Марк Твен - Жанна дАрк
И если мы, в чужих краях,
Будем звать тебя с мольбой,
Со словами скорби на устах, —
То осени ты нас собой!..
Но на рассвете звуки труб и барабанный бой нарушили дремотную тишину утра. Вставать! На коней и в путь! Жаркая работа предстояла нам.
Не останавливаясь, мы дошли до Менга. Там мы приступом взяли мост и оставили для его защиты отряд солдат; остальное войско на другое утро отправилось дальше, к Бужанси, где властвовал лев-Тальбот, гроза французов. Когда мы подошли к этой крепости, то англичане отступили, а мы расположились в покинутом городе.
Жанна расставила пушки и обстреливала замок до самого вечера. Тут подоспело известие: Ришмон, коннетабль Франции (потерявший милость короля, главным образом – вследствие злых происков ла Тремуйля и его единомышленников), спешил с большим войском на помощь к Жанне, – а в помощи она весьма нуждалась, благо Фастольф был теперь недалеко. Ришмон еще раньше хотел присоединиться к нам – во время первого нашего орлеанского похода. Но скудоумный король, послушный раб своих низменных советчиков, приказал ему держаться подальше и заявил, что мириться с ним не станет.
Я распространяюсь о сих подробностях, ибо считаю их важными. Значение их в том, что они выясняют еще одно, дотоле не проявлявшееся, свойство замечательного разума Жанны – прозорливость государственного человека. Никто не ожидал бы открыть сие дарование у необразованной деревенской девушки семнадцати с половиной лет. Но она обладала им.
Жанна предпочитала встретить Ришмона как можно сердечнее; того же мнения держались и Ла Гир, и оба молодых де Лаваля, и остальные военачальники. Но генерал-лейтенант, д'Алансон, решительно и упорно восстал против этого. Он говорил, что, имея от короля безусловный приказ отстранять Ришмона и отвергать его услуги, он будет принужден покинуть армию, если приказ этот окажется нарушенным. А это, поистине, было бы тяжелое и великое бедствие. Однако Жанна взялась убеждать герцога, что спасение Франции должно стоять выше всех мелочей – даже выше приказаний венценосцев. И она достигла успеха. Она убедила его нарушить повеление короля ради блага отечества, помириться с графом Ришмоном и встретить его приветственно. Это была государственная заслуга – высочайшая и непогрешимая. В характере Жанны д'Арк можно найти все черты того, что люди называют великим – стоит только присмотреться.
Рано утром, 17 июня, разведчики донесли о приближении Тальбота и Фастольфа, вспомогательное войско которого успело соединиться с англичанами. Забили барабаны, призывая к оружию. Мы выступили навстречу неприятелю, а Ришмон со своим войском остался в Бужанси, охраняя сей замок и заменяя его гарнизон. Мало-помалу перед нами начали развертываться силы неприятеля. Фастольф пытался убедить Тальбота, что всего благоразумнее было бы на этот раз отступить, ввиду сомнительности исхода сражения; он советовал вместо этого распределить отряды новобранцев по английским крепостям на берегах Луары, чтобы обезопасить их от вторжения, а затем – ждать; ждать подкреплений из Парижа; утомить армию Жанны ежедневными безрезультатными стычками; и наконец, выбрав удобную минуту, напасть сразу на ее войско и уничтожить французов. Мудрый и опытный полководец был этот Фастольф. Но неистовый Тальбот и слышать не хотел ни о каких промедлениях. Он не мог без бешенства вспомнить о своем поражении при Орлеане и о дальнейших победах Девы, и он поклялся Богом и св. Георгием покончить с нею, хотя бы ему пришлось сражаться одному. И Фастольф был принужден уступить; однако он сказал, что они теперь рискуют потерять все то, что англичане завоевали многолетним трудом и многократными победами.
Неприятель занял сильную позицию и выстроился в боевой готовности, расположив впереди себя лучников, защищаемых частоколом.
Надвигалась ночь. От англичан прислан был гонец с дерзким вызовом и предложением вступить в бой. Но Жанна вполне сохранила свое достоинство и не проявила ни малейшего раздражения. Она сказала герольду:
– Иди назад и скажи, что нынче слишком поздно начинать сражение; но завтра, если будет на то воля Господа и Царицы Небесной, мы сойдемся лицом к лицу.
Ночь была темная и дождливая. Начался тот мелкий упрямый дождь, который бесшумно стелется на землю и поселяет в душе человека настроение безмятежного спокойствия. Около десяти часов д'Алансон, Бастард Орлеанский, Ла Гир, Потон де Сентрайль и еще два или три полководца явились в палатку главнокомандующего и принялись обсуждать с Жанной положение дел. Иные сожалели, что Жанна отказалась от сражения, другие – нет. Потон спросил, почему она отказалась. Она ответила:
– Причин было несколько. Англичане все равно – наши; они от нас не ускользнут. Значит, нам незачем было рисковать, как случалось при иных обстоятельствах. День уже почти закончился. Нам нужен и отдых и свет, потому что силы наши на ущербе: не забывайте, что девятьсот наших солдат с маршалом де Рэ остались сторожить в Менге мост, а тысяча пятьсот, под командой коннетабля Франции, – охраняют мост и замок в Бужанси.
Дюнуа сказал:
– Я скорблю об этой убыли наших сил, превосходительная госпожа, но тут ничего не поделаешь. И в этом отношении дело ничуть не переменится завтра.
Жанна ходила взад и вперед. Она мило, по-товарищески засмеялась и, остановившись перед этим старым боевым тигром, положила руку ему на голову и прикоснулась к одному из перьев его султана.
– Скажите мне, мудрый муж, к которому перу я прикоснулась?
– Никак не могу, превосходительная госпожа.
– Во имя Господа! Бастард, вы не в состоянии разъяснить мне этот пустяк, а в то же время – отваживаетесь предрекать нечто великое: вы рассуждаете о том, что сокрыто в чреве еще не народившегося утра, вы говорите, что войска эти не соединятся с нами. А я думаю, что они успеют к нам примкнуть.
Эти слова поразили военачальников. Всем хотелось узнать, почему она так думает. Но вмешался Ла Гир и сказал: «Оставьте. Она так думает, и этого довольно. Значит, так и сбудется».
Тогда Потон де Сентрайль спросил:
– Вы сказали, превосходительная госпожа, что были и другие причины, побудившие вас отказаться от битвы, не так ли?
– Да. Одна из причин заключается в том, что, ввиду недостаточности наших сил и близости вечера, битва могла бы окончиться вничью. А чтобы начать сражение, надо иметь уверенность, что сражение это должно быть решительным. И таковым оно будет.
– Дай-то Бог; аминь. Не было ли еще каких-нибудь причин?
– Да… еще одна. – И после минутного колебания Жанна промолвила: – Нынче не тот день. Назначено на завтра. Так предначертано.
Они собирались осыпать ее жадными вопросами, но она, подняв руку, остановила их. Затем она сказала:
– Это будет самая доблестная и благодетельная победа, какую Господь когда-либо даровал Франции. Прошу вас, не допытывайтесь, откуда и как я узнала об этом, но довольствуйтесь сознанием, что это правда.
На всех лицах можно было прочесть выражение радости, убежденности и безграничного доверия. Началась непринужденная беседа, вскоре, однако, прерванная гонцом с передовых постов; он принес известие, что уже в течение часа в английском лагере происходит какое-то суетливое движение, несвойственное такому позднему времени и необычное среди отдыхающего войска. Послали разведчиков, чтобы, пользуясь покровом дождя и ночи, узнать в чем дело. И вот они только что вернулись, сообщая, что им удалось заметить многочисленные отряды солдат, осторожно крадущиеся по направлению к Менгу.
Полководцы крайне удивились, как легко было заметить при взгляде на их лица.
– Они отступают, – сказала Жанна.
– Похоже на то, – отозвался д'Алансон.
– Очевидно, – заметили Бастард и Ла Гир.
– Этого нельзя было ожидать, – сказал Луи де Бурбон, – но цель их поступка легко угадать.
– Да, – ответила Жанна. – Тальбот образумился. Его горячность охладилась. Он замышляет взять мост в Менге и спастись на том берегу реки. Он знает, что при этом он оставляет свой гарнизон в Бужанси на произвол судьбы – пусть, мол, отбояриваются от нас, как умеют; но у него нет иного способа избежать сражения, и это он тоже знает. Однако он моста не получит. Мы об этом позаботимся.
– Да, – сказал д'Алансон, – мы должны последовать за ним и воспрепятствовать ему. Но как же Бужанси?
– Относительно Бужанси положитесь на меня, милый герцог. Я возьму крепость в какие-нибудь два часа и притом – без кровопролития.
– Вы правы, превосходительная госпожа. Вам придется только передать им эту новость, и они сдадутся.
– Да. На рассвете я подоспею к вам, в Менг, вместе с коннетаблем и его полуторатысячным войском; а когда Тальбот узнает о взятии Бужанси, то он будет изрядно ошеломлен.
– О, еще бы! Клянусь обедней! – вскричал Ла Гир. – Он соединится с гарнизоном Менга и двинется к Парижу. А тогда мы получим назад не только тот отряд, что стоит у моста, но и нашу стражу из Бужанси. Таким образом мы получим к началу тяжелого трудового дня подкрепление в две тысячи четыреста отличных солдат, как это и было нам здесь обещано, меньше, чем час тому назад. Поистине, этот англичанин сам предупреждает наши желания и избавляет нас от излишнего кровопролития и тревоги. Приказывайте, превосходительная госпожа, – мы ждем ваших приказаний!
