Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1
– Бомилкар.
– Оставьте нас, – приказал царь палачам. Лишь предусмотрительно распорядился перед тем изъять у Бомилкара кинжал.
Оставшись наедине с царем и Набдальсой, находящимся в полубессознательном состоянии, Бомилкар вздохнул.
– Единственное, о чем сожалею, – сказал он, – что это убьет нашу мать.
Так он просил брата, чтобы единственный удар топора избавил его от медленной и мучительной смерти, на которую царь жаждал его обречь.
– Почему? – спросил Югурта. Бомилкар пожал плечами:
– Когда я стал ощущать бремя лет, я понял, брат, что обманут тобой. Ты относишься ко мне с презрением, будто к своей ручной обезьяне.
– Чего же ты хотел? – спросил Югурта.
– Услышать, как ты назовешь меня братом перед всем миром.
Югурта уставился на него в искреннем недоумении.
– И возвысить тебя этим? Дорогой Бомилкар, дело в жеребце, а не в кобыле! Наша мать – берберийка из племени гаэтули, она даже не дочь вождя. Если бы я и назвал тебя братом перед всем миром, все, кто это слышал, сделали бы вывод, что я принимаю тебя в род Масиниссы. А это было бы, мягко говоря, неразумно, если учесть, что у меня есть двое сыновей – двое законных наследников.
– Тебе следовало бы назначить меня их опекуном и регентом, – сказал Бомилкар.
– И опять-таки возвысить тебя сверх меры? Дорогой Бомилкар, кровь нашей матери не позволяет этого сделать. Твой отец был, в общем, никто. А мой – законный сын Масиниссы. Именно от отца во мне – царская кровь.
– Но ты-то ведь незаконный сын.
– Да, незаконный. Но все равно, во мне его кровь. Все дело в крови.
Бомилкар отвернулся.
– Конечно, – сказал он. – Я потерпел поражение. Не ты, а я. Этого достаточно, чтоб умереть. И все же – берегись, Югурта.
– Беречься? Чего? Покушений? Будущих измен? Других предателей?
– Римлян. Они действуют, подобно солнцу, ветру и дождю, которые даже камень в конце концов превращают в песок.
Югурта громко крикнул палачей. Те ввалились, готовые на все, однако не обнаружили никакого непорядка, и стояли, ожидая приказаний.
– Убить их обоих, – сказал Югурта, двинувшись к двери. – Но быстро. Пришлите мне головы.
Головы Бомилкара и Набдальсы были подняты на зубчатые стены Капсы для всеобщего обозрения. Это было не просто знаком царской мести изменникам: головы выставлялись в людных местах, чтобы народ знал: что умер именно этот человек, а не другой, без обмана.
Югурта говорил себе, что он не грустит – просто чувствует себя как никогда одиноко. Урок пошел ему на пользу: царь не должен доверять никому, даже брату. Теперь Югурта стал совершенно неуловим. Он не задерживался дольше, чем на два дня, в одном и том же месте, никогда не оповещал свою охрану, куда собирается, никогда не ставил свою армию в известность о планах на завтра, и не с кем не делился даже крохами власти. К тестю Югурты, царю Мавретании Боккусу, который не оказывал активной помощи Риму в борьбе с мужем своей дочери, но и не помогал самому Югурте в борьбе против Рима, были направлены шпионы Югурты: нумидиец усилил давление на Боккуса, чтобы склонить его в союзе с Нумидией вытеснить Рим из Африки.
К концу лета репутация Квинта Цецилия Метелла в Риме была окончательно подорвана. Никто не мог сказать ни единого доброго слова ни о нем, ни о том, как он ведет войну. А письма все шли, поток их не ослабевал.
После взятия Фалы и капитуляции Кирты сторонникам Цецилия Метелла удалось немного укрепить свои позиции. Но новые письма из Африки разъясняли, что падение Фалы и Кирты вовсе не означают близость конца войны. А потом поступили сведения о бесконечных и бессмысленных стычках, бессмысленном рейде на запад Нумидии, о растрачиваемых впустую средствах, о шести легионах, поход которых стоил казне огромных средств, и конца этим тратам в обозримом будущем не было видно. Благодаря Метеллу, война против Югурты грозила затянуться, по крайней мере, еще на год.
Выборы консула были назначены на середину октября, и Мария, имя которого теперь было у всех на устах, называли среди кандидатов. Однако время шло, а он все не появлялся в Риме: Метелл упорствовал.
– Я настаиваю на своем желании ехать, – сказал Марий Метеллу – должно быть, в пятидесятый раз.
– Настаивай на чем угодно. Ты не поедешь.
– На следующий год я буду консулом, – сказал Марий.
– Такой выскочка, как ты? Никогда!
– Боишься, что избиратели проголосуют за меня, не так ли? – самодовольно спросил Марий. – Ты не даешь мне уехать, потому что знаешь: меня изберут.
– Не верю, чтобы хоть один настоящий римлянин проголосовал за тебя, Гай Марий. Впрочем, ты богат, значит, можешь подкупить избирателей. Если бы ты когда-нибудь в будущем и оказался консулом – но в следующем году этому не бывать! – будь уверен: я бы с радостью потратил всю свою энергию без остатка, чтобы доказать в суде, что ты купил голоса избирателей.
– Мне нет нужды их покупать, Квинт Цецилий. Я никогда не занимался подобными вещами. Отпусти меня.
Метелл попытался действовать по-другому.
– Я не позволю тебе уехать, смирись. Как истинный римлянин, я бы предал свой класс, если бы разрешил тебе. Консульство, Гай Марий – должность, на которую ты не смеешь и претендовать в силу своего италийского происхождения. Люди, которые сидят в консульском кресле слоновой кости, должны быть рождены для этого. Нас выдвигают и заслуги предков. И наши собственные достижения. Да я предпочел бы оказаться в опале или умереть, чем увидеть италийца из самнитских приграничных земель – полуграмотного невежду, которому и в преторах-то не место! – сидящим в консульском кресле из слоновой кости! Старайся, не старайся – ни за что не отпущу тебя в Рим.
– Если будет нужно, Квинт Цецилий, тебе предоставятся обе возможности, о которых ты упомянул, – пригрозил Марий и вышел.
Публий Рутилий Руф попытался вразумить их обоих.
– Оставим политику, – сказал он им. – Мы все трое здесь, в Африке, чтоб победить Югурту. Но ни один из вас не хочет отдать для этого все свои силы. Вы больше занимаетесь выяснением отношений между собой, чем Югуртой. Что касается меня, я сыт этим по горло.
– Ты, значит, обвиняешь меня в пренебрежении к своим обязанностям, Публий Рутилий? – угрожающе спокойно спросил Марий.
– Нет, конечно, нет! Просто ты не проявляешь весь свой талант – а я знаю, он у тебя есть. В вопросах тактики мы с тобой на равных. Но что касается вопросов стратегии, Гай Марий, – тебе нет равных. Несмотря на это, разве ты посвятил хоть сколько-нибудь времени обдумыванию стратегии, нацеленной на победу в войне? Нет!
– А мне-то есть место в этом гимне Гаю Марию?
– поджав губы, спросил Метелл. – Или я вовсе ничего не значу по-вашему?
– Ты – фигура значительная: отъявленный сноб, – парировал Рутилий Руф. – Обстоятельства вознесли тебя над нами. И если ты думаешь, что ты сильнее меня в тактике и логике, или сильнее Гая Мария в тактике, логике и стратегии, не стесняйся, так и скажи, прошу тебя! Нет, не скажешь… Ну, а если тебе хочется похвалы – я готов похвалить тебя за многое. За то, что ты не столь продажен, как Спурий Постумий Альбин. И не так неудачлив, как Марк Юний Силан. Твоя главная беда – в том, что ты не столь хорош, как сам о себе воображаешь. Когда ты проявил достаточно ума, назначив меня и Гая Мария своими старшими легатами, я подумал, что годы, должно быть, хорошо на тебя повлияли. Но я ошибся. Ты растрачивал наши способности впустую – как и государственные деньги. Мы не выиграем эту войну, мы попали в безвыходное положение. Поэтому прислушайся к моему совету, Квинт Цецилий, разреши Гаю Марию поехать в Рим. Разреши Гаю Марию стать кандидатом в консулы – а мне позволь заняться нашими ресурсами и планировать наши военные действия. Сам же посвяти свою энергию тому, чтоб подорвать власть Югурты над его народом. Насколько я знаю, тебя ожидает всенародная слава. При условии, конечно, что ты со мной согласишься.
– Нет! – отрезал Метелл.
Так продолжалось целое лето, до самой осени. Осенью же Югурту и вовсе невозможно было поймать: он будто в самом деле превратился в невидимку. Когда все – до последнего легионера – убедились, что сражения между римской и нумидийской армиями не будет, Метелл вывел войска из дальних районов западной Нумидии и разбил лагерь близ Кирты.
Прошел слух, что царь Мавретании Бокх в конце концов уступил Югурте, собрал армию и выступил, чтобы соединиться со своим зятем где-то на юге. Говорили, что, объединив силы, они намерены двинуться на Кирту. Надеясь наконец дать сражение, Метелл объявил в войске боевую готовность, а к Марию и Рутилию Руфу стал прислушиваться с большим интересом, чем обычно. Но сражение не состоялось: обе армии стояли в нескольких милях друг от друга, однако Югурта не торопился выступать. Война опять зашла в тупик: римские позиции были слишком надежно защищены, чтобы их атаковать, а нумидийские – слишком эфемерны, чтобы соблазнить Метелла покинуть лагерь.
