Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью
Но Афанасий рассуждал справедливо. «Каждный волен устраивать свою жизнь мирскую по своему усмотрению. Наперво блюсти заповеди Божьи и не вредить людям. Благо, что воевода их не порушает. А так мало ли какие задумки у Федора Матвеевича. Под себя он сокровищ не подгребает, не мздоимствует, на чужих бедах не наживается, старается править на воеводстве по благочестию и справедливости…»
Прощаясь с воеводой, архиерей обронил:
— А я, грешным делом, по тебе соскучился, Федор Матвеевич, на заутрене тебя не было, думаю, не стряслось ли чего. Заезжай-ка ко мне в вечор, потолкуем.
По натуре человек общительный, Афанасий накоротке сходился с людьми редко. В епархии Двинского края по уму и образованию он был на голову выше своих подопечных, что отмечал и двинский летописец: «Бысть убо пастырь изящный, писания довольный, сказитель громогласен, речист по премного, остроразсудителен, чина церковного опасный хранитель, ревнитель к вере, на раскол разрушитель, трудолюбив». Только архимандрит Фирс мог составить ему компанию, но он был далеко.
Приятного, близкого по духу собеседника обнаружил Афанасий в предшественнике Апраксина Андрее Матвеевиче. Часто вступал с ним в споры и рассуждения по мирским вопросам. В сравнении с ним Апраксину заметно недоставало знаний, но природная сметка, рассудительность восполняли в какой-то степени этот пробел…
Еще не было случая, чтобы Апраксин отказывался постоловаться у архиерея. Кухня у него была отменная. Служки стряпали неприхотливо, но вкусно и к приходу воеводы всегда готовили его любимую двойную уху…
Незаметно текло время за трапезой, сопровождаемой беседой. Рассуждали о разном.
— Господь Бог сподобил Ною ковчег спасения для, — певуче растягивал слова архиерей, — все предусмотрел. Мирская жизнь походит, иносказательно, на ковчег среди моря житейского. Всякий человек свой ковчег ладит по своему разумению.
— Не было забот у Ноя, по подсказке ладил ковчег, — ухмыльнулся воевода, — а нам-то каждому корпеть над своей посудиной, а ну промахнешься, борзо захлебнешься, утопнешь.
Апраксин почему-то вспомнил о царском указе:
— Слышь-ка, отче, государь-то в самом деле великое замыслил. К морям приобщиться. Токмо под силу ли вытянуть сие? И нас заденет.
— Народ у нас двужильный, вытянет, было бы все по уму сделано. А к нам далече, у моря мы, авось покуда не заденет.
Архиерей говорил, что думал, но на этот раз он не угадал.
Накануне Рождества Посольский приказ захлестнули заботы. Суетились дьяки и подьячие, скрипели перьями писари, сновали посыльщики в Приказ Большой казны, Разрядный и другие. Москва снаряжала Великое посольство.
Совсем недавно думный дьяк Емельян Украинцев объявил служивым Посольского приказа, что «государь указал для своих великих государственных дел, послать в окрестные государства к цесарю, королям Английскому и Датскому, к папе Римскому, к Голландским штатам, к курфюрсту Бранденбургскому и в Венецию великих и полномочных послов: генерала и адмирала Франца Яковлевича Лефорта, генерала и комиссара Федора Алексеевича Головина, думского дьяка Прокофия Возницына и послать с ними к тем окрестным государям свои, великого государя, верющие и полномочные грамоты. А по чему им, в тех государствах будучи, его, великого государя, дела делать, и о том дать им из Посольского приказу наказ».
Посольство так посольство. Царю виднее заморские дела. Он-то всей державой правит. Один-два человека знали, что Петр тоже поедет с посольством под именем простого урядника Петра Михайлова. Федора Головина, одного из немногих, первого посвятил в свои планы царь.
— Ты сам ведаешь, какой из дебошана посол, Лефорт он и есть Лефорт, токмо за столом молодец, а там, в Европе, ты будешь за генерального. С вами я тоже поеду, но тайно, под личиной урядника Петра Михайлова. При мне под видом волонтеров десятка три преображенцев поедут. Отберу своих, надежных. — Петр вздохнул. — Ну вот, наговорил три короба. Ты, не мешкая, загляни к Льву Кирилловичу, пускай ко мне прибудет, да Украинцеву передай про Возницына. Он еще о том не ведает.
Вслед за Петром поднялся Головин.
— Поимей в виду, Федор, чтоб стольников в феврале здеся духу не было, а мы с тобой в масленицу блинов отведаем — и айда в дорогу.
Другое, не менее важное дело весьма заботило Петра, — строительство флота в Воронеже. Во время второго похода к Азову приглянулся ему окольничий Александр Протасьев, начальник володимирского Судного приказа. Сноровисто и хватко распоряжался в Воронеже при постройке галер, умело руководил плотниками, работными людьми.
Его-то и вызвал царь накануне Рождества.
— Нынче твой Судный приказ будет ведать постройкой в Воронеже кораблей всех кумпанств, по приговору Думы. Дело великое и новое. Должность твоя именуется — адмиралтеец. Все росписи получишь в Поместном приказе. Разошлешь по кумпанствам меры и чертежи кораблей. На постройку судов лес потребен. Разрядный приказ опись проведет лесных угодий. Разводи лес по кумпанствам с бережением, присматривай за лиходеями. Што неладно, поведаешь мне самолично. Ежели съеду, князь-кесарю доноси. Спрашивай строго, спуску ни попам, ни боярам не давай. Помощником тебе первым будет Франц Тиммерман. За иноземными мастерами присматривай, они деньгу знатную имают.
Протасьев, довольный, низко поклонился…
Между делами чествовали победителей под Азовом. В Рождество в Кремле жаловали вотчинами Шеина, Лефорта, Гордона, Головина. Других военачальников награждали золотыми медалями, кубками, шитой золотой одеждой. Награждали всех, до последнего заштатного рядового стрельца и солдата, золотыми копейками.
Турки, по слухам, готовились вернуть утерянное. Войско подготавливали к обороне Азова, завоеванных земель. Петр напутствовал Шеина:
— Укрепляй прежде всех Азов, супротив него крепостцу сооружай, иноземные инженеры там работают. — Царь подозвал боярина к разложенной на столе карте. — Бухту таганрогскую промеришь вдоль и поперек. На берегу, — Петр ткнул пальцем, — помнишь сие место? Крепость заложишь Троицкую, на другом берегу форт и шанец там оборудуешь.
Шеин слушал молча, вопросов не задавал, все было ему знакомо. Петр вынул из конторки новую карту.
— Ты с нами в первом походе не состоял. Мы по Волге плыли, потом пешком добирались к Дону. Промерил я путь от речки Камышинки на Волге до другой, Иловля, на Дону. На круг там верст десятка два. Ежели между ними протоку вырыть, мы с Москвы до Азова стругами добираться сможем.
Боярин вопросительно вскинул брови: я-то, мол, при чем?
— Указ будет, тыщ двадцать посошных людей с разных мест туда сберут. Иноземный инженер над ними будет. А ты в ответе и за то дело.
Шеин сомнительно покачал головой:
— К Азову на Воронеж, государь, много тыщ пойдут, а ежели и к Дону, вымогут ли посады и уезды сие тягло?
— Поместный приказ то все просчитал. Еще лишку смердов немало…
Шеина за Азовский поход царь жаловал больше других, золотом и соболями, и вотчиной. Полковнику Петру Апраксину досталась золотая медаль, шитый кафтан. Второй год присматривался к нему Петр, в бою смел и сообразителен, двумя гвардейскими полками распоряжался.
После Крещения царь имел с ним разговор:
— Поедешь воеводой в Новгород Великий. На север у тебя Ингерманладия, шведская вотчина. Храни там оборону. Крепость и полки содержи для незапного бою. Мало ли что…
Через неделю Апраксин давал прощальный обед. Царь приехал к нему не один, с князь-кесарем Ромодановским, Лефортом, Гордоном, Шеиным. Пробыл недолго, видимо куда-то торопился. «И то слава Богу, заехал, — радовался старший Апраксин, — видать, опять к Монсихе тянется».
В конце стола сидел брат Андрей меж двух полковников. Царь поманил его:
— Спаси Бог твоей сестрице да Францу, спину твою пожалели. Как же ты осмелился враньем прикрыть вину свою?
Андрей налился краской, пробормотал:
— Каюсь, государь, убоялся гнева твоего.
— Умел грешить, умей и ответ держать, — нахмурился царь. Потом вдруг улыбнулся: — Как ты Желябужского избил, ни за што ни про што?
— Спьяну случилось, государь, по дурости, не попомню.
Петр взял большой кубок, наполнил до краев водкой:
— Ну, вот тебе еще штраф за твою вину. Пей!
Андрей, не смущаясь, взял кубок двумя руками и не отрываясь выпил. Петр захохотал:
— Ну, я вижу, ты пивец славный. — Царь вдруг согнал улыбку с лица, глянул на Апраксина-старшего: — Братец у тебя, я знаю, лихой, пиши-ка ты его завтра к отъезду в Голландию, неча ему здесь баклуши бить.
Когда за столом поутихли, Лефорт, поздравляя Петра Апраксина, проговорил:
— Ты теперь с братцем на северном кордоне плечом к плечу стоять будешь. Он мне иногда весточку шлет.
