Северный лес - Дэниел Мейсон
Когда она закончила, время близилось к полуночи и у нее даже не осталось сил переодеться в пижаму. Следуя указаниям Роберта, она написала на конверте “Харлану Кейну”. Как странно было видеть эти слова и как захватывающе – точно они с Робертом сговорились против всего мира! Она легла спать. А утром отвезла письмо в город, хотя могла бросить в почтовый ящик в конце дороги. Но зачем рисковать, когда ее Роберт уже совсем близко?
Итак, письмо было отправлено, и, пока длилось ожидание, она не могла думать ни о чем другом. Мир снова окрасился в яркие тона. Она начала разбирать завалы, накопившиеся в отсутствие сына, и наняла домработницу, условившись, что та будет приходить дважды в неделю. Каждый день она ездила к почтовым ящикам. Минула неделя, и она забеспокоилась – уж не отвернулась ли от них удача, уж не передумало ли тюремное начальство? Вдруг Роберт заболел? А что, если он перестал пить таблетки? Она напишет ему, чтобы обязательно пил, даже если он этого не замечает, польза от них есть!
Так прошло десять дней – это была пытка. И вот однажды, когда она дежурила в машине у почтового ящика, ответ пришел.
Второе письмо, в два раза короче первого, было весьма туманным, но Лилиан перечитывала его снова и снова. Незнакомое имя на конверте выглядело непривычно, зато в конце письма стояла буква “Р”, а чем дольше она разглядывала незнакомый почерк, тем больше он походил на почерк Роберта. Как жаль, что ей не с кем разделить эту радость! Роберт просил никому не рассказывать об их переписке, даже Генри Джонсу, ведь Генри не умеет хранить секреты. Даже благотворительницам: если о его заключении станет известно, писал он, люди всегда будут воспринимать его как преступника.
Девушка, помогавшая ей с уборкой, жила в другом городе и прилежно ходила в церковь, поэтому Лилиан решила довериться хотя бы ей. Гарриет слушала со слезами на глазах. “Вы, наверное, молились за него”, – сказала она, когда Лилиан закончила, и та, вспомнив, как припадала к земле губами, сказала, что да, только не упомянула кому.
В тот же день она села за ответ, написала Роберту, как чудесно у них в лесу. Она повесила кормушку на вишню, и теперь к ним прилетают синицы и кардиналы. По вечерам пестрая неясыть поет: “Тебя я жду… Тебя я жду-у”. Даже олени чуть дольше задерживаются на опушке, будто тоже его ждут.
Она опять отправила письмо из города и опять каждый день дежурила у почтовых ящиков. На этот раз ждать пришлось почти две недели. Но письмо пришло, хоть и было еще короче и туманнее предыдущего. Как это на него непохоже, думала Лилиан. Раньше он заполнял тетрадками целые полки! Неужели это все лекарства? Или, может, ему просто неудобно писать левой рукой? Должно быть, он догадывался о ее тревогах, поскольку в следующем письме извинился за то, что не пишет больше. Иногда переписку заключенных читают надзиратели, а она сама знает, как он оберегает свою личную жизнь. Он спросил о доме, как она управляется с хозяйством без Аннели. Ей кто-нибудь помогает? Ему не хотелось бы видеть чужих, он надеется, она понимает. Только ее. К ней приходит домработница, Гарриет, ответила она, но это временно. Когда он вернется, они все будут делать сами. “А Хелен? – спросил он. – Пожалуйста, не говори Хелен, что я приеду”.
Лилиан по опыту знала, что спорить нет смысла. Как ни странно, ей даже немного полегчало от проблеска знакомой паранойи. С наступлением зимы она начала волноваться, какой будет их жизнь теперь, когда Роберт стал другим. Жизнь, какой она ее знала, была неотделима от болезни, населена его призраками, подчинена их настырным требованиям. Что же будет, если у него пропадет навязчивое желание бродить по лесу, часами строчить в тетрадках? Что же будет, когда он вернется и увидит свою захламленную комнату, свою безумную писанину? Она столько лет мечтала, чтобы он поправился, но в конце концов приняла эту жизнь, научилась узнавать мудрого, кроткого мальчика за маской сумасшедшего. Но смирился ли он с такой утратой? Что будет, когда он вернется и увидит свидетельство потраченных впустую лет?
Так появился новый страх: что он вернется к ней, увидит останки своей прошлой жизни, сломанную крышу, разрушенный лес – и снова захочет уйти. Ну почему сейчас не июнь, сокрушалась она. Почему лес не может встретить его во всем своем зеленом величии, звуками птичьего пения и шумом ручья?
Она позволила этим сомнениям ненавязчиво закрасться в свои письма. Она надеется, что дом его не разочарует. Он ответил, что ничего так не желает, как вернуться домой.
Наступил январь. Когда мистер Трамбулл в следующий раз посетил благотворительниц, он даже не заметил, что Лилиан ничего не передала для Харлана Кейна. Пожалуй, дело было в Боэции – обсуждение вышло таким жарким, что превзошло самые смелые его ожидания. А может, он волновался, не зная, как преподнести тему следующего месяца – тюремную прозу маркиза де Сада. Из-за событий с Робертом Лилиан не прочитала Боэция. Поэтому она просто молча слушала дискуссию с “задумчивым”, как она надеялась, видом.
К ее досаде, после собрания Салли и Агнес набросились на нее с расспросами. Хорошо ли она себя чувствует? Сегодня она была какая-то притихшая. Не все обязаны любить Боэция, ответила она. Но их тревожило не это: она приехала в одной сережке, а ее помада, ну… Она красилась перед зеркалом? И, кстати, хорошо ли она питается? Они могли бы заехать к ней с домашней едой.
Лилиан отмахнулась – какие глупости, – но, увидев себя в зеркале в вестибюле, с удивлением обнаружила, что помада немного выходит за контуры губ. Что ж, у Агнес иногда стрелки на чулках, Лилиан же не изводит ее по этому поводу.
