, как я говорил, разогнать.
– Ну, пан Литера, поедем на исповедь, – стукнул со всей силы пан Гемба секретаря по спине.
Заморыш тихо вскрикнул.
– Хорошо, что ты не попал ко мне в руки, дрянь ты этакая, – воскликнул квестарь. – Благодари бога, уж я бы знал, что с тобой делать.
– Inter incudem et maileum sum[44] – прошептал пан Литера.
– Ладно, ладно, дома почитаешь свои акафисты, – пан Гемба свистнул своим людям и, бросив квестарю прощальное приветствие, помчался по просеке.
За ним тронулись пан Топор и слуги.
Брат Макарий развязал женщину и посоветовал ей поскорее уходить. Та хотела упасть перед ним на колени, но он легонько оттолкнув ее и, сказав на прощанье доброе слово, с радостью наблюдал, как она бежала по лесу, спотыкаясь о корни деревьев.
– Уф-ф, – облегченно вздохнул брат Макарий и тихо засмеялся.
Вдруг он увидел, что на опушке леса появилась кучка людей. Это были деревенские женщины, спешившие к нему что было силы. Первую из них он узнал сразу.
– Будь здорова, Ягна! – воскликнул он радостно.
Женщины окружили брата Макария, а тот смеялся и хлопал в ладоши от удовольствия.
– Какая приятная встреча, цветочки мои милые!
– Отец наш, – беспокоились женщины, – ты не болен?
– Здоров я, дорогие мои, как новорожденный младенец.
– И не поджарили они тебя?
– Нисколько.
– А мучили тебя сильно? – наперебой сыпали они вопросы.
– У отцов-кармелитов бывало жарче.
– Что же ты теперь делать будешь? Ведь тебе придется скрываться.
Брат Макарий уселся на землю и сложил руки на животе.
– Что я буду делать? Да пойду на все четыре стороны, буду добрым людям песни петь, у скупцов единым духом бочки буду осушать, вдов утешать, молодицам вечернюю печаль разгонять, корчмарей пугать за то, что воду в вино подливают. Пойду, мои милые, и будет мне весело. А если какого-нибудь судью встречу…
– Что тогда? – заинтересовались слушательницы.
– Скажу ему: как ты был, братец, дураком, так дураком и останешься. Мир принадлежит счастливым людям.
– И все, отец?
– А вот если вы еще раз назовете меня отцом, то я рассержусь, да так накажу вас, что потом татарин вам во сне приснится. Кончено с отцом! На веки веков! Аминь.
Женщины уселись вокруг брата Макария и смотрели на него с веселыми искорками в глазах. А квестарь, простирая к ним руки и молодцевато выпятив грудь, воскликнул:
– А теперь дайте мне что-нибудь выпить, а то меня мучит неимоверная жажда.
Женщины подкатили бочонок, из которого угощались судьи. Макарий жадно прильнул к нему. Утолив немного жажду, он вытер губы, почесал нос, обнял сидевших поближе женщин и привлек их к себе.
– Выручать меня прибежали, кумушки мои милые? Женщины с радостным смехом подтвердили это.
– Вот как все изменилось. Спасибо вам от всего сердца. Ну, а вы что мне скажете?
Молодки начали подталкивать одна другую, застенчиво опуская глаза.
– Ну, говорите, сороки маленькие.
Даже у Ягны не хватило отваги, она лишь смеялась, теребя в руках передник. Тогда Макарий, весело подмигивая продолжал.
– Тогда я скажу вам: ничего так не улучшает жизнь, как добрый глоток старого вина, впрочем, еще в большей степени улучшает ее следующий глоток.
И живот у него ходуном заходил от веселого смеха.
Послесловие
Первая повесть Тадеуша Квятковского «Луна-парк» была опубликована в 1946 году. В последующие годы писатель издает еще ряд произведений, среди них сборник рассказов «Звезда бразильского неба», «Хлопоты с талантом», «Памятник по мерке», «Герой, сданный внаем» и др.
Тадеуш Квятковский является также автором целого ряда статей, очерков и фельетонов, напечатанных в польских журналах и газетах. Его книга «Семь смертных грехов» была издана в Польше в 1954 году.
Улыбаясь или посмеиваясь над приключениями брата Макария, сборщика милостыни для отцов-кармелитов, читатель, возможно, не один раз невольно подумал о том, что многое в этой книжке ему знакомо, что он уже встречал пусть не те же события, не те же самые ситуации, но нечто схожее по характеру, по духу. Где можно встретить сходное высмеивание дворянской спеси и ограниченности, особенно очевидной в столкновении со здравым разумом и лукавством человека из народа? Где рассыпаются насмешки над религиозным фанатизмом, верой в мнимые чудеса, стяжательством и бессовестностью священников и монахов? Разумеется, в литературе эпохи Возрождения.
Построение книги о семи смертных грехах напоминает созданный эпохой Возрождения жанр плутовского романа, герой которого, простолюдин, попадая из одной жизненной передряги в другую, торжествует над своими противниками богачами и святошами, сеньорами и прелатами. Да и сам герой повести, брат Макарий, – никогда не унывающий шутник и бражник, издевающийся над ханжеством и монастырским уставом, – тоже лицо отнюдь не новое. Вспомним хотя бы любимого героя Рабле – брата Жана, веселого кутилу и великого охотника до соленой шутки. Он даже и внешне похож на Макария, хотя на его большом носу нет бородавки.
Но датой написания этой книги, вызывающей ассоциации с литературой XVI – XVII веков, является 1953 год. Что же это – бесцельное подражание стилю и духу литературы Возрождения, литературная забава? Такой вывод был бы несправедлив. Создавая в наши дни свой роман, который кажется своеобразным отголоском литературы той эпохи, автор видел в нем отнюдь не литературную шутку. Об этом говорит – и здесь нет противоречия – его предисловие к книге.
