Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
Вечером, в воскресенье, собрались для обсуждения проекта программы, составленного Кашинским. На сей раз присутствовали еще и Вановский с Афанасьевым.
Когда все расселись, Кашинский, заметно нервничая, достал из нагрудного кармана два листка почтовой бумаги, сложенных вчетверо, развернул их, разгладил, положив на стол. Руки его заметно подрагивали. Натужно откашлявшись и покосившись на Михаила, он объявил глуховатым голосом:
— Итак, я предлагаю вашему вниманию проект программы временного организационного исполнительного комитета…
По этому косому взгляду, по напряжению, с каким пагонорил Кашинский, Михаил сразу понял, что за программу тот составил, и тоже весь напрягся, сцепив замком руки на краю стола.
— Я тут счел необходимым начать вот с такого восклицания, — продолжал Кашинский, — «Да здравствует всеобщий союз социалистов!» Ведь и всем нам известный «Манифест» начинается со слов, как бы сразу мобилизующих, призывных: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!..»
«Да, именно с таких слов, обращенных именно к пролетариям, со слов нацеливающих и все сразу определяющих, начинается «Манифест», а ваш «всеобщий союз социалистов»— это нечто туманное!» — тут же хотел возразить Михаил, но сдержался, решив высказать свои замечания уже при обсуждении проекта программы.
— В моей программе двенадцать пунктов. Дюжина — хорошее число! — по лицу Кашинского проскользнула усмешка. — Итак, пункт первый:
«Убежденные социалисты-революционеры, мы стремимся к созданию в ближайшем будущем боевой социально-революционной организации». — Сделав тут паузу, Кашинский снова глянул на Михаила словно бы с вызовом, так что тому окончательно стало ясно, о какой «боевой социально-революционной организации» пойдет далее речь.
Расплывчатая народовольческая терминология, употребленная Кашинским уже в самом начале, была хорошо знакома Михаилу еще по Петербургу, где ему и его товарищам не раз приходилось сталкиваться с народовольцами, вступать с ними в полемику. С напряженным вниманием слушал он Кашинского, словно бы ожидая, когда же тот употребит свое заветное словцо «террор». И словцо это произиеслось, прозвучало…
— «Мы глубоко убеждены, что при современном соотношении общественных сил в России политическая свобода в ближайшем будущем может быть достигнута лишь путем систематического, в форме политического террора, воздействия на центральное правительство со стороны строго централизованной и дисциплинированной партии…
Стремясь к созданию боевой социально-революционной организации, мы утверждаем, что таковая может и должна быть создана на почве широкой устной и письменной пропаганды идей социализма в связи с пропагандой идей политического террора среди демократической интеллигенции всех общественных категорий, среди рабочего пролетариата и отчасти среди сектантов-рационалистов…»
На Михаила как будто повеяло вдруг запахом той химической лаборатории, которую он несколько лет назад хранил у себя на квартире… Он невольно покосился на Афанасьева, сидящего справа от него, едва заметно покивал ему, мол, вот что пришлось нам с тобой услышать, дорогой друже… Тот опустил глаза под его взглядом и прижал к столу ладони нервно-подвижных, не знающих покоя рук.
В своей программе Кашинский выдвинул на первый план интеллигенцию, за которой следует «рабочий прояетариат». Только в десятом пункте он вспомнил о постановке пропаганды среди рабочих «с целью непосредственного создания элементов будущей рабочей партии». Однако уже в следующем пункте он вновь призывал рабочих бороться с царизмом совместно с интеллигенцией путем политического террора. То, что политический террор должен стать главным средством борьбы организации, было подчеркнуто еще раз и в заключительном пункте.
— Вот такова программа… — Кашинский кончиками пальцев потер взмокший от волнения лоб.
— Ну что ж… По-моему написано весьма толково. Программа боевая, живая… — поторопился высказаться Егупов.
— Я лично такой программы принять не могу, — с расстановкой сказал Михаил.
— Что же вас, собственно, в ней не устраивает?.. — Сероватые, навыкат, глаза Кашинского глянули на него как бы свысока. Этакие надменно-печальные очи.
— Дайте мне, пожалуйста, текст, так будет легче нести разговор, — попросил Михаил.
— Извольте, — Кашинский небрежно подвинул свои листки в его сторону.
Взяв их, Михаил пробежал по ним взглядом и при полной тишине начал:
— Прежде всего замечу, что сам подход к составлению программы оказался неосновательным. Мы не раз заговаривали о ней, и вдруг все так скоропалительно разрешилось… Необходимо было обсудить в к о м и т е т е основные программные установки, которыми и следовало бы затем руководствоваться при разработке программы. По сути дела, эта разработка должна была стать работой стилиста, редактора, который облек бы все, заранее оговоренное, обсужденное, в подходящую литературную форму. Получилось же так, что всего один человек взял на себя задачу, решить которую мог и должен был весь к о м и т е т.
— Позвольте!.. — Кашинский даже вскочил, не усидев. Михаил, едва заметно усмехнувшись, глянул на него: выдержки тому никогда не хватало. И эта манера: поднимать указательный палец над головой, чтоб остановить того, кто говорит рядом, в данную минуту, и говорить самому, самому завладеть всем разговором… Он дажерукой, все с тем же выставленным пальцем, так при этомпокачивал, будто дирижировал самим собой…
— Позвольте! — повторил Кашинский. — Во-первых, я не самочинно взялся за составление программы, этобыло волей всех присутствовавших на прошлом собрании. Во-вторых, я не отсебятину какую-нибудь писал, а выражал, как мне представлялось, волю большинства нашего комитета. Это я должен теперь же заметить, раз уж на то пошло…
Кашинский так же резко сел, как и поднялся.
— Да, вы правы и «во-первых», и «во-вторых». Все— так. Но если по существу, то все получилось в какой-то нелепой поспешности. Речь же о весьма серьезном для нас шаге, — продолжал Михаил. — Вот тут Егупов уже выразил свое мнение: мол, программа и боевая, и живая…
— Да, я от своих слов не отказываюсь! Это так и есть! — выпалил Егупов.
— Мое же мнение — совсем иное, — Михаил по привычке словно бы попружинил ладонью правой руки воздух перед собой. — Программа ставит с ног на голову самые коренные вопросы революционного движения в России: вопрос о роли интеллигенции я рабочего класса, вопрос о методах борьбы и подготовки революции… Вопросы эти трактуются, подаются в программе совершенно в духе народовольчества, даже с соблюдением всей народовольческой терминологии. В первом же пункте — «социалисты-революционеры», «боевая социально-революционная организация»… Во втором — упоминается «социалистический идеал», под которым подразумевается нечто зыбкое, отличное от научного социализма. В третьем хотя и упоминается значение экономического фактора в общественном развитии, но все сводится на нет утверждением насчет «активного воздействия на общественные формы живой человеческой личности с ее свободной волей». Вот — пункт пятый, характеризующий царизм, как врага, стоящего на пути к социализму. В пем — ни слова о капитализме; между тем передовые рабочие уже явно видят именно в капитализме своего основного врага. Я вспоминаю первомайские речи прошлого года своих питерских товарищей по организации, обыкновенных рабочих… Ведь эти рабочие уже полностью все осознают, прекрасно во всем разбираются, для них, кстати, провозглашаемый этой программой политический террор был бы просто немыслим.
— О терроре у нас в «Рабочем союзе» даже и речи никогда не заходило, — вставил свое слово Афанасьев.
— А тут вот, например в восьмом пункте, этот самый террор прямо преподносится как форма борьбы против правительства, упоминается и централизованная партия, которая этим террором устрашает правительство. Террор провозглашается как единственное средство для завоевания политической свободы. Зато ни словом здесь не обмолкился автор программы ни о рабочих, ни о народе, лишь упомянул некие «живые силы страны», чье дружное содействие встретит будущая партия, о которой, кстати, сказано весьма туманно.
Нет, не с целью вербовки смелых террористов шли к рабочим мои товарищи по петербургской организации, а с целью подготовки из них сознательных руководителей рабочего движения, близких к массам. Не террористические акты, а пропаганда среди рабочих, организация рабочих кружков, рабочего движения — в этом было главное для нашей питерской организации, считающей себя социал-демократической. Стачки, манифестации, политические демонстрации, развитие и объединение рабочих — вот методы такой организации. Пропагандистская деятельность не означает пассивного ожидания, пока царский режим падет сам собой. Необходимо энергично и неутомимо подготавливать окончание этого режима, оттачивать идейное оружие, которое покончит с ним. Члены организации должны быть абсолютно уверены в гибели капитализма под ударами пролетариата, они должны видеть главную свою цель на сегодпя в том, что их пропаганда поможет этому, в этом символ веры подлинного революционера. Планомерная, организованная, хорошо подготовленная борьба, никакого анархизма, никаких шумных «беспорядков» — вот основной принцип деятельности организации! Ей необходимо пройти школу организованной борьбы с работодателями, именно организованной, последовательной борьбы! Мы должны выработать кадры для будущей рабочей социалистической партии России. Эта задача реальна, и вытекает она из объективных исторических условий, из условий данного времени. Таковы наши конкретные задачи. Эти задачи и должна со всей определенностью поставить программа, которую нам необходимо иметь как руководство к действию.
