Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе
Нет, не с целью вербовки смелых террористов шли к рабочим мои товарищи по петербургской организации, а с целью подготовки из них сознательных руководителей рабочего движения, близких к массам. Не террористические акты, а пропаганда среди рабочих, организация рабочих кружков, рабочего движения — в этом было главное для нашей питерской организации, считающей себя социал-демократической. Стачки, манифестации, политические демонстрации, развитие и объединение рабочих — вот методы такой организации. Пропагандистская деятельность не означает пассивного ожидания, пока царский режим падет сам собой. Необходимо энергично и неутомимо подготавливать окончание этого режима, оттачивать идейное оружие, которое покончит с ним. Члены организации должны быть абсолютно уверены в гибели капитализма под ударами пролетариата, они должны видеть главную свою цель на сегодпя в том, что их пропаганда поможет этому, в этом символ веры подлинного революционера. Планомерная, организованная, хорошо подготовленная борьба, никакого анархизма, никаких шумных «беспорядков» — вот основной принцип деятельности организации! Ей необходимо пройти школу организованной борьбы с работодателями, именно организованной, последовательной борьбы! Мы должны выработать кадры для будущей рабочей социалистической партии России. Эта задача реальна, и вытекает она из объективных исторических условий, из условий данного времени. Таковы наши конкретные задачи. Эти задачи и должна со всей определенностью поставить программа, которую нам необходимо иметь как руководство к действию.
— Руководство к действию, которое будет более смахивать на бездействие, на ожидание «у моря погоды»… — Кашинский криво усмехнулся.
— Вновь повторяю, — спокойно возразил Михаил, — не ждать, не сидеть в спокойном ожидании, а неутомимо подготовлять окончание режима, ковать оружие для победы над ним! И главное тут — возмущение, объединение, обучение и организация рабочего класса, единственпо революционного, по Марксу. Вести такую работу — этои значит быть революционером! Мы ясно должны понимать, что на первых порах сплотить рабочих можно только на почве их экономических интересов. И это тоже должно найти отражение в нашей программе. Мне лично очень близка мысль о том, что подготовка народных масс к революции должна быть именно постепенной и вестись она должна путем пропаганды. Мы должны творчески развить и применить в практике классовой борьбы определяющие положения Маркса…
— Террор, беспорядки — вот что, по-моему, наилучшим образом послужит и возмущению, и объединению, и обучению, и организации рабочего класса! — почти выкрикнул Кашинский.
— А я вам скажу на это, что террором и беспорядками вы ничего не добьетесь. Только приведением в порядок своих теоретических положений, только неуклонным следованием этим положениям можно достигнуть ощутительных результатов!
— Господа! Господа! — Егупов примиряюще замахал руками. — Не горячитесь! Ведь была же договоренность, что комитет рассматривает эту программу как временную. Окончательная программа будет выработана на предполагаемом нами съезде, после того, как мы установим прочные связи с революционными группами других городов… А мы начинаем копья ломать!
— Я не могу согласиться с такой программой даже как с временной, — Михаил отодвинул листки от себя.
— Я — тоже, — поддержал его Афанасьев. — Тут действительно все с ног на голову поставлено. Михал Иваныч правду сказал.
— Я настаиваю на исключении из программы всех пунктов, утверждающих террор как метод нашей борьбы, — твердо сказал Михаил.
— Но что же тогда останется?! — Кашинский с растерянной улыбкой оглядел сидящих вокруг стола. — Ведь это означало бы перечеркивание всей программы… Мне казалось, что я нашел довольно-таки удобоприемлемый вариант… Ведь вы не могли не заметить, что в программе нашли отражение и социал-демократические идеи… Вот, к примеру, в пункте десятом у меня говорится о постановке пропаганды среди рабочих с целью создания элементов будущей рабочей партии…
— Но уже в следующем пункте вы вновь призываете рабочих «бороться с царизмом совместно с интеллигенцией путем политического террора». И заключаете вы все тем же, в вашем двенадцатом пункте, прямо говоря о том, что террор должен стать главным средством борьбы нашей организации… Нет, «удобоприемлемого варианта» у вас явно не получилось, да и не могло получиться, поскольку абсурдна сама идея объединения в одном программном документе двух столь разных направлений!
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
Как ни возражал Михаил против программы, составленной Кашинским, большинством голосов она была принята комитетом, хотя и не без оговорок. Кашинский все-таки пошел на «некоторый пересмотр некоторых положений» программы, как хитро выразился Егупов, явно раздваивавшийся при обсуждении программы, затянувшемся почти до полуночи.
После обсуждения заговорили о дальнейшей деятельности организации. Вновь решили на какое-то время прервать ее в связи с тревожной обстановкой. Возобновление ее должно было зависеть от результатов поездок, намеченных на предыдущем собрании. В путь отправиться уговорились через неделю.
— Да! Михал Михалыч, не забудьте о брошюрах! — напомнил Михаил Егупову.
— Перед нашим отъездом я возьму извозчика и съезжу в Замоскворечье за чемоданом, оставленным у сестры Петрова, — пообещал Егупов. — Чемодан я привезу сюда, к вам, если не возражаете…
— Можно и сюда, — согласился Михаил.
— Вот у вас мы и поделим меж собой его содержимое. Кстати, я бы попросил вас вот о каком одолжении… — Егупов замялся. — Видите ли, после отъезда Петрова я остался на квартире один. Я говорил вам, что у меня есть целая библиотечка нелегальной литературы, которую я собрал еще до приезда в Москву. Я ее держу в плетеной корзине, под замком, но… чем черт не шутит!.. Вот я уеду, а кухарка хозяйки — прелюбопытная бабенка… Может и пошарить… А у вас тут есть постоянно жена Епифанова, да и квартиру свою вы запираете… Хорошо бы и эту корзину привезти заодно на хранение…
— Ладно, привозите и ее, — согласился Михаил.
— Тогда в пятницу, часов в шесть вечера я подъеду…
Вскоре все разошлись, остался лишь Афанасьев, которому Михаил предложил переночевать у себя. Оба снова подсели к столу. Помолчали.
— Вот такие делишки, Афанасьич… — первым нарушил молчание Михаил. — Самое время — подводить итоги… А они — не радуют. Этот московский год, можно сказать теперь, прошел у нас почти впустую… Наука нам: не сходитесь с людьми случайными, шаткими… Ведь говорил себе: «Бойся приходящих в революцию не по убежденности, а по инерции, по моде… Господа сии суть обыватели при революции, они играют в нее, а не живут ею…» И вот — сошелся. И получил урок…
— Я же предупреждал еще когда: незачем нам с ними якшаться, не те они люди! — напомнил Афанасьев.
— Так ведь видел и я, что они за люди, а вот надеялся, что все повернется в конце концов куда надо… Не повернулось. И не могло повернуться. И надо было это давно понять…
— Что ж… На ошибках люди учатся, — Афанасьев ободряюще улыбнулся Михаилу. — Теперь надо поскорее порвать с ними. Тянуть волынку нечего.
— Да, надо рвать… Вот только заполучу обещанные Егуповым брошюры, чтоб не с пустыми руками ехать в Питер.
Рассказав Афанасьеву о целях своей поездки в Петербург, Михаил сказал:
— Вот вернусь оттуда, и начнем все иначе. «Союз» наш должен нам помочь людьми. А будет здесь побольше наших, и дела пойдут повеселей!..
— А Епифанов, смотрю, вовсе отошел в сторону, — сказал вдруг Афанасьев. — Уже и не появляется у тебя…
Михаил ответил не сразу: больного коснулся Афанасьев, с Епифановым действительно дело шло к полному разрыву. Два дня назад, как раз после прошлого собрания, бывший его друг предложил ему подыскать другую квартиру, сославшись на нездоровье жены, которой нужен покой… Как будто подменили Ивана два последних года. За последнее время эта подмена проявилась, обнаружилась еще резче, особенно же после того, как тот получил повышение по службе, став помощником начальника паровозоремонтной мастерской. В новой должности Иван начал проявлять особое рвение. На днях, слышал Михаил, случилась у того в мастерской спешная и большая работа. Слесарям пришлось работать сверхурочно, даже по ночам, они начали выказывать неудовольствие, кое-кто из них даже не вышел в конце концов на работы. И вот никто другой, а именно он, Иван Епифанов, объявил им, что не выходящие на работы будут оштрафованы… Таким языком заговорил этот вчерашний борец за рабочее дело… И когда пришлось говорить с ним насчет места для Егупова, видно было, как разговор этот для него неприятен…
Долго не мог в эту ночь Михаил заснуть. Мысли возвращались к обсуждению программы Кашинского, к тревожным событиям последнего времени. Вспомнилось, как в пятницу на минувшей неделе, когда возвращался со службы к себе на квартиру, почувствовал вдруг какую-то смутную тревогу, точно кто-то преследовал его. Оглянувшись, увидел идущего следом человека. По виду — обыкновенный мастеровой. Но эти его воровато забегавшие глазки… Потом никак все не мог отделаться от неприятного, ознобного ощущения, будто что-то холодно-колющее прилипло к спине… Тогда еще посомневался насчет того, что шел за ним филер, а тут, в бессонном лежании, припомнив этот вороватый взгляд, просто уверился вдруг: да, именно филер… Смутные тяжелые предчувствия в последнее время все чаще беспокоили его, но такого острого предощущения грозившей беды он еще не испытывал.
