Александр Тавровский - Герр Вольф

После отставки Гальдера и ссоры с Йодлем никто не позволял себе «откровенничать» с фюрером таким образом. Все смотрели на Бера как на кандидата в покойники. Кейтель из последних сил старался устоять на ногах. Сам Гитлер шокированно кусал губы и хрустел пальцами. Но что он мог сделать с этим армейским шалопаем? Отправить его, как Гальдера, в отставку, то есть, по сути, подарить ему жизнь? Но кто же тогда будет умирать в Сталинграде за Великую Германию?!

И, похрустев пальцами, Гитлер наконец сказал то, после чего капитану Беру стало предельно ясно, что война фактически проиграна, а сталинградская трагедия превращается в фарс.

– Благодарю вас, герр гауптман! Я немедленно обсужу создавшееся положение со своими советниками!

«А ведь он… утратил всякую связь с реальностью, – с ужасом подумал Бер. – В этом фантастическом мире карт и флажков… К тому времени, как он обсудит все со своими советниками, шестая армия попросту перестанет существовать!»

Глава 64

18 января Паулюс отправил самолетом прощальное письмо жене, награды и обручальное кольцо. Этим же самолетом по приказу фюрера из котла были вывезены последние специалисты для создания в будущем новой 6-й армии из новых двадцати дивизий. Гитлер решил создать этакий классический эрзац, посмертный памятник армии Паулюса и упущенным возможностям.

Так, из котла был вырван легендарный Хубе, тот самый одноглазый Хубе, немецкий генерал, всего несколько месяцев назад первым увидевший Волгу.

И хотя Геббельс уже намекнул своим журналистам, что «очень скоро сталинградский котел перестанет существовать», Гитлер неожиданно решил повернуть колесо истории вспять, проще говоря, гальванизировать труп.

В Таганрог в штаб группы армий «Дон» был экстренно направлен генерал авиации Мильх. Тот самый Мильх, по поводу которого Геринг как-то изрек: «Я один решаю, кто у меня в люфтваффе еврей, а кто нет!»

Именно Мильху Гитлер поручил собрать со всей Европы транспортные самолеты и в последний раз попытать безнадежное дело: организовать воздушный мост для снабжения 6-й армии.

Более ста самолетов Мильха, известного своей еврейской энергией и предприимчивостью, столь противной идеологии Третьего рейха, нацелились на последний все еще живой аэродром «Гумрак». Но именно теперь аэродром перестал подавать признаки жизни. К тому же, несмотря на все заверения Паулюса о приспособленности взлетных полос для ночных посадок, специалисты Мильха в один голос заявляли, что «Гумрак», в принципе, никакой не аэродром.

Паулюс рвал и метал: «Протесты люфтваффе, – радировал он Манштейну, – рассматриваются здесь как простые отговорки. Длина полосы увеличена. Полностью компетентна организация всех наземных установок».

Однако посланный к Паулюсу от люфтваффе майор Тиль был неприятно удивлен качеством взлетной полосы. Повсюду были разбросаны части сбитых самолетов и наземной техники. Кратеры от бомб напоминали лунный ландшафт.

Напрасно Паулюс с неприсущей ему яростью стучал кулаком по столу:

– Если ваши самолеты не смогут приземлиться, моя армия обречена. Прилет каждой машины спасает тысячу человек! Разбрасывание грузов с воздуха бессмысленно! Мы не можем собирать канистры с горючим. Люди чрезвычайно ослаблены. Они не ели четыре дня!

Он качался, как в трансе, и уста его извергали крамолу:

– Почему люфтваффе дало определенные обещания наладить снабжение? Кто говорил, что это возможно? Если бы мне было сказано, что это невозможно, я вырвался бы из котла! Тогда я был еще силен. Сейчас об этом говорить поздно. Фюрер дал мне твердые заверения в том, что он и весь немецкий народ чувствует свою ответственность перед моей армией! Мы находимся уже в двух разных мирах. Вы говорите уже мертвым людям! Отныне мы существуем только на страницах исторических книг!

Тиль смотрел на Паулюса с искренним состраданием. Ему-то хорошо было известно, кто именно от имени люфтваффе давал фюреру столь «определенные обещания». Скорее всего, знал об этом и Паулюс. Единственный в немецкой армии, кто напрочь забыл свои собственные пророчества, был сам пророк – не кто иной, как рейхсмаршал Геринг.

Кто-то попытался утешить Паулюса, напомнив о случаях чудесного поворота судьбы, но тому уже было не до черного юмора.

– Мертвецов не интересует военная история, – мрачно бросил он и отошел в сторону.

И, как весть из потустороннего мира, пришла последняя телеграмма от фюрера.

«О капитуляции не может быть и речи. Войска должны стоять до последнего. Соберите боеспособные части на меньшей территории и защищайте ее до конца».

Ни Паулюсу, ни его командирам, ни закутанным в газеты и русские портянки солдатам вермахта все это уже ни о чем не говорило.

– Скажите им, – напутствовал Тиля давно небритый с потухшими голубыми глазами Паулюс, – что шестая армия предана Верховным командованием.

Но Гитлер успел принять в «Вольфсшанце» еще одного посланца «армии мертвых», майора фон Зитцевица. Все было так же, как с капитаном Бером. Фюрер не любил новаций. Он вышел навстречу Зитцевицу. Обеими руками горячо пожал правую его руку и проникновенно воскликнул:

– Вы вырвались из достойной сожаления ситуации!

Зитцевиц посмотрел на фюрера странными глазами. В этой комнате с огромной, во всю стену, картой германо-советского фронта, с весело потрескивающим камином напротив, один лишь Гитлер показался ему действительно достойным сожаления.

Генералы Цейтцлер и Шмундт сидели позади фюрера. А он, как обычно, обретя слушателя, начал вдохновенно посвящать его в ход сражений на Верхнем Дону, успевая при этом выражать твердую надежду на счастливый исход армии Паулюса из ада.

– Возможно, господин майор желает высказаться, – наговорившись, Гитлер милостиво предоставил слово Зитцевицу. – Например, как в шестой армии воспринят мой приказ сражаться до последнего патрона?

– Войскам в Сталинграде нельзя приказывать сражаться до последнего патрона, – глухо отрезал майор, – потому что они уже физически не способны сражаться. Потому что у них уже нет последнего патрона. Даже чтобы покончить с собой.

– Но… людям свойственно быстро восстанавливать силы, – с какой-то противоестественной обидой пробормотал Гитлер.

С этим смертельно уставший и разочарованный майор фон Зитцевиц спорить не стал.

Паулюсу же фюрер поспешно даровал звание фельдмаршала. Теперь, следуя германской традиции, он не имел права сдаваться в плен. По крайней мере, живым.

Глава 65

Сообщение русских о том, что фельдмаршал Паулюс и ряд других генералов, включая Шмидта и фон Зейдлица, сдались в плен в южном котле Сталинграда, пришло в ставку поздно ночью. Но заснувшего под утро фюрера не стали будить. Зачем? Что произошло, то произошло. И согласия Гитлера уже не требовалось.

Когда в 11 часов утра Йодль доложил о капитуляции южного котла Сталинграда, Гитлер сперва только раздраженно крикнул:

– Этого не может быть, Йодль! Я же запретил им капитулировать! Я же приказал стоять насмерть!

Потом, словно осознав случившееся, равнодушно кивнул головой:

– Ну что ж, от судьбы не уйдешь. Не правда ли, Йодль?

И тут же, нахмурившись, как о гораздо более существенном спросил:

– Надеюсь, Паулюс, не пережил этот позор? Я лично напишу его семье.

– По сообщениям русских, Паулюс жив, мой фюрер! Он добровольно сдался в плен вместе со всем своим штабом… – Йодль заглянул в свои записи, – сдался… лейтенанту Ельченко, который и препроводил его в штаб 64-й армии генерала Шумилова.

– Это дезинформация, Йодль! Наглая ложь! Форменная пропаганда! До такого не додумался бы даже Геббельс! А он мастер на эти пропагандистские трюки! Немецкий фельдмаршал не мог сдаться в плен, да еще какому-то… прости господи!.. лейтенанту Ельченко! Распорядитесь немедленно связаться с русскими и потребовать у них тело фельдмаршала Паулюса! Пока эти дикари его там не съели! В обмен на что угодно! В конце концов, это реально по закону войны! Обратитесь к Сталину! Убежден, этот дикий горец не лишен рыцарских чувств!

– Но, мой фюрер, фельдмаршал Паулюс на самом деле сейчас находится в плену. Мы проверяли эту информацию. Говорят, на обеде у генерала Шумилова он даже провозгласил тост за победу немецкого оружия!

– И вы верите всей этой чуши, Йодль?! Если Паулюс добровольно сдался в плен, он предатель! А предатель не может пить за победу преданной им армии!

– И тем не менее это так, мой фюрер!

Стиснув зубы, Гитлер заметался по комнате. Он в который раз пытался постичь непостижимое. Внезапно он остановился прямо напротив Йодля и, мгновенно успокоившись, с какой-то идиотской улыбкой на лице, сказал:

– А ведь это, Йодль, самое неприятное во всей этой… – он на секунду запнулся, – «сталинградской истории».