Михаил Иманов - Звезда Ирода Великого.Ирод Великий
Завоевав для народа все, что можно было завоевать, он вернулся в Рим с естественным желанием отдохнуть от военных трудов. Но разве его оставили в покое! Сенаторы, консулы бросились к нему, как голодные к жирному пирогу, и каждый старался урвать кусок побольше. Всякий лез ему в друзья, а потом клялся перед народом его именем. Почему же тогда он не уединился и не стал жить как частное лицо — в мирном покое и прочной славе? Люди не позволили ему этого, а он не сумел настоять на своем, поддался лести, лицемерным восхвалениям. Они говорили ему, что он не только слава Рима, но и совесть Рима, что он должен защитить попираемую свободу, не позволить рвущимся к власти попирать древние законы.
Он сказал: «Да!» — и ввязался в политическую борьбу, ничего в ней не понимая, не отличая правых от виноватых и больше доверяя лукавым и хитроумным речам, чем очевидно видимым деяниям. Он слишком поздно осознал, что коварству, лести и подлости — этим необходимым и неотъемлемым качествам любого политика — нужно обучаться с молодости, так же как и военному делу, с упорством и терпением. Он опоздал с этим и в сенате был похож на новобранца, неожиданно брошенного в самое пекло боя. Он говорил невпопад, защищал не тех, кого нужно, окружил себя льстецами и негодяями и вдруг словно в одну минуту осознал: он потерял самое ценное, что имел, — любовь народа. Из славного полководца, из Помпея Магна, он превратился в заурядного консула и не понимал, что ему делать с врученной ему властью.
В это самое время растерянности и сомнений и появился Цезарь. Он был и раньше, и Помпей всегда относился к нему с уважением — умный, доброжелательный человек, умелый полководец. Правда, к уважению, что он испытывал к Цезарю, примешивалась значительная доля снисходительности. Но как же без нее, когда Цезарь мнил себя великим военным стратегом, раздувая славу своих побед над жалкими племенами эбуронов или гельветов, будто это были несметные полчища могущественного Митридата или железные отряды хитроумного Сертория[25].
Цезарь явился в тот момент, когда вражда Помпея с Крассом (этим мешком, набитым деньгами, думающим, что в жизни все можно купить, даже воинскую славу, но позорно воевавшим против презренных гладиаторов Спартака) достигла наивысшего предела. Цезарь сделал то, что впоследствии погубило Помпея: он не стал ни на сторону Красса, ни на сторону Помпея, но неожиданно взялся примирить их и добился желаемого. Лишившись врага и приобретя (как он наивно полагал) друга, Помпей со всей искренностью своего чувствительного сердца в буквальном смысле бросился в объятия коварного Юлия.
Отношения между ними казались столь доверительными, а дружба столь крепкой, что они скрепили ее браком Помпея с дочерью Цезаря Юлией.
…Прервав свои горестные воспоминания, Помпей, прищурившись, посмотрел на солнце — оно показалось ему сегодня особенно ярким. Ветер стих, стало теплее, и он одним движением плеч сбросил свой шерстяной плащ, в который кутался все утро. Он встал, разминая ноги, приставив ладонь ко лбу, долго смотрел вдаль. Полоска берега у Александрии вот-вот должна была показаться на горизонте: он желал увидеть ее, но и боялся увидеть. Корнелия еще спала. Накануне триера попала в шторм — огромные волны бросали корабль из стороны в сторону, палубу заливала вода, дерево опасно трещало. Корнелия плохо переносила даже небольшую качку, а здесь, устрашенная буйством стихии, обняла колени мужа и уткнулась в них лицом, дрожа всем телом. Он ободрял ее как умел — шептал ласковые слова, нежно гладил затылок, а сам неотступно думал об одном и том же: если триера все же пойдет ко дну, это будет самый лучший, самый достойный выход из того позорного положения, в которое он попал. Он любил Корнелию и жалел ее, но какое будущее могло ее ожидать с ним — унижение бегства и тяготы скитаний? А после его гибели — его смерть, он чувствовал это, была близка и жалкое существование и томительное приближение старости…
Помпей желал смерти в морской пучине, но боги рассудили иначе — буря утихла так же внезапно, как и началась. Что ж, если боги желают продолжения его страданий, он покорится судьбе.
Корнелия спала, утомленная пережитым, а Помпей стоял на палубе, упершись руками в поручни, и щурился от ослепительного отсвета павших на воду лучей уже высокого солнца. Он хотел думать о Корнелии, но сознание помимо его желания возвращало мысли к Юлии.
Это был брак по расчету, хотя впоследствии и оказался браком по любви. Но ложь расчета в конце концов привела к трагедии. А ведь он повторил ту же самую ошибку, что сделал когда-то, еще много лет назад, в молодости, когда Сулла почти заставил его жениться на своей падчерице Эмилии. И если тогда он был еще малоизвестен, едва только проявил себя на военном поприще, к тому же был молод и наивен, то теперь, обладая и славой и властью, должен был идти своей дорогой, своим путем, а не путем, указанным Цезарем. Как оказалось, путь этот привел его к пропасти. Он женился на Эмилии, которая уже была замужем и беременна, потому что нельзя было идти против желания Суллы, страшно было навлечь на себя его гнев. Но чего он боялся, вступая в брак с Юлией? Неужели Цезаря, того, к кому относился с большой долей снисходительности и считал своим младшим другом?
Да, он боялся Цезаря еще тогда, еще до Фарсала и позорного бегства. Он никогда не признался бы в этом никому, даже самому себе, но он чувствовал в Цезаре что-то такое, чему не мог противостоять.
Когда он женился на Юлии, она не была замужем и не была беременна, как Эмилия, но была помолвлена с Ципионом и собиралась выйти замуж через несколько дней. Ципион не был столь могущественным, чтобы принести Помпею сколько-нибудь ощутимый вред, но правота и оскорбленная честь делали его гнев опасным. И он, Помпей Магн, сам пошел в его дом и, терпеливо выслушав гневные обвинения Ципиона, чтобы смягчить его, обещал ему в жены собственную дочь, хотя она тоже, как и Юлия, уже была обручена.
Ему тогда казалось, что своим бесчестьем он сможет купить покой. И первые годы как будто показали верность его расчета. Они с Цезарем где силой, где хитростью очистили форум от своих противников и жестко утвердились у власти. На следующий год они провели в консулы каждый своего человека: Цезарь — Пизона, отца своей жены Кальпурнии, а Помпей — Авла Габиния, одного из самых преданных своих соратников.
Устроив это, Помпей решил, что больше беспокоиться нечего, и всецело отдался радостям брака. Те остатки прежней энергии, которые у него еще были, он быстро растратил, ухаживая за молодой женой. Почти все свое время он теперь проводил с Юлией в своих загородных имениях, не только не заботясь о том, что происходило на форуме, но и вообще не желая слышать ни о какой политике. Он думал, что совершил с Цезарем выгодный для себя обмен — отдал ему свое влияние и имя, а взамен получил беззаботную жизнь и жену в придачу.
Казалось, так будет всегда, но скоро его тихому счастью пришел конец.
Цезарь вел войну в Галлии, а противники Помпея подняли головы. Помпей передал войска и управление провинциями своим доверенным легатам, сам же проводил время в своих поместьях, живя то в одном, то в другом, не решаясь оставить жену то ли из любви к ней, то ли из-за ее привязанности к нему, а в это время его враги изгоняли из Рима его друзей, кричали на каждом углу, что Помпей не думает о республике, что он уже никуда не годен, продал себя Цезарю и ведет его к диктатуре. Дело доходило до прямых насмешек и издевательств — уже не над его качествами воина и политика, но над его годами, мнимой немощью, внешностью. Более того, раздавались угрозы силой расправиться с Помпеем.
Ему пришлось вернуться в Рим. Он ехал с неохотой, потому что Юлия была беременна и утомительная дорога могла повредить ее здоровью.
Несчастье случилось в день выборов эдилов, когда Помпей впервые после долгого перерыва появился на людях. Когда он взошел на форум, желая обратиться к народу с речью, раздались недовольные крики, обвинения в его адрес. Друзья Помпея пытались его увести, но он был непреклонен. Дело закончилось рукопашной схваткой. Сам он остался невредим, но много людей около него было убито и ранено, так что ему пришлось переменить запачканную кровью одежду.
Когда его слуга, вольноотпущенник Филипп, принес домой окровавленную тогу Помпея, Юлия, подумав, что муж убит, упала, лишившись чувств. Вскоре она пришла в сознание, но от испуга и волнения с ней случилась горячка и начались преждевременные роды. Послали за Помпеем. Когда он пришел, Юлия была в бреду и никого не узнавала. К вечеру она умерла в страшных мучениях. Ребенка тоже не удалось спасти, он умер всего несколько дней спустя.
Со смертью Юлии распался союз Помпея и Цезаря. Впрочем, он скорее скрывал, чем сдерживал их взаимную неприязнь и желание первенствовать в Риме. Помпей тяжело переживал смерть жены и гибель ребенка, и это горе неожиданно возбудило в нем ненависть к Цезарю, которого он считал виновником всего, что с ним произошло. Ненависть вернула энергию, и вскоре Помпей выступил в Народном собрании, обвиняя своего противника в стремлении захватить власть.
