Дэвид Вейс - Возвышенное и земное
– Соперничества? – переспросил Леопольд.
– Ну, это я так, к слову. Все мы пo-прежнему любим господина Амадео.
Вошедший Вольфганг спросил:
– Значит, мы едем домой, Папа?
– Если только нас не попросят остаться.
Но управляющий посмотрел на него печально, и Леопольд понял – оставаться было бы унизительно.
Ах, если бы ему поговорить с кем-нибудь понимающим, например с Марией Терезией!
Эрцгерцог Фердинанд посоветовался с матерью; он искренне намеревался ваять к себе на службу Вольфганга. Но ответ Марии Терезии переменил его планы: «Ты спрашиваешь, взять ли тебе на службу молодого зальцбургского музыканта. Не знаю, для чего он тебе, мне кажется, ты не нуждаешься ни в композиторе, ни в других бесполезных людях. Если же это доставит тебе удовольствие, я не стану препятствовать. Просто хочу посоветовать тебе не обременять себя людьми бесполезными; не надо давать такого рода людям звания придворного служителя. Они обесценивают это звание, когда, подобно нищим, рыщут по свету; кроме того, у него большая семья».
Фердинанд никому не сказал о письме матери. Эрцгерцог хотел, чтобы все, а в особенности его жена и граф Фирмиан, считали, будто это решение принял он сам.
Леопольд и Вольфганг вернулись в Зальцбург. Анна Мария добивалась от Леопольда истинной причины отказа, а он, стараясь заодно убедить и себя, повторил официальную версию:
– Эрцгерцог не взял на службу Вольфганга потому, что не хотел обижать друга своей семьи архиепископа Шраттенбаха, лишив его сразу двух таких ценных слуг.
Но Вольфганг Папе не верил.
На следующий день после их возвращения в Зальцбург архиепископ скончался.
Часть пятая. ГОДЫ ОЖИДАНИЯ
32
В волнении отправился Леопольд на первую аудиенцию к новому зальцбургскому правителю. Ожидая вместе с Вольфгангом приема в хорошо знакомом, удивительно красивом Рыцарском зале, Леопольд не имел никакого желания любоваться ни прелестной росписью потолка, ни величественным простором помещения. Со смерти Шраттенбаха прошло уже несколько месяцев, назначение его преемника необычайно затянулось, не обошлось и без вмешательства венского двора, что противоречило обычаю, да и сам преемник внушал зальцбуржцам опасения. Новый архиепископ граф Иероним Колоредо, бывший князь-епископ Гурка, слыл человеком вполне светским и правителем в достаточной мере суровым.
Хорошо бы снова попытать счастья в Италии, думал Леопольд, несмотря на неудачу с Фердинандом. И как всегда, вспомнив об эрцгерцоге, он в сотый раз задал себе вопрос, почему же, собственно, их постигла неудача, и, как всегда, ответа не нашел. И все-таки нужно еще раз поехать в Италию. Вырваться из Зальцбурга. После смерти Шраттенбаха музыкальная жизнь во дворце почти замерла, никаких новых произведений не исполнялось.
Вольфганга, сидевшего рядом с отцом на красивом резном диванчике, занимали иные мысли. Он ни на шаг не продвинулся в своих отношениях с Барбарой и очень скучал без оперы в Зальцбурге, и тем не менее он был весь переполнен счастьем и новыми мелодиями. Он только что открыл для себя симфоническую музыку, так ему казалось, хотя он сочинил уже не одну симфонию. Симфонии, услышанные в Италии, отличались от тех, что он знал прежде, и ему хотелось использовать их форму, только музыку сочинить свою. Папа так нервничал из-за нового архиепископа, прямо на месте не мог усидеть, а у него в голове раздавались новые грациозные созвучия, и нужно было запомнить их, прежде чем они улетучатся из памяти. Почему Папа бросил сочинять? Он, Вольфганг, еще и не начал, хотя Папа гордится, что сын написал уже более ста вещей; Папа ведет им учет, а Вольфгангу это безразлично. Стоит ли подсчитывать уже сотворенное, ведь радость в том, чтобы творить вновь и вновь. К своему шестнадцатилетию он сочинил ля-мажорную симфонию. А теперь, спустя несколько месяцев, в голове зародилась вот эта новая тема и настойчиво требовала воплощения. Погруженный в раздумье, он не слыхал, как граф Арко пригласил их войти в кабинет нового архиепископа.
– Что, Вольфганг, замечтался? – спросил граф Арко. Его позабавил отсутствующий вид юноши. Впрочем, музыканты вечно витают в облаках.
– Нет, я не мечтаю, – ответил Вольфганг, а сам подумал: «Музыка – не пустое мечтание, только это вряд ли понять графу».
– Тогда чем же ты занят?
– Он сочиняет, – ответил за него Леопольд.
– Прямо тут? В Рыцарском зале? – Граф Арко не мог поверить.
– Разумеется, – сказал Вольфганг. – Разве нельзя? Граф Арко пожал плечами и повел их к новому правителю.
Архиепископ Колоредо стоял у роскошного бюро в Аудиенцзале, изучая большую карту, и знаком приказал Моцартам подождать в углу, пока он кончит. Граф фон Мельк, придворный канцлер и отец Барбары, показывал архиепископу границы его владений, и вид у архиепископа был недовольный. Оказалось, что княжество тянется в длину на 80 миль и в ширину на 40. В Вене ему обещали территорию больших размеров.
– Ваша светлость, но ведь наши соседи – Австрия и Бавария. Хорошо еще, что у нас не отобрали и того, что мы имеем.
Архиепископ умышленно не обращает на них никакого внимания, подумал Вольфганг; с их приходом тон его светлости стал подчеркнуто властным. Новый правитель хотел довести до их сознания каждое свое слово, дать им понять, кто тут настоящий хозяин, и тем самым дать почувствовать свое ничтожество. Граф Арко стоял в стороне, испытывая неловкость оттого, что поспешил пригласить Моцартов, хотя всего лишь выполнил приказание архиепископа, а Папа, хоть и делал непринужденный вид, застыл рядом с графом и молчал. Вольфганг пытался вспомнить мелодию, родившуюся у него в голове, пока они ждали в Рыцарском зале. Он рассердился и начал прислушиваться к разговору, что, по-видимому, соответствовало желанию Колоредо, поскольку тот ничуть не понизил голос при их появлении. Но при этом, не желая доставлять удовольствия архиепископу, Вольфганг притворился, будто занят своими мыслями.
– А как насчет ваших доходов, фон Мельк? – спрашивал Колоредо.
– Ваша светлость, доход нашей провинции составляет двести тысяч гульденов в год, – с гордостью ответил граф фон Мельк. – Двадцать тысяч гульденов выделяется на ваши личные расходы. И конечно, все доходы княжества находятся в вашем полном распоряжении.
– Мне это известно. Есть у нас постоянная армия?
– Случалось, мы набирали войско до восьми тысяч человек, но в последнее время такой необходимости не возникало.
– Ну, а если возникнет?
– Ваша светлость, мы не подвергались нападению с шестнадцатого века!
– А сейчас восемнадцатый. Сколько мы держим музыкантов?
– Восемьдесят, ваша светлость, когда они все на месте.
– Надо увеличить их число до ста. Но тем, кто находится в отъезде, мы платить не станем. – Не меняя сурового выражения лица, Колоредо отпустил канцлера.
Однако выражение его несколько смягчилось, когда он обратился к Моцартам. Архиепископ знаком приказал им приблизиться и объявил:
– Мы уже встречались в Риме, на аудиенции у его святейшества. Вы, разумеется, помните?
– Разумеется, ваша светлость! – подтвердил Леопольд, хотя ровно ничего не помнил. Вольфганг, тоже не помнивший этого обстоятельства, промолчал. Наступила пауза, пока они разглядывали друг друга.
Для архиепископа Колоредо Моцарты были не больше чем слугами, но слугами ценными, поскольку они пользовались известностью при европейских дворах. Отец держался с подобающей почтительностью, а мальчишка смотрел на него с равнодушием, граничащим с наглостью. Захвалили с ранних лет, подумал архиепископ, но улыбнулся, не желая выказывать свои истинные чувства.
Назначение его, видимо, не обошлось без нажима Вены, думал Леопольд, уверенный, что Колоредо не обладает необходимым для архиепископа благочестием. Как это он мог запамятовать, ведь Колоредо – старший сын императорского вице-канцлера, человека богатого и влиятельного и одного из главных советников Марии Терезии.
Вольфганга не обманывал сонный взгляд архиепископа из-под опущенных век, он понимал, что от этого взгляда ничто не ускользает. И чувствовал себя стесненно, хотя Колоредо жестом подозвал его к себе под благословение.
Поднявшись с колен, Вольфганг почувствовал себя еще более неуютно. Он был такой маленький. Стоя, Колоредо возвышался над ним, как башня. Казалось, он хотел заставить Вольфганга понять свое ничтожество. Глядя снизу вверх, Вольфганг подивился, какой он высокий. У архиепископа были узкие длинные кисти рук, худое продолговатое лицо и желтые непроницаемые глаза.
Граф Арко, до сих пор державшийся в стороне, вдруг сказал: – Господин Моцарт, вы первый из музыкантов удостоились чести быть представленным его светлости.
– Я это очень ценю, – заученным тоном произнес Леопольд.
– Хотелось бы знать, какое впечатление произвела на вас итальянская музыка? – спросил архиепископ.
