Борис Изюмский - Плевенские редуты
Осман недавно засылал к русским лжеперебежчиков, чтобы они передали преувеличенные цифры плевенских запасов. Но теперь нечего скрывать правду от этого приговоренного.
— Ну, что же, — медленно, сквозь зубы произнес мушир, — я дам тебе исчерпывающие сведения из первых уст. Провиант и боеприпасы на исходе. Пробиваться станем послезавтра утром, когда ты будешь болтаться на виселице. Все. Узнал?
Мушир говорил правду: вчера на военном совете он дал подписать всем присутствующим решение о прорыве, Адыль-пашу назначил начальником штаба.
Осман взял себя в руки, сел в кресло, не глядя на разведчика, приказал Арифу:
— Пусть введут свидетеля.
— Эвет![44] — недовольный этими ненужными выяснениями, вяло сказал бимбаши.
…Халчев осторожно переступил порог комнаты. С преданностью, выжидательно уставился на мушира.
— Ты знаешь этого человека? — спросил его Осман.
Халчев всем корпусом повернулся в сторону Русова, злобно сверкнул единственным глазом:
— Да. Он с нашей улицы, ага. Ушел с казаками перед вашим приходом. Я сам видел, шакал ему брат.
— А где он жил в Плевне перед тем, как ты его поймал?
— У рубщика мяса Пенчо Маджарова. Там живет и торговец рахат-лукумом Хасан. Очень подозрительный. Высматривал что-то на редутах. Я сам видел. Я ваш верный глаз, ага.
Русов похолодел: «Продажная шкура! Хоть бы Константин Николаевич успел уже переехать от Пенчо». Осман показал Арифу глазами на Русова:
— Утром повесить! На площади…
Ариф натянул на руку лайковую перчатку горчичного цвета:
— Эвет!
Осман поглядел на тонкую шею Стояна, которого уводили конвойные. Подумал с сожалением: «Вот и вся твоя жизнь, птенец».
Чем-то напомнил этот мальчишка его собственного сына:, твердостью характера при внешней хрупкости? Но если бы и сын поднял руку на честь Блистательной Порты, он, не дрогнув, приговорил бы его к смерти. Голова выше сердца. Наши судьбы записаны в священной книге Аллаха, и не нам зачеркивать ее строки или разрешать нечестивцам делать это.
Словно оправдываясь перед собой, мысленно сказал: «На войне как на войне, и моих лазутчиков в стане русских не щадят».
Вылко, подобострастно кланяясь, спросил:
— А как, великий мушир, извините, с вознаграждением? Видит Аллах, я старался.
— Получишь, — брезгливо бросил Осман. Он презирал таких, как этот Вылко, но, что поделаешь, халчевы бывают полезны на войне.
— Ты свободен, — обратился Осман к Марину, — но будь точнее в переводах, если желаешь сохранить свою голову.
Отпустив всех, начал совершать вечерний намаз.
* * *Конвойные вывели Русова во двор. В темноте медленно падал большими хлопьями снег. «Последний раз в моей жизни, — подумал Стоян, — завтра буду висеть на дереве. Я боролся, как мог. Мне не в чем себя упрекнуть».
Вдруг тугая волна повалила Русова на землю. Где-то совсем рядом разорвалось два снаряда. «Мой капитан послал», — опять мелькнула мысль о Бекасове. Потом еще снаряд, ударившись о мерзлую землю, рикошетом пошел низко над землей, сердито ворча. Закричали турецкие конвоиры. Один из них, наверное, был ранен, а другой вжал голову в землю. Стоян пополз в темноту. Кто-то схватил его за руку. Голос Марина зашептал:
— Ты можешь идти? Здесь, за углом, проходной двор.
Они рывком влетели в подворотню, упали на землю, поползли и опять рывком вскочили в соседний двор.
— Тебе есть, где спрятаться? — спросил Марин, заикаясь больше обычного.
— Есть, — тяжело дыша и еще не веря, что ему удалось убежать от смерти, прошептал Стоян, решив немедля, сейчас же, отправиться в обратный путь.
Раздались запоздалая стрельба, крики, ругань. Голос Арифа проревел:
— Упустили, негодяи! Хайваны![45]
И снова выстрелы. Русов пожал руку Марину:
— Спасибо тебе.
Они расстались. Марин шел быстро, почти бежал — скорее уйти от опасного места. Клеенчатое пальто не грело, а зимнее, с бобровым воротником, он вечером не решался надевать: башибузук стянет, потом ищи его.
«Кто знает, придут русские, может быть, и зачтут мне помощь», — подумал он, чувствуя себя героем.
Но тут же возникла опасливая мысль: «Как бы Осман и Ариф не заподозрили меня в соучастии. Лучше не возвращаться к своему негоцианту Филиппову, переночевать у Николы, а то спохватятся и пристрелят». У Николы вообще можно было пересидеть события. Правда, его комната пропитана запахом чеснока, но придется потерпеть.
Вдали огненные шары бомб прочерчивали небо светящимися дугами, и, казалось, дуги эти наступают на город.
* * *Терять нельзя было и минуты. Русов миновал парк с повешенными, проник в развалины мечети и разыскал лаз. Путь обратно показался почему-то короче, может быть, потому, что уходил от смерти?
Дидо Васил встретил радостным восклицанием:
— Жив, внучек?
— Жив, жив.
Дидо накормил его горбушкой хлеба с луком, и Стоян отправился дальше. Река уже замерзла. Держась поближе к круче, где припадая ко льду, где проползая, проваливаясь по грудь в ледяную воду, Русов миновал турецкие аванпосты и вышел к своим.
Утром он стоял перед Радовым, а часа через три, в присутствии Артамонова, его слушал сумрачно, недоверчиво уставившись, Тотлебен.
— Значит, Осман-паша сам выдал тебе планы? — насмешливо спросил он, только умолк переводчик.
— Так, — покрутил головой из стороны в сторону Русов.
«Школа Артамонова, — с неприязнью подумал Эдуард Иванович, — на копейку сделают, на червонец фантазируют».
— Говори честно: Фаврикодоров тебе какие-нибудь схемы, чертежи передавал?
— Должен был… Но я не успел взять…
— Хорош разузнавай, ничего не скажешь! И сам мушир, дабы ты особо не утруждал себя, выложил все сведения?! И снаряд вовремя разорвался, и твой знакомец рядом очутился!. Не слишком ли напридумывал, рассчитывая на легкую награду?
Русов оскорбленно молчал. Что мог сказать он в свое оправдание, когда все действительно представлялось неправдоподобным. Но почему ему надо не верить?
— Похоже, что тебя следует посадить под арест, пока все не прояснится.
— Разрешите, ваше высокопревосходительство, — попросил Артамонов, — я возьму его пока к себе.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
1В плевенской мечети-джамияте мулла исступленно взывал к верующим:
— Аллах разгневался на вас за то, что вы дружили с христианами, а некоторые имели даже христианских любовниц. Готовьтесь, не отчаиваясь и уповая на помощь пророка, испить чашу турецкого Севастополя…
Молчаливая, подавленная толпа притаилась в полумраке. Турки сидели на корточках, слушали, затаив дыхание. Да, надо идти вслед за войсками, вместе с ними вырваться из этого мертвого города. Такова воля Аллаха.
…Своих тяжелораненых турки оставляли в Плевне. Под вечер Осман приехал на болгарскую улицу. Подойдя к одной из клетушек, передал через переводчика изможденному болгарину:
— Не творите зло над ранеными, пусть умрут спокойно.
— Пусть, — пробурчал болгарин, сурово поглядев на пашу. Именно его сына повесил в парке этот человек.
Потом мушир вызвал к себе священника и городского голову чорбаджи Златана. Чорбаджи был растерян. Глаза из-под седой львиной гривы глядели жалко.
— Скажите своим, чтобы не трогали обитателей больниц.
— Их никто и не тронет, — скупо заверил священник, а Златан, подтверждая, поспешно закивал головой.
…Ночь на воскресенье выдалась студеной. К середине ее сотни повозок с турецкими жителями потянулись к реке, собираясь в лощине. Турки, попрощавшись с жильем, тащили за собой скарб, укутанных детей.
Вылко Халчев решил отступать вместе с Османом. Конечно, можно было отсидеться в подвале дядьки Клисурова — Златана, тот не возражал, но в Плевне оставаться было опасно, даже невозможно, придут войники и спросят за все. Да, может, Осман еще отдаст деньги, когда вырвутся из кольца. Вылко положил в сумку галеты — их выдали в полиции, кусок сала, сделал несколько крупных глотков из бутылки с мастикой, сунул в карман револьвер. С жалостью посмотрел на свою комнату, забитую отобранными при обысках коврами, и побежал догонять обоз беженцев.
* * *Осман разделил сорокапятитысячное войско на две колонны. Каждому ив восьмидесяти орудий выдал по триста снарядов. Головную колонну, призванную нанести первый удар прорыва, вел сам Осман, поручив Арифу таранный отряд, как бы острие колонны. Каждый из десяти пашей, двух тысяч офицеров знал свое место.
Начался поздний зимний рассвет. Вьюжило. Турецкие войска двинулись к мостам через Вит.
На востоке зарумянилось небо. Таранный отряд Арифа в полной тишине и порядке миновал только вчера построенный мост в сто пятьдесят шагов — в неглубоких местах реки погрузили на дно арбы, а сверху сделали настил.
