Вера Хенриксен - Знамение
— Похоже, она тоже была сумасбродкой. Ты думаешь, Сигурд сможет поладить с ней?
— Это его дело. Он хотел получить ее во что бы то ни стало, хотя она и старше его.
Сигрид снова попыталась перевести разговор на ранение Турира, но он продолжал рассказывать о Бьяркее. В конце концов она спросила его напрямик:
— Что имел в виду Энунд, говоря о твоей руке?
— Ничего особенного.
— Если бы это было так, он бы не спрашивал у всех об этом.
— Обещаешь не выставлять меня на посмешище?
— Разве я когда-нибудь делала это?
Турир улыбнулся.
— Помнишь, однажды я запретил тебе брать с собой щенка на зимнее жертвоприношение в Тронденесе?
— Ты имеешь в виду тот, случай, когда я спрятала Фенрира в твой сундук, в котором ты хранил свою лучшую одежду?
Турир кивнул, и тут они оба расхохотались.
Сигрид внимательно посмотрела на Турира. Несмотря на седеющие волосы, в облике его было что-то такое, что напоминало ей Турира, каким она его знала на Бьяркее. Она не могла в точности сказать, что именно; возможно, глаза или смех…
Но внезапно Турир стал серьезным. Он вытянул вперед руку.
— Большой палец был почти отрублен ударом топора, — сказал он. — Взгляни!
Она посмотрела, но там не было никакой раны, только небольшой шрам, похожий на тонкую нить, между большим и указательным пальцами. Она удивленно взглянула на него.
— Как это произошло? — спросила она.
— После битвы я подошел к трупу короля, — пояснил Турир. — Я хотел вытащить копье, засевшее в его теле. Но, прежде чем вытащить его, я остановился и посмотрел на него, и мне показалось, что лицо его светится. Я вспомнил одного священника, которого убил в Ирландии, много лет назад; его лицо тогда также сияло.
И я не понимаю, что тогда произошло со мной. Я подумал о сказанных священником Энундом словах в то лето, когда Торберг Строгала строил для меня корабль. Я сболтнул ему, что поверю в его Бога, если на это будет знамение. «Если ты действительно хочешь этого, — сказал он, — ты получишь знамение, когда это будет угодно Богу».
Помнишь, я как-то уже говорил тебе об этом, и ты спросила, не хотел ли я когда-нибудь увидеть знак Божий.
Но Сигрид не помнила об этом.
— Нет, — сказал он, — этого я не хотел. Но возле трупа короля я испытал чувство спасения; я почувствовал, что Бог короля где-то совсем рядом и что сейчас произойдет нечто необычное.
Я заставил себя вытащить из него копье. И когда королевская кровь стекла с острия копья мне на руку, я задрожал, как мальчишка, впервые убивший человека.
И тут я почувствовал в руке тепло; думаю, на миг я потерял сознание. И когда я снова пришел в себя, я стоял на коленях, держа в руке вытянутое из тела короля копье, и рука моя была здорова.
— И теперь ты веришь в христианство? — спросила Сигрид.
— А что мне еще остается?
— Что сказал Энунд?
— Сначала он торжественно поблагодарил Бога. Но потом почесал в затылке и сказал, что все это следует обдумать.
Сигрид ничего не сказала.
— Один человек сказал, что видел короля Олава живым после битвы, — продолжал Турир. — Во всяком случае, тела его на месте не оказалось. И мне пришла в голову мысль, что он ожил. Что ты думаешь по этому поводу?
Сигрид медлила с ответом. «Всему есть свои границы», — подумала она. Она не могла поверить, что Турир смеялся над ней, тем не менее, она была в ярости.
— Думаю, что вы все рехнулись, — сказала она. — Сначала Кальв говорит о том, что многие приняли обычное ненастье за знамение…
— Не думаю, что это было обычное ненастье, — перебил ее Турир.
— Могу уверить тебя в том, что здесь лил дождь как из ведра.
— Неужели? — удивленно произнес Турир.
— А ты говоришь о каком-то знамении! Я скажу тебе вот что: я думаю, что Бьёрн Конюший ударил тебя топором по голове, а не по плечу, как сказал Кальв.
— Показать тебе след удара на плече?
— То, что у тебя остался след удара на плече, не значит, что он не ударил тебя по голове.
Турир рассмеялся.
— Думай, что хочешь! — сказал он.
Турир отправился на север, и Сигрид очень не хватало его. Они больше не говорили о его знамении, но он был в таком приподнятом настроении, в каком Сигрид не видела его со времени смерти Раннвейг.
Перед тем, как он уехал, она сказала ему, что он теперь не нуждается в серебряном молоточке, который она однажды дала ему. Она освободила его от обещания постоянно носить его при себе.
Но он улыбнулся и ответил, что она ошибается, думая, что он вернет ей молоточек обратно. Он говорил о нем с Энундом, и тот обещал выковать из него крест.
Сыновья Арни остались в Эгга надолго, хотя было ясно, что ни Финну и ни Торбергу это не нравится. Им не терпелось отправиться домой, хотя Арни предстояло остаться здесь надолго, как полагала Сигрид, перевязывая его раны.
Сигрид полюбила их всех, и к своему удивлению даже Финна. Он не стал более мягок в выражениях, но словесные перепалки между ним и Сигрид уже не были такими злобными. В конце концов оба они перестали воспринимать все это всерьез.
Однажды она спросила у него, почему он испытывал такую привязанность к королю Олаву. Ей хотелось побольше узнать о короле.
— Лучше него короля нет…
— Я уже слышала об этом, — перебила она его. — И я не согласна с тобой. Он отнял у меня мужа и двоих сыновей, а также сына моего брата.
— Разве тот муж, который теперь есть у тебя, недостаточно хорош для тебя? — вспылил он.
— Вот уж не думала, что ты беспокоишься о том, как я отношусь к Кальву! Ведь ты советовал королю убить его, когда он предлагал королю мир!
— Одно дело, если я поливаю его грязью… — Финн осекся. — Известно ли тебе, что подразумевал Кальв под миром? — спросил он.
— Думаю, что он подразумевал под этим именно мир, — сказала Сигрид. — Я была так зла на него, когда он отправлялся на восток, что готова была выцарапать ему глаза.
— Тогда я ему не поверил, — сказал Финн. — И даже сейчас я сомневаюсь в его намерениях.
— Ты просто не доверяешь людям. Вот также ты не мог поверить, что Эльвир был христианином.
— Он не был христианином!
— Он похоронен возле церкви в Мэрине по приказу короля Олава, — сказала Сигрид. — Если ты мне не веришь, спроси священника Энунда.
Некоторое время Финн молчал.
— Думаю, что Эльвир обманул короля, сказав, что он христианин, — наконец произнес он.
— Что он от этого выигрывал?
— Он рассчитывал на то, что король позволит тебе и твоим сыновьям сохранить его владения и собственность.
Немного помолчав, он добавил:
— Теперь я лучше понимаю, что заставило короля так горько раскаиваться в том, что он приказал убить Турира Эльвирссона.
— Он раскаивался?
— Он сохранил жизнь двум сторонникам короля Кнута, попавшим в его руки во время его бегства через Норвегию в Гардарики. И он сказал, что надеется, что это послужит выкупом за ту жизнь, которую он загубил. Он говорил и многое другое… — продолжал Финн, тогда как Сигрид молчала. — Он сам признавал, что нередко правил страной жестоко и своевольно.
— Легко раскаиваться задним числом, — сухо заметила Сигрид. И она поняла, что получила горький урок.
Вскоре после праздника Святого Варфоломея[14] наступили необычайно теплые для этого времени дни.
Сыновья Арни по-прежнему находились в Эгга, но Финну и Торбергу не сиделось на месте; Кальв дал им корабль, так что они могли отправиться на юг. Отношения между братьями были все еще прохладными, но несколько лучше, чем в первое время после сражения.
Однажды вечером Кальв вместе с несколькими работниками спустился к фьорду, чтобы устроить состязание на воде. Сигрид сидела на кухне, пряла и болтала с Арни Арнисоном, когда одна из служанок вбежала, запыхавшись, и закричала:
— Наступает конец мира! Близится Рагнарок, волк поедает солнце!
Сигрид выскочила во двор.
Там уже собралось много народу; они причитали, стонали, указывали куда-то. И точно, черное облако закрывало солнце, хотя небо было ясным.
Сигрид смертельно испугалась. Она принялась креститься, как и все остальные; потом побежала искать своих детей. Вернувшись, она держала на руках Сунниву, а Тронд стоял рядом с ней.
Многие упали на колени; одни бормотали молитвы, другие призывали святых, кое-кто называл имена старых богов.
И по мере того, как облако медленно закрывало солнечный диск, страх овладевал ею; ей казалось, что ее вот-вот задушит какое-то чудовище.
Она почувствовала некоторое облегчение, когда Кальв со своими работниками поднялся в усадьбу — словно это чем-то могло ей помочь.
Но тьма становилась все гуще и гуще.
Сигрид не осмеливалась больше оставаться во дворе. Она побежала в дом, держа на руках Сунниву и таща за собой Тронда, из кухни побежала в зал, потом обратно. Кальв остановил ее.
— Хуже смерти ничего нет, — сказал он. — И рано или поздно мы все умрем.
Его спокойствие передалось ей. Она остановилась и огляделась по сторонам, и на глаза ей попался священник Йон; Кальв тоже увидел его.
