На скалах и долинах Дагестана. Среди врагов - Фёдор Фёдорович Тютчев
— Старый дурак! — сердито закричал тот. — Если бы я не был тебе благодарен, ты бы отсюда не вышел живой; не тебе, старой крысе, взять Николай-бека! Прочь, пока жив!
С этими словами Николай-бек ловко схватил ружье за направленный на него штык, вырвал его из рук унтера и, оттолкнув его прикладом в грудь, грозно крикнул:
— Марш отсюда! Еще минута, и будет поздно!
Увидев себя обезоруженным, старик унтер свирепо оглянулся, как бы ища другого орудия; отступать, очевидно, было не в его правилах.
За соседней стеной раздались крики и голоса солдат. Унтер-офицер метнулся в ту сторону.
— Ребята, ребята! — завопил он неистовым голосом. — Сюда, ко мне, сюда!
— Молчи! — закричал Николай-бек, замахиваясь на него шашкой, но было уже поздно.
Солдаты услыхали призыв, и раньше, чем Николай бек мог подумать, что ему делать, из соседнего двора, один за другим, через низенькую стену перевалилось несколько человек солдат.
— Ребята, хватайте его живьем, это важный преступник, Николей-бек! — задыхающимся голосом крикнул унтер, в запальчивости без всякого оружия бросаясь на Николай-бека.
Солдаты, из которых многим знакомо было имя знаменитого дезертира, с криками устремились вслед за унтером, простирая вперед руки, готовые схватить Николай-бека, но тот с быстротой кошки отпрянул в угол и, прижавшись там, выхватил шашку.
— Прочь! — закричал он громким голосом. — Первому, кто подвернется, снесу голову.
Солдаты инстинктивно попятились, но тут же сообразив, что их десятеро против одного, снова кинулись вперед.
Николай-бек взмахнул шашкой, и ближайший из нападавших с глухим стоном повалился навзничь; из разрубленного черепа широким и густым потоком полилась кровь, заливая лицо и грудь убитого.
— Коли его штыком в ноги! — закричал унтер, и тотчас же вслед за этим криком два штыка глубоко вонзились в ноги Николай-бека выше колен; в то же время на голову его обрушился оглушительный удар прикладом…
Искры посыпались из глаз Николай-бека, какие-то зеленые и красные круги медленно поползли в воздух, в ушах зазвенело, и он, выронив шашку, тяжело упал на землю.
Солдаты бросились к нему, но почти одновременно из дверей сакли один за другим выскочило несколько мюридов.
— Алла, Алла! — вопили они, устремляясь на солдат. Те приняли их на штыки. В узком, тесном дворике завязалась рукопашная схватка. К выбежавшим раньше мюридам присоединились еще, солдаты отступили, но продолжали стойко отбиваться.
Из соседней сакли, сзади них, показалась новая толпа абреков, и впереди всех Иван и Филалей. Иван, узнав, что Николай-бек остался в сакле подле Дуни, наскоро собрал самых отчаянных головорезов и с ними поспешил на выручку своего начальника и благодетеля.
Положение солдат стало критическим. Окруженные со всех сторон, припертые к глухой стене, они отбивались, не надеясь на спасение, а только думая о том, чтобы как можно дороже продать свою жизнь.
Вращая бешено глазами и изрыгая самые грубые ругательства, Филалей с высоко поднятой шашкой бросился в самую свалку. Он был ужасен. Рыжий, с багровым лицом, разъяренный, гигант ростом, он неистово крошил налево и направо своей огромной тяжелой шашкой; он осатанел при виде крови и потерял всякое самообладание.
— А, вот вы где, вот вы где! — бессмысленно хрипел он, грудью наваливаясь на штыки.
— Братцы, а ведь это наш, русский, беглый! — раздался среди солдат молодой, глубоко негодующий голос. — Постой же, анафема!
Молодой солдат с бледным, нахмуренным лицом поднял ружье и в упор прицелился в лицо Филалея. Грянул выстрел. Гигант тяжело качнулся, как дуб, подрубленный под корень, взмахнул еще раз-другой шашкой и, заливаясь кровью, упал мертвый под ноги сражавшимся. Тем временем Иван поднял находящегося в бессознательном состоянии Николай-бека и при помощи других мюридов вытащил его из свалки. Пронеся через саклю на другую сторону, они положили тело Николай бека через лошадь и, поддерживая его со всех сторон, помчались из аула. На самом выезде они попали под выстрелы бежавших им наперерез солдат, но ни одна пуля не задела беглецов, и они, благополучно выбравшись из аула, понеслись к черневшему вдали лесу.
Аул был во власти русских. Напрасно часть защитников, самых отчаянных и непримиримых, собралась на ближайшем хребте и оттуда несколько раз бросалась в атаку, думая выбить русских из занятых ими позиций, — эти безумные попытки кончились для них гибелью. Предводительствуемые муллами, выкрикивавшими пламенные речи, распустив по плечам концы повязок на своих папахах в знак обречения себя на смерть, распевая предсмертную молитву, шесть раз кидались горцы на русских, но, едва достигнув первых сакль, гибли под ударами штыков, поражаемые залпами в упор…
Наконец, всякое сопротивление было сломлено. Большинство защитников Ашильты полегло мертвыми и тяжело раненными, только меньшей части удалось спастись. Оставшиеся в живых разбежались по трем направлениям. Одна партия ушла в аул Чиркат, перейдя предварительно по мосту через Акдийское Койсу и затем сжегши его, другая направилась в горы, вдоль правого берега реки, и третья — спаслась в замке Ахульго.
Русские, оставшись хозяевами Ашильты, принялись деятельно разрушать его, предавая огню все то, что только могло гореть. Целые груды трупов, среди которых было немало женщин и детей, наполняли узкие улицы и сакли. Особенно много их было вокруг мечети. Между ними общее внимание привлекал труп рослого, белого как лунь муллы, лежавшего навзничь, с рукой, протянутой к небу. Лицо его было спокойно и торжественно. Пуля, пробив ему сердце, уложила его почти мгновенно. Подле муллы, немного боком, с лицом, повернутым в сторону, откуда шли русские, лежала молодая женщина дивной красоты; крошечная рука ее, рука ребенка, судорожно сжимала рукоять окровавленного кинжала; у ног молодой женщины, распростертые один против другого, виднелись три детских трупа, мальчика и двух девочек, из которых старшей было около четырех лет, а младшей едва ли минуло два-три месяца. У всех троих горла были перерезаны так глубоко, что головки едва держались на затылочных ледекулах и костях позвоночника. Молодая красавица была Алимат, роза Дагестана и жена Николай-бека. Она исполнила свое обещание, и когда русские окружили мечеть, где собрались женщины и дряхлые старцы, она собственноручно зарезала своих детей и затем, махая окровавленным кинжалом, как безумная кинулась сверху на штыки поднимавшихся по крутизне солдат. Впрочем, не одна Алимат поступила так. Многие из женщин, ослепленные фанатизмом и ненавистью к русским, на их глазах убивали своих детей и затем или бросались на штыки, или закалывались, или прыгали в пропасть и разбивались о камни, торчавшие внизу. Гордые жены и дочери гор предпочитали мучительную смерть позорному плену в руках неверных собак-христиан.
XVII
За время своего плена Спиридов сильно ослабел здоровьем. Эта слабость выражалась у
