Тадеуш Квятковский - Семь смертных грехов
– Дайте же немножко несчастному осужденному, а то он подохнет раньше времени.
Но те, увлекшись выпивкой, даже не расслышали его просьбу. А подручные палача заставили его опять лечь в телегу и замолчать. Наконец двинулись дальше. Когда процессия добралась до просеки, было уже под вечер. Деревья купались в багряных лучах заходящего солнца. Судьи соскочили с телеги и выстроились в ряд, крича друг на друга и переругиваясь, как мужики на ярмарке.
Посредине просеки стояли невдалеке одна от другой две ели. Возле каждой была навалена гора смолистых поленьев, сухого хвороста и соломы высотой в несколько локтей. Из-за этой кучи едва виднелись зеленые верхушки деревьев.
Подручные несколькими ударами топора разбили в щепы бсчку, где сидела женщина. Поднявшись на ноги, она зашаталась и упала. Палачи подхватили ее, подвели к костру, уложили на самом верху и прикрыли сухими еловыми ветками. Несчастная уже не сопротивлялась и не кричала.
– Так и ты погибнешь, – прошептал отец Ипполит, приблизившись вплотную к брату Макарию. – Я дал обмануть себя только один раз, негодник.
– Два раза, отец мой, два раза, – ответил квестарь.
Отец Ипполит опешил. Он сделал шаг назад и провел рукой по лбу.
– Когда же в другой раз?
– Да сейчас.
– Сейчас? Как так?
– А вот так. Клад спрятан, и я знаю, где он лежит.
– – Окаянный!
– А тебе не скажу.
Кармелит злобно фыркнул и задумался. Потом, приблизившись к квестарю, ласково сказал:
– Если скажешь, останешься жив.
– Нет у тебя такой власти, отец.
– Есть. И я охотно сделаю это назло тенчинской старухе. Скажи, где клад?
– В надежном месте. Там алмазы, золотые браслеты, рубины, много рубинов.
– Будешь на свободе.
– Так ты веришь мне?
– Если обманешь, погибнешь на костре.
Квестарь почесал бородавку, в таких случаях она всегда сильно зудела.
– А теперь скажи, за что меня хотят сжечь на костре? За дьявольские дела или за то, что знаю, где клад?
– За дьявольские дела.
– Ну, тогда придется тебе сжечь меня. Раз я дьявол, стало быть меня нужно сжечь. И драгоценности ведь тоже дьявольские.
– Какие бы ни были, это – драгоценности.
– Так, говоришь, сказать тебе, где они?
– Скажи и будешь на свободе.
– А суд? А этот приговор?
– Банда дураков! Они делают то, что я им прикажу. Где клад?
– В одном дубе, в дупле.
– Где?
– Я должен с тобой пойти, отец, иначе ты не найдешь.
– Найду.
– А кто поручится, что ты освободишь меня?
– Не веришь слову монаха?
– Ни капельки, преподобный отец.
– Наш орден всегда выполняет то, что обещал.
– Теперь уж я никому не верю.
– Ну, так тебя сожгут, а пепел ветер развеет.
– Пусть развеет.
– Не будь дураком, и ты сумеешь сбежать.
– Эге, раньше ты говорил: «будешь на свободе», а а теперь – «сумеешь сбежать».
– Сделаю, как ты захочешь.
– Пойдем же, это недалеко.
– Так сразу нельзя. Надо церемонию закончить.
– И сжечь меня? Слуга покорный!
– Глупец. Ты взойдешь на костер, а я сделаю так, что обряд не будет свершен. Скажи только, где клад.
– Я же сказал: в дупле дуба.
– Где?
– Я проведу тебя кратчайшим путем.
– Нет, ты скажи.
– Отец мой, ведь я не член суда, которого можно считать дураком.
– Ты хитрец.
– Что поделать, таков мой недостаток.
– А где гарантия, что ты не обманешь меня, если я спасу тебя?
– Слово квестаря.
– Я никому не верю.
– Если не веришь, тогда разводи поскорее огонь.
– Час приближается. Во имя бога заклинаю тебя, где клад?
Брат Макарий, теряя терпение, покачал головой и глубоко вздохнул.
– В дупле.
– Ах ты, дьявол! – прошипел отец Ипполит… – Если обманешь, не миновать тебе ада.
– Значит, если я укажу, где клад, то райские ворота будут открыты для меня? Неплохо!
Палачи уже закончили приготовления у того костра, где лежала ведьма. Видя, что отец Ипполит занят разговором с другим осужденным, они остановились, не зная, что делать дальше.
– Да, вот что, – прошептал квестарь, – ценностей столько, что хватит в уплату за двоих. Ты эту женщину отпустишь?
– Ведьму? Да ты с ума сошел!
– Она такая же ведьма, как мы – ученые, отец мой.
– Я доктор святой теологии.
– Тем хуже для теологии. Освободишь?
– Нет. Против бога не пойду.
– А если меня одного освободишь, с богом будет все в порядке?
– Дам вклад в монастырь.
– Дашь два. За меня и за нее. Ценностей там великое множество. Если не согласишься – сжигай обоих.
– Ах, бездельник! – в бешенстве сжал кулаки кармелит. – Со смертью играешь?
– Моя матушка всегда учила, что надо дело выигрывать до конца. А она, насколько помнится, была умная женщина.
– На что тебе эта мерзкая ведьма?
– Не выношу запаха горелого мяса.
– Ты ничего не почувствуешь.
– Последнее слово, отец. Я и она, а клад твой.
– Ладно. Но ты меня еще попомнишь!
– С удовольствием выпью с тобой кубок-другой.
Кармелит дал знак. Палачи схватили квестаря и потащили к костру. Приставив лестницу, они с трудом втащили его наверх.
Вдруг раздался страшный шум. Палачи подняли головы. Брат Макарий, опасаясь, как бы не свалиться с такой высоты, осторожно повернулся и с интересом разглядывал, что там произошло.
Толпа зевак врассыпную бежала по просеке. За беглецами гнались верхом на конях пан Гемба, пан Топор и еще несколько всадников, они искали скрывшегося в толпе пана Литеру.
– Вот, где ты, негодяй! – кричал пан Гемба и хлестал плеткой направо и налево, сея ужас и смятение. – Так вот ты куда спрятался, мерзавец! Я тебе покажу! Пан Топор, заходи с фланга!
Пан Литера с диким криком несся, как ошалелый, спотыкаясь о пни и корни. Шляхтичи догнали его на опушке леса. Пан Гемба сбил у него шапку н ухватил за волосы, потом повернул коня и, таща секретаря за собой, подъехал к перепуганным судьям. Пан Топор бросал сердитые взгляды и устало сопел.
– Прошу извинить за то, что пришлось прервать ваше достойное занятие, – вежливо обратился пан Гемба, – но я неожиданно обнаружил сбежавшего от меня слугу.
– Он является важным свидетелем, и ты, ваша милость, не имеешь права тут чинить ему притеснение, – высокомерно заявил обвинитель.
Пан Гемба громко расхохотался, похлопывая от удовольствия себя по коленям.
– Моему слуге, почтенный пан, я сам определяю права, – сказал шляхтич и взмахнул плеткой так, что судьи, ахнув, сбились в кучу и стали мять в руках шапки. Пан Гемба оттеснил их лошадью с дороги и беспрепятственно подъехал к костру.
– Что, поп, дожил? Не задирай благородных людей. Меня всегда удивляло, как ты, человек низкого звания, ни в чем не хотел уступать благородному. А теперь вижу, что я был прав. Вот и пропадешь ни за грош, а я по-прежнему буду из бочонков потягивать. Так-то! Слава богу, что между нами все-таки есть разница.
– Поцелуй меня, ваша милость, в то место, которое матушка целовала, когда я был маленький, – отрезал квестарь.
Пан Гемба затрясся от смеха.
– Да ты совсем не утратил доброго настроения, мелешь языком, как и прежде. Вот болтун-то, как тебе это нравится, пан Топор?
Пан Топор возмущенно пошевелил усами.
– Плохо мне теперь, брат, – ответил с высоты костра брат Макарий. – Глотка у меня до невозможности пересохла, поэтому я и говорить как следует не могу.
– Дал бы я тебе что-нибудь выпить, да с собой ни капли не взял. Разве что дыру у меня в брюхе просверлишь, да добудешь то, что выпито.
– Пусть это сделает кто-нибудь другой.
– Еще не родился такой человек. Ты ведь видел, как я обороняюсь?
– Тебе, брат, еще не приходилось драться с духовной особой.
– Ха-ха-ха! – развеселился пан Гемба. – Пусть кто-нибудь попробует, сразу попадет на мою саблю, как на вертел. Не так ли, почтенный пан Литера? Я всегда наношу удар первым и прямо в брюхо! Как это будет по-латыни? – шляхтич при этом встряхнул своего секретаря, словно дохлого зайца.
Пан Литера вознес полные ужаса глаза кверху и отчеканил:
– Melius est praevenire quam praeveniri.[43]
– Я не понимаю, но, наверное, это так. Прощай, поп, как-нибудь за стаканом вина помолюсь за твою душу. Пан Топор, пора в путь!
И пан Гемба уже было собрался отбыть, но тут вдруг его секретарь рванулся и бросился бежать, спасаясь от плена. Конь пана Гембы с перепугу встал на дыбы, и шляхтич чуть не оказался на земле. Он страшно выругался, дернул изо всех сил кобылу, бешено хватил ее шпорами и галопом пустился за беглецом. Пан Литера летел, словно у него за спиной выросли крылья. Ловко миновав все препятствия, он спрятался среди изумленных судей. Шляхтичи пустились за ним в погоню, нанося удары плеткой всем, кто подвертывался под руку. Сопровождавшие шляхтичей всадники кинулись с другой стороны наперерез беглецу.
Судьи со всех ног бросились бежать в лес, крестьяне рассыпались кто куда, стремясь поскорее укрыться от гнева шляхтичей. Даже отец Ипполит, которого всадники по недосмотру чуть не растоптали, удрал с перепугу. Палач, получив удар плеткой по голове, взвыл от боли, спрыгнул в ров и, низко пригибаясь, побежал к деревне.
