Дикая карта - Ольга Еремина
Крысы. Они сами – крысы. Этот медлительный круглолицый Скопин накрыл их всех раскалённым медным тазом. Это они прогрызают сейчас свою собственную плоть, чтобы найти путь к спасению. Мечется по Тушинскому стану Ружинский. Себе на уме Лисовский, белые перья на его шлеме пообломались. Оба они – щенки. Он-то, как он-то дал себя завлечь в этот балаган?
Троицы теперь не взять. Жеребец и близко не подпустит.
Надежда одна – что Сигизмунд примет его сотни-хоругви к себе на службу. Он, Сапега, послал к Ружинскому с требованием, чтобы с королевскими послами велись об этом переговоры.
Крысы прогрызают плоть.
Кого ты хочешь обмануть? Себя?
У короля нет лишних денег. Даже если появятся, вокруг него сотни жаждущих урвать кусок пожирнее. Король – фанатичный католик. Он, Сапега, не сменил веру, как Ружинский. Он православный. Стало быть, с Сигизмундом ему не по пути.
Но из-под Троицы пора уходить.
14 января в четвёртом часу ночи пришёл в Троицкий Сергиев монастырь Григорий Леонтьевич Валуев, а с ним пятьсот мужей, и все с оружием.
Жеребцов со своими воинами был наготове. У Красных и Каличьих ворот и у Пивного двора стояли отряды Долгорукова, Голохвастого, Останкова – все воины, что остались в живых. Они ждали решающей битвы.
Едва рассвело, вышли они разом из всех ворот, разом напали на все роты, стоящие вокруг крепости, зажгли литовские станы. Бились на Келаревом пруду, на Красной горе и на Волкуше.
Сапега принял бой. Он построил верные ему хоругви на Клементьевском поле. Но конница не могла успешно атаковать по снегу, боевые порядки пехоты редели от густого русского ружейного огня.
Многие московские бойцы в этот день испили чашу смертную, но вдвое больше пало воинов Сапеги.
И разошлись войска по своим станам.
Буря снежная, замечь, заметь – хоронила неподобранных.
Через неделю, едва утихла непогода, Сапега со всеми своими хоругвями навсегда покинул Клементьевский лагерь.
Жеребцов
Жеребцов отправил двух самых ретивых старшин из троицких сидельцев – Ходырева и Карцова с сотней казаков – следить, куда двинулся Сапега. Вернувшись через неделю, они доложили, что Сапега резво до Дмитрова добежал и там укрепился.
Тогда Иоасаф продиктовал грамоту старцу Симеону, и послали к государю старца Макария Куровского со святой водой и посланием.
Не промедлив, явился из Москвы стряпчий Василий Фёдоров сын Янов. По наказу государеву говорил он первую речь Давыду Васильевичу Жеребцову и подал ему золотой. Вторую речь говорил окольничему князю Григорью Борисовичу Роще Долгорукову, подал ему золотой тож, и третью речь – Алексею Ивановичу Голохвастому.
И служили молебен, и устроили пир. И поминали на том пиру всех погибших.
И записал Авраамий Палицын: «Всего же у Живоначальной Троицы в осаде умерло старцев, и ратных людей было побито, и умерло от осадной немощи слуг, и служебных людей, стрельцов, казаков, пушкарей, застенных бойцов, галичан, даточных людей и прислуги две тысячи сто двадцать пять человек, не считая женского пола, недорослей, маломощных и старых…
Блаженны и вы, скончавшиеся в Доме чудотворца и имеющие смелость к нему обращаться!»
В феврале же, после бегства тушинского царька в Калугу и отхода Сапеги в Дмитров, пришёл в Троицу из Александровой слободы со всем воинством князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, и кончились на том бедствия Троицкие.
Эпилог
Князь Роман Кириллович Ружинский, гетман Тушинского лагеря, после бегства царька в Калугу, поражения Сапеги в Дмитрове и отхода его к литовскому рубежу сжёг Тушинский лагерь и ушёл к Волоку-Ламскому. У него оставалось три с половиной тысячи польских воинов, желающих идти служить королю, и три с половиной сотни казаков. Остальные разбрелись.
Ружинский хотел задержать полк Руцкого, стоявший в Иосифо-Волоцком монастыре, и поехал его уговаривать.
«Во время встречи люди Руцкого, не поддавшись на уговоры, ухватились за оружие, рассердившись на князя Ружинского из-за какого-то ничтожного повода. Он тоже не стерпел. Те, кто был с Ружинским, едва увели его, утихомирив бунт. При этом Ружинский где-то на каменной лестнице упал на простреленный бок. Вскоре после этого он, частью из-за меланхолии, ибо терзался мыслями о том случае, а частью из-за ушиба, заболел и впал в горячку», – так описывает произошедшее Миколай Мархоцкий в «Истории Московской войны».
Проболев неделю, 4 апреля 1610 года Роман Ружинский умер в Иосифо-Волоцком монастыре.
В марте 1610 года князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский торжественно вступил в освобождённую от блокады Москву победителем. Государь принял его и иных воевод с почестями и одарил богатыми подарками. Начались пиры, на которых бояре чаще всего пили за здоровье молодого полководца. На одном из таких пиров он принял чашу из рук Екатерины Шуйской, царской невестки, дочери Малюты Скуратова. Выпил. Тотчас князю стало плохо, кровь хлынула носом. 3 мая, через неделю, Михаила Васильевича не стало. Москва была потрясена смертью своего освободителя.
Шуйский лицемерно плакал на похоронах родственника, вслух говоря, что умер Скопин с перепою. Но народная молва была неумолимой: отравили!
Вместе со Скопиным-Шуйским прибыла в Москву царевна Ксения Борисовна Годунова, сиречь инокиня Ольга. Обосновалась она в Новодевичьем монастыре, который вскоре был взят казаками Первого ополчения под предводительством Ивана Мартыновича Заруцкого. Казаки, как свидетельствует источник, ограбили царевну донага.
Пан Лисовский в феврале 1610 года, оставив свои отряды во главе с атаманом Андреем Просовецким в спокойном Суздале, налегке поскакал под Смоленск, к Сигизмунду. Там король лично снял с изгнанника инфамию – позволил ему вернуться на родину и служить своему королю. Но прежде, чем служить королю, Лисовский хотел вернуть должок русскому воеводе, который четырежды оставил его с носом. Пан прискакал в Суздаль, где узнал, что Жеребцов, вероятнее всего, находится в Калязине. С малыми силами.
Царь Василий Шуйский между московскими пирами напомнил Жеребцову, что тот всё ещё остаётся мангазейским воеводой, и недвусмысленно посоветовал отправиться на место службы. Жеребцов намёк понял и прошёл с товарищами на Волгу, собираясь двигаться на Кострому и далее на север.
В апреле Лисовский с Просовецким разграбили многострадальный Ростов и 2 мая вышли к Калязинскому монастырю.
В обители у Жеребцова было всего тридцать воинов. В жестокой схватке погибли настоятель обители, все монахи, воины и сам воевода Давыд Васильевич Жеребцов. Монастырь сгорел. Мощи преподобного Макария Калязинского враги вынули из раки и разбросали по пепелищу, серебряную раку – вклад Бориса Годунова – разрубили на части и увезли.
Так в начале
