Александр Волков - Два брата
Воскресенскому нетрудно было объясниться с министром, хорошо говорившим по-немецки. Кирилл объяснил причины своего приезда в Данию, предъявил подорожную. Сегестет понял, что, приняв русского курьера за лазутчика, его подчиненные проявили излишнее усердие. Извинившись перед русскими, министр дал им провожатого к царскому посланнику Василию Лукичу Долгорукому.
От Сегестета Воскресенский и Марков узнали, что Петра Алексеевича уже нет в Копенгагене: он выехал в Мекленбург 16 октября, за две недели до того, как Егор и Кирилл встретились в Штеттине.
Долгорукий встретил земляков приветливо; он обоих знал лично.
– Опоздал с депешами, господин капитан, опоздал! Впрочем, вашей вины тут не вижу и о сем буду свидетельствовать государю.
– По слухам, нам нужно спешить в Мекленбург? – спросил Воскресенский. – Мне адмирал приказал доставить государю депеши с наивеличайшей поспешностью.
– Боюсь, что вы и в Мекленбурге его величества не застанете, – улыбнулся Долгорукий. – Благонадежнее вам отправиться в Амстердам, ибо знаю от государя, что он намеревался после Германии направить свой путь в Генеральные Штаты[154]. Я вам дам цидулу к тамошнему послу Борису Иванычу Куракину. Ежели государя и там не застанете, князь препроводит вас туда, где Петр Алексеевич будет обретаться.
Воскресенский и Марков спешно отплыли из Копенгагена. Данию им так и не удалось посмотреть.
Глава III. Маска сорвана!
20 декабря на горизонте показался низменный, плоский берег Голландии. На следующий день русские путешественники высадились в оживленной гавани Амстердама.
Пожалуй, среди городов мира Амстердам – первый по количеству мостов. Триста мостов перекинулось через многочисленные каналы, разделяющие девяносто островов и островков, на которых расположился Амстердам.
Марков и Воскресенский наняли лодочника, который должен был доставить их в резиденцию русского царя. Лодка, довольно ветхая и неуклюжая, везла русских по темным, маслянистым водам канала. Два друга с любопытством смотрели на высокие, узкие дома, окаймлявшие канал. Они разговаривали с лодочником и довольно хорошо понимали его смешанное голландско-немецкое наречие.
– У нас дома такие узкие потому, что фундамент строить очень дорого. Чтобы здание не оседало, надо заколотить в зыбкую почву множество свай. А лес дорог, он привозится издалека, из Германии.
– Значит, у вас бедняку не построиться?
– Куда там! – мотнул головой лодочник. – И думать нечего.
– Зато у вас бабам за водой ходить недалеко, – утешил его Марков.
Лодочник угрюмо рассмеялся:
– Эту воду не то что пить – она даже на стирку не годится.
– Откуда же воду берете?
– А вон…
Русские посмотрели в указанном направлении. К большой лодке, привязанной к двум тумбам, подходили женщины с ведрами и кувшинами. Хозяин лодки опускал в люк черпак на длинной ручке и, вытащив его, наполнял подставленную посуду. Расплатившись, женщины степенно отходили.
– Вот это диво! – вскричал впечатлительный Егор. – Водовоз воду на лодке развозит!
– Да, у нас так делается.
– Ну, в Питере куда лучше. Невская водичка – расчудесная!
Лодка часто поворачивала из одного канала в другой, проходила под мостами. Мосты поднимались над водой высоко и были уставлены лавчонками, около которых толпились покупатели. Тротуары по берегам островов кишели народом.
– Всегда у вас так празднуют? – спросил удивленный Воскресенский.
– Рабочий день кончен, – хладнокровно заметил перевозчик. – Народ вышел погулять, подышать воздухом.
Вереницы людей неспешно шли вдоль пестро и безвкусно окрашенных домов, крытых красной черепицей. Два иностранца, плывущих в лодке, не привлекли ничьего внимания: в Амстердаме это было обычное зрелище.
Лодка остановилась у внушительного здания, к которому от канала поднимался ряд каменных ступеней.
– Здесь живет ваш царь!
Кирилла Воскресенского, как курьера с депешами от Апраксина, допустили к царю первым. Марков остался ждать в приемной.
Воскресенский подал Петру пакеты. Распечатав первое письмо, царь посмотрел на дату, и лицо его недовольно сморщилось:
– Почему так долго ехал?
– Я совершил путь в Данию, рассчитывая застать ваше величество в Копенгагене.
Царь углубился в чтение донесений. Просмотрев последнее письмо, царь начал придирчиво и подробно допрашивать Воскресенского о состоянии флота, о том, много ли больных на кораблях и достаточно ли на Аландах и в Або продовольствия, и еще о многом другом.
Воскресенский на все давал обстоятельные ответы. Хорошо зная характер Петра, он перед отъездом к нему постарался получить все нужные сведения.
– Хорошо, господин капитан, – сказал наконец царь. – Изъявляю тебе свое удовольствие. Депеши к адмиралу получишь на сих днях. Иди!
Откланиваясь, Кирилл доложил:
– Там со мной один сопутник приехавший ждет приема вашего величества.
– Кто таков?
– Егор Марков.
– Мой механикус? Пошли его ко мне.
Егор вошел, низко поклонился. Царь недовольно сказал:
– Не больно поспешал! В попутных гербергах задерживался?
Егор вспыхнул:
– В том моей вины нет, государь! Дело со мной приключилось, сожаления достойное.
– Рассказывай!
Марков начал свое повествование. Царь слушал, барабаня пальцами по столу, и чем дальше, тем становился угрюмее.
Услыхав, как Алексей скрылся из Мариенталя, опоив Маркова, царь грохнул кулаком так, что доска стола треснула:
– Сбежал, щенок! Против моей власти осмелился восстать!
Петр в гневе был страшен. Глаза налились кровью, усы ощетинились, лицо судорожно дергалось.
– Нет, каков кунстштюк[155] выкинул! – понемногу успокаиваясь, восклицал царь. – И ведь как притаился! С виду смирен, а в душе злобу неукротимую таит! Да я его найду, со дна моря достану!.. Пускай не думает, что сможет в укромном месте моей кончины дожидаться!
Петр долго ходил по комнате огромными шагами. Потом, сделав усилие, сдержал ярость и резко перевел разговор на Другое.
– Я тебя призвал сюда по важной причине. Ты знаешь, как порох испытывают?
– Знаю, государь.
– И на градусы и на футы?
– Ведаю, государь, оба способа.
Первый способ, которым испытывалась сила пороха, был такой. Определенная по весу порция закладывалась в испытательный пистолет. Пороховые газы при выстреле ударяли в зубчатое колесо, снабженное градусными делениями. Чем сильнее был порох, тем больше был угол поворота колеса, определяемый в градусах.
При «футовом» способе около столба вышиной в сто футов (с нанесенными краской делениями) вертикально устанавливалась небольшая медная мортирка; заряд определенного веса выбрасывал вверх деревянный, налитый свинцом конус. Высота взлета показывала силу пороха.
И тот и другой способы обладали малой точностью, но относительную силу разных сортов пороха показывали.
– Так вот, Егор, – продолжал царь, – какая у нашего пороха беда?
– Слаб, ваше величество? – предположил механик.
– Слабоват он, это верно, но даже не в этом главный его порок. К лежанию он непрочен, вот горе! Ты послушай… – Петр достал из кармана памятную книжку. – Вот у меня записано: по выходе с фабрики порох бил на восемьдесят фут. Не худо! Пролежал семь месяцев – стал бить на пятнадцать фут. Разве это дело? Подсушили его – стал бить на тридцать и сорок фут. Что же это за порох такой? Перед боем на солнышке на солдатских портянках сушить? Не согласен! Не хочу, чтобы так впредь было! – Царь не в шутку разволновался. – Здешний, голландский, порох представляли мне мастера. Противу нашего, свежего, он как будто и не намного сильнее, но, говорят, в хранении куда надежнее! Хвастались мне голландским порохом, но я его не испытывал. Как ты полагаешь, почему наш порох скорее ихнего портится?
– Думал я о сем, государь, немало. И когда на ракитинской фабрике работал и даже когда по немецким дорогам в Штеттин брел. Мнение мое такое, государь: нашему пороху плотности не хватает. Рыхлый он и сырость в себя впитывает, которая завсегда в воздухе имеется. Потому и стараются наши пороховые уговорщики представлять порох на пробу, лишь только он с фабрики вышел.
– А вот это ты верно говоришь! – обрадовался царь. – И мы такому делу конец положим. Будем испытывать пороха через… ну, хоть через полгода после того, как они в казну сданы. А вот как плотность нашему пороху дать, какой здесь достигать умеют?
– Трудное дело, государь.
– Разыскать бы доброго мастера, чтобы поехал в Россию и наших работников поучил! Учиться не зазорно тому, в чем себя слабым чувствуешь.
– Учиться я всегда рад, ваше величество! – заверил Марков.
– То-то! Ведь я на тебя паче прочих надеюсь, потому и вызвал сюда. Кормовые и проезжую грамоту получишь из моей канцелярии. И вот еще что. – Лицо царя помрачнело. – Ежели в бытность твою в Штатах про Алексея что прознаешь, немедля отписывай и мне, и в Москву, князю-кесарю Ромодановскому.
