Михаил Иманов - Звезда Ирода Великого.Ирод Великий
Когда его слуга, вольноотпущенник Филипп, принес домой окровавленную тогу Помпея, Юлия, подумав, что муж убит, упала, лишившись чувств. Вскоре она пришла в сознание, но от испуга и волнения с ней случилась горячка и начались преждевременные роды. Послали за Помпеем. Когда он пришел, Юлия была в бреду и никого не узнавала. К вечеру она умерла в страшных мучениях. Ребенка тоже не удалось спасти, он умер всего несколько дней спустя.
Со смертью Юлии распался союз Помпея и Цезаря. Впрочем, он скорее скрывал, чем сдерживал их взаимную неприязнь и желание первенствовать в Риме. Помпей тяжело переживал смерть жены и гибель ребенка, и это горе неожиданно возбудило в нем ненависть к Цезарю, которого он считал виновником всего, что с ним произошло. Ненависть вернула энергию, и вскоре Помпей выступил в Народном собрании, обвиняя своего противника в стремлении захватить власть.
Он говорил спокойно и уверенно и, обведя величественным взглядом собравшихся, закончил речь такими словами:
— Всем известно, что любую почетную должность мне давали скорее, чем я того ожидал, и я отказывался от этой должности раньше, чем ожидали другие. Вспомните, граждане, случалось ли хоть раз, чтобы я не распустил свои войска после похода?
Его речь произвела на сограждан сильное впечатление: даже те, кто еще недавно хулили его и издевались над ним, встретили его слова криками одобрения. Помпею казалось, что любовь народа вернулась к нему во всей своей полноте. Но он ошибался — уже через несколько дней после этого выступления в городе начались смуты: одни требовали назначить Помпея диктатором[26] и таким образом спасти республику, другие кричали, что Помпей сам стремится к диктатуре и что в его лице римляне скоро увидят нового Суллу, только еще более жестокого. В эти же дни пришло известие о гибели Красса в войне с парфянами, и гражданская война стала казаться неизбежной. Сенат, опасаясь, с одной стороны, новых смут, а с другой — что Помпей и в самом деле может сделаться новым Суллой, единогласно избрал его консулом. Сенаторы посчитали, что любая власть лучше безвластия и что лучше Помпея никто не сумеет управлять государством при таком беспорядке.
Чувствуя себя полноправным властителем Рима, Помпей опять успокоился — Цезарь находился далеко, да и мощь его была не столь угрожающей, какой могли представить ее себе трусливые сенаторы. В подтверждение такого его мнения из Галлии прибыл трибун Помпея Аппий с легионами, которые Помпей когда-то дал взаймы Цезарю. Аппий сообщил, что подвиги Цезаря не столь велики, как он сам хочет их представить. Еще он сказал то, что Помпей более всего хотел слышать: Помпей, говорил он, не имеет представления о собственном могуществе, если собирается сокрушить Цезаря силой оружия. Нет, он может побить Цезаря с помощью его же собственного войска, достаточно Помпею лишь появиться перед солдатами Цезаря.
Не один Аппий говорил Помпею такое, и постепенно вера в свое могущество дошла у него до полного пренебрежения к силам соперника. Теперь, когда ему говорили, что в Риме нет войска, способного противостоять легионам Цезаря, он отвечал с веселой улыбкой:
— Стоит мне только топнуть ногой в любом месте республики, как тотчас же из-под земли появится войско — и пешее и конное.
Государственные дела утомляли Помпея, он снова стал тосковать о семейной жизни. И, как еще недавно, он снова стал отдаляться от общественной жизни, переложив исполнение дел на своих друзей и легатов. Не выждав положенного срока траура после смерти Юлии, он женился. Корнелии было двадцать два года, она была вдовой погибшего в войне с парфянами Публия, сына Марка Красса. У этой молодой женщины кроме юности и красоты было много и других достоинств. Она получила прекрасное образование, знала музыку и геометрию, любила слушать рассуждения философов. При этом была не заносчива и не спесива и, кажется, в самом деле полюбила Помпея.
В то время он был на вершине счастья: Рим снова лежал у его ног, признавший его величие и заслуги, а молодая красавица лежала в его объятиях и смотрела на него восхищенно. Далекие угрозы Цезаря уже не беспокоили Помпея, он был уверен, что заносчивый Юлий со временем сам придет и склонится перед ним. Впрочем, об этом ему и вообще не хотелось думать — казалось, что он наконец-то достиг желаемого и наконец-то может хоть немного пожить как частное лицо.
Но он ошибался (уже в который раз!): его брак вызвал глухой ропот в Риме, и ропот вскоре перешел в открытое недовольство. Во-первых, никому не нравилась разница в возрасте, ведь по годам Корнелии скорее подходило быть женой сына Помпея. Во-вторых, большинство полагали, что Помпей пренебрегает интересами государства. Говорили, что в дни беспорядков и всеобщего смятения люди избрали его своим врачом, всецело доверились ему одному, а он в это время увенчивает себя венками и справляет свадебное торжество.
Некоторое время он не обращал на все это внимания, всецело занятый Корнелией, но недовольство им стало открытым, и в Риме снова вспыхнули беспорядки. Тогда Помпей, дабы показать свою силу и решимость привести республику к спокойствию и порядку, вернулся в город. Он издал законы, на основании которых были возбуждены судебные преследования, и начал процессы о подкупе и лихоимстве чиновников среднего и высшего ранга. Он сам председательствовал в судах и вел дела со строгим беспристрастием, не принимая во внимание ни громкого имени, ни связей, ни прежних заслуг, ни богатства привлеченных к ответственности. За короткий срок он добился главного — народ снова был на его стороне. Когда после заседаний он возвращался домой, его провожала толпа, кричавшая: «Слава Помпею Магну, честнейшему из честных!»
Но такое положение дел продолжалось недолго, до того самого дня, пока в один из таких процессов о взятках и злоупотреблениях не оказался замешанным его тесть, отец Корнелии, Метелл Сципион. Тут беспристрастность столкнулась с любовью к жене, и любовь победила. Корнелия не просила его за отца, но смотрела на мужа с такой грустью и с такой любовью, что у Помпея просто не оставалось выбора.
Кажется, любой другой в таком деле действовал бы хитро и осторожно, но только не Помпей — в делах государственной службы он вел себя так же, как и на поле сражения, считая судей своими легионерами. Ему надо было бы договориться с каждым, и не самому, а через посредников, но он просто пригласил к себе всех триста шестьдесят судей и попросил их помочь тестю.
Дело Метелла Сципиона даже не дошло до суда: обвинитель просто отказался от иска, увидев, что судьи почтительно провожают Сципиона с форума. Так что затруднение решилось очень просто: Сципион был счастлив и горячо благодарил зятя, Корнелия смотрела на мужа влюбленными глазами. Зато народ посчитал себя обманутым и стал смотреть на Помпея совсем по-другому: толпы почитателей больше не провожали консула домой — и он вынужден был воспользоваться вооруженной охраной. Но вместо того чтобы снова сделать решительный шаг для завоевания благорасположения народа, Помпей не нашел ничего лучшего, как на последние пять месяцев своего пребывания в должности консула назначить своим сотоварищем тестя, Метелла Сципиона. Говорили, что он сделал это в угоду жене. Но как бы там ни было, власть его и влияние в народе с тех пор бесповоротно пошли на убыль.
…Стоявший на корме матрос крикнул, что видит землю, но как ни вглядывался Помпей, он ничего не увидел — позолоченная солнечными лучами морская рябь мешала взгляду. Он опустил голову, с горечью подумав о том, что уже не может видеть того, что видят другие. Он всегда был слеп, лишь на войне оставаясь зрячим. Он был только воином, только полководцем, только императором. Впрочем, императором его никто давно не называл — и это тоже осталось в прошлом.
Подошел капитан триеры, сказал, что часа через два, если ветер не изменится, они войдут в гавань Александрии. Помпей обернулся, снизу вверх посмотрел на капитана и грустно проговорил:
— Ветер не изменится.
В глазах капитана мелькнуло удивление, но, ничего не добавив к странному утверждению Помпея, он отошел. А Помпей, повторив про себя: «Ветер не изменится», горько вздохнул. И правда, он не верил, что судьба может улыбнуться ему. Нет, не может — он был слишком слеп, слишком много сделал ошибок и, главное, слишком уверовал в свою власть и славу. Судьба любит дерзких, но не любит самонадеянных. А он был самонадеян: сначала от слепоты, потом от неуверенности. Он втайне боялся Цезаря, знал, что тот хитрее и изобретательнее его, что при прямом столкновении он, Помпей Магн, проиграет. И ему ничего не оставалось, как только ждать, что Цезарь все-таки не решится пойти на Рим, что в конце концов захочет договориться с Помпеем и сенатом.
Но Цезарь решился и, перейдя со своими легионами Альпы, двинулся на Рим. Сенаторы были в страхе, требовали от Помпея решительных действий, его тесть, консул Метелл Сципион, высокопарно заявил:
