Владислав Бахревский - Тишайший

Наголодался в тот день Савва, на закате только сыскалась трава рахель. Вернулись на мельницу, а Матвей уже поджидает. В ножки Серафиму кинулся.

– Спасибо, благодетель! Буренка сама в катух пришла!

Рыбу ловить – охотка, а коров пасти – дело. Саввушка на ходу спал, собирая коров в стадо. В первый день в лес погнать не решился, погнал вдоль речки. День выдался жаркий, налетели слепни да овода. До упаду набегался за коровами.

Рассказал Серафиму, тот посмеивается:

– Видел, как ты пятками сверкал.

Отварил ведро шиповника.

– Побрызгай, – говорит, – на коров. Да и на себя – не тронет овод.

И верно, другой день спокойнее прошел, а вечером новая беда. Прибежал мужик Родион с колом пастуха нового бить: у коровы молоко пропало.

Савва уже спать лег, вышел на крик, стоит зевает, ничего понять не может.

– Убью! – завопил Родион и колом замахнулся, а тут из мельницы Серафим вышел.

Глянул Родиону в глаза, тот выронил кол, сел на землю задом, будто за ноги его дернули.

– Из-за тебя, паршивый мужик, крышу новую пришлось перекрывать, – говорил Серафим, приближаясь. – Чего прибежал? Корова не доит?

– Твой выкормыш сглазил.

– Если ты еще раз прибежишь ко мне – утоплю! – тихо сказал Серафим. – Вот сейчас и утоплю. Вот она, водичка-то.

Родион вскочил с земли, запрыгал, скинул порты, побежал спасаться.

– Стой! – приказал Серафим.

Родион очнулся, увидел свой срам – натянул порты.

– Слышишь, прибежишь еще раз – утоплю! – пообещал скандальному мужику Серафим.

– Как не слышать! – повздыхал Родион. – С коровой-то что делать?

– Процеди молоко сквозь обручальное кольцо. Понял?

– Как не понять!

– А за мою доброту к тебе да за лечение коровы принесешь колобок масла.

– Как не принесть! – обрадовался Родион и пошел себе, оглядываясь через плечо на мельницу, щупая штаны: на месте ли? Чертов колдун и без порток всей деревне на потеху пустит.

– Любаша! – позвал он шепотом, чтобы не испугать.

– Спи, мой хороший! Спи! – Любаша не просыпаясь нашла и толкнула зыбку. – Спи, сынок! Скоро папа приедет.

– Да уж приехал! – прошептал Андрей, прикасаясь губами к губам жены.

Она открыла глаза.

– Андрюша! – И заснула крепким сном, как провалилась, в другую минуту проснулась и обвила мужа руками, и гладила его, и смеялась, и тонула в слезах. – Господи! Да у тебя ворот от слез моих мокрый. Рубаху надо сменить.

Но Андрей не пустил.

– Молодец! Не пускай меня! Никогда не пускай от себя! – говорила она, себя не помня.

– А пошли-ка, зятек, сома ловить! Ради твоего приезда устраиваю пир на весь мир. У нас огромадный сом в реке живет, гусей лопает почем зря. Глядишь, купальщика какого утянет. Всех своих мужиков согнал я на реку, и теперь сом в заводи на мелководье за тремя сетями. В реку не уйдет. Сами будем с ним воевать.

Андрей загорелся сома изловить. В детстве пескарей да гольцов ловил. Поймал один раз леща, так до сих пор помнит: в полруки был лещ, а всей той руке семь или восемь лет.

Загонщики стояли вокруг заводи, поглядывали на солнце, трогали ладонями траву, вздыхали. Самый сенокос, а у барина каприз вскочил.

– Где? – спросил у мужиков Кудюм, подходя к сетям, отгородившим заводь от реки.

– Да тутось, у бережку! – Мужики принялись тыкать пальцами в воду.

– Мать честная! – увидал сома Лазорев. – С борова!

Кудюм скинул сапоги и кафтан.

– Так, – сказал он, разглядывая поле битвы. – Все лезьте в воду и гоните на нас. А мы, Андрей, хватаем его за жабры и тянем на берег.

Мужики полезли в воду, вода была где по грудь, где но колено. Побрели, хлопая по воде ладонями.

– Сужайтесь! Сужайтесь! – командовал Кудюм. – Андрей, я слева, у меня в левой руке сила, ты – справа. Идет! Иде-е-ет!

Кудюм опустил плечи в воду, изготовился схватить и схватил, но в тот же миг рыба-великан перевернулась в воде и шмякнула хвостом Кудюму по груди. Кудюм опустился под воду и булькнул. Андрей кинулся к нему, вытащил, но Кудюм встал на ноги и потряс головой:

– Оглушил. Совсем оглушил. Ну, погоди же! Топор!

– Топор барину! Топор неси! – загалдели мужики.

Объявились и топор, и багор. Багром вооружили Лазорева.

– Гони! – приказал Кудюм. – К тебе, Андрей, если пойдет, ты его багром. Сужайся! Сужайся!

– Идет! – закричал Андрей, вонзая с размаху багор в темное гладкое тело.

Багор вырвало из рук и закружило над водой, как палицу. Кудюм охнул и опять ушел под воду.

– Багром задело! – прохрипел барин, вытирая разбитую в кровь щеку. – Ну, я его теперь!

Кудюм кинулся по заводи, размахивая топором. Багор торчал над водой. Мужики шарахнулись по сторонам: не сом, так барин прибьет.

Раненый сом кровавил заводь, но сил не терял, а Кудюм еле выполз на траву.

– Мужики! Бей его! Коли! – отдышавшись, приказал барин.

Через полчаса сом лежал на берегу. Кудюм постоял перед ним, пнул, и тотчас сом ударил хвостом.

– Тварь живучая! – рассвирепел барин и с маху всадил топор в огромную усатую башку. – Ну вот, поймали.

И вдруг заметил, что Лазорева нет.

– Где зять?

– Ушел. Как все полезли с баграми в воду, oн и ушел, – доложили дворовые мужички. – На кровь, говорит, не могу глядеть.

– Тоже мне поручик – крови испугался! – захохотал Кудюм и плюнул в перемешанную с поднятым со дна илом и кровью воду.

Только на третий день по прибытии поехал Андрей Лазорев к матери. Подарки, правда, поделил без обиды: Любаше – шаль да туфельки золотые с носами загнутыми, и матери, Матрене Ниловне, – шаль и башмаки мягкие, удобные. Кудюму феску подарил, кальян в серебре да ятаган еще с рукоятью в сердоликах, топазах, сапфирах. Кудюм доволен остался. Феску надел, ятаган на пояс нацепил, и кальян хоть кашлял, но курил.

Повинился Андрей перед матерью, что не к ней первой приехал, а Матрена Ниловна улыбается:

– Я, Андрюша, тому рада, что к жене приехал первее, чем ко мне. Значит, в любви да в ладу вам жить. Матери это самая большая радость.

– Я, мама, попрощаться приехал, – признался Андрей. – Меня в Туле обоз дожидается, чтоб вместе в Москву идти. Грека я одного ученого привез, древние книги.

– Ты имение-то поглядел, какое тебе принесла Любаша?

– Нет, мама, не был в имении. Отпустит государь со службы – тогда уж и погляжу, и делами займусь.

– А что, в чужих землях страшно? – спросила Матрена Ниловна, с восторгом глядя на сына, который не умер от страха в заграницах.

– Всяко было, мама! И страху натерпелся, и на чудеса нагляделся. Только люди, мама, такие же.

– Они ж басурмане! – удивилась Матрена Ниловна.

– Такие же, мама! Когда больно – плачут, а когда радостно – смеются. Все беды от хитростей боярских. И там тоже, как у нас: чем к царскому месту ближе, тем и подлости в людях больше.

– Перекрестись, Андрюша!

– Эх, мама! Я и перекрещусь, да царевых ближних людей ни крестом, ни чертом не испугаешь.

– Ой, Андрюша! Тревожно мне за тебя.

– Не тревожься, родная. Я помалкивать научился.

– Слава тебе господи! Да чего бы они там ни говорили – молчи! У тебя теперь жена-красавица, сыночек-кровиночка.

– Спасибо, мама, за науку, – поклонился Андрей Матрене Ниловне.

Кудюм поехал проводить Андрея до границы своих владений. Верхами ехали. Андрей спешил.

– Повидаюсь с Морозовым, тогда и приеду за тобой, – сказал Лазорев Любаше, прощаясь. – Пока служу, в Москве будем жить.

Переехали речку у мельницы, Кудюм самой короткой дорогой провожал Андрея.

Ехали впятером, с тремя слугами. Двое должны были проводить Лазорева до Тулы: на дорогах не больно-то спокойно.

Кудюм показывал Андрею свои владения.

– Рожь нынешний год – красавица. А погляди, овсы какие! – И тут Кудюм стал багров до черноты, как кровяная колбаса: на его чудо-овсах паслась корова.

Корова, видно, была блудливая. За ней, хлопая кнутом, бежал пастушок. Он больно протянул скотинушку жалом кнута, и корова, взбрыкивая, побежала к реке, к стаду, но Кудюм Карачаров был уже тут как тут, готовый вершить суд скорый и беспощадный.

Лазореву пришлось настегать коня, чтоб обогнать Кудюма, загородить пастушонка от смертельной угрозы.

– Слушай! – закричал Лазорев, спрыгивая с коня и обнимая помертвевшего от страха Савву. – Да ведь ты мой московский хозяин.

Подлетел Кудюм с дружиной и остановился, мрачно взирая, как его зять обнимается с пастушонком, которого надлежало убить до смерти.

– На одной печи спали! – радостно объяснял Кудюму Лазорев, а сам тормошил паренька. – Гляди-ко, вырос! Большой совсем. Кудри-то – пропадать девкам! Ну, рассказывай. Где братья, сам почему из Москвы ушел? Я ведь потом жил в вашем доме.

– А другой брат не приходил? – спросил Савва с надеждой.

– Один я жил. Вы-то куда девались?

– Ушли меньшого брата искать. По монастырям ходим – пропал и пропал.

– Вертаться-то думаете?