Камила - Станислава Радецкая
— Прости, — коротко обронил он, и все, что возникло между нами, разрушилось.
— За что?
— За то, что я болван.
Мне хотелось возразить, но не было сил спорить.
— Это потому что я некрасивая, да? — на душе опять стало смутно.
Он покачал головой.
— Пошли назад, — после короткого молчания велел Иштван. — Выпить бы тебе теплого вина и лечь спать.
Он встал и поднял меня с земли. Пес тоже вскочил и бешено завилял хвостом, радуясь, что все в порядке.
— Ты думаешь, я некрасивая… Или маленькая.
— Вот сейчас я думаю, что ты пилишь меня, как старуха своего мужа, — уже почти весело отозвался он. — Ты красивая и глазастая. Но целоваться не умеешь.
Я хотела возразить, но он потрепал меня по голове, как маленького ребенка.
— Поговорим об этом года через три, Камила. Ты подрастешь, и я, может, найду себе нормальное занятие. Не вечно же бродить по дорогам да якшаться с бандитами… Сколько тебе сейчас? Тринадцать?
— Почти четырнадцать, - я набавила себе больше полугода.
— Мелюзга. Подожди пару лет, и я женюсь на тебе.
— Правда?
— Не знаю. Тебе-то зачем такой муж, у которого в кармане шаром покати?
— Ты опять смеешься надо мной, - упавшим голосом пробормотала я.
— Хуже было бы, если б я плакал, как баба.
Иштван легонько подтолкнул меня, и мы зашагали по узкой дороге. Вначале я еще бодрилась, но, в конце концов, Иштван посадил меня на закорки, потому что идти я больше не могла. К середине ночи мы дошли до скотного двора, где нам разрешили переночевать, и я уснула на сене в обнимку с Арапом.
Наутро у меня болело все тело, и я еле поднялась, чтобы умыть лицо и руки. Иштвана и его короба рядом уже не было, и я обрадовалась, потому что из деревянного ведра на меня смотрел перепачканный мальчишка с соломой в волосах. Я зачерпнула воды горстью, вытерла лицо и жадно напилась. В сарае резко пахло коровами и навозом, но мне показалось, что нет запаха уютней.
Иштван вернулся позже, когда солнце уже высоко взошло, и принес кусок козьего сыра с пшеничной лепешкой. Короба при нем не было, и пистолет тоже пропал. Он ни словом не обмолвился о вчерашнем, и я тоже помалкивала.
— Готова идти? — деловито спросил он.
— А торговать? — я исподлобья взглянула на его смуглое лицо.
— Как-нибудь в другой раз.
— Почему?
Он весело махнул рукой, но я видела, что он не договаривает.
— Почему? — настойчиво поинтересовалась я.
— Потому что нечем, — неохотно признался Иштван и состроил грозную рожу. Он коротко признался, что вчера оставил в залог за пистолет весь свой товар и штоф водки, а сегодня тот человек уже исчез из кабака. Это было нехорошим знаком, и Иштван на всякий случай спрятал оружие в надежном месте, чтобы не вызывать подозрений; просто так, без лишних вопросов, его не продашь, а болтаться на виселице или лежать под палящим солнцем на колесе с переломанными костями из-за подозрения в убийстве ему не хотелось.
Я вздохнула, но он велел мне не печалиться и держать выше нос. Нищий да бездомный — тот же король, так сказал Иштван, никому не должен и ходит с богатой свитой из вшей да блох. Если что случится, то нищему терять нечего, кроме головы, а король положит на жертвенный алтарь все, что у него есть. Иштван предложил нам побыть для разнообразия королями в изгнании, и мы вновь отправились в путь, отблагодарив добрых хозяев, которые приютили нас. Теперь я не отходила от Иштвана ни на шаг, и всякий раз вздрагивала, когда видела на дороге людей, напоминавших моих вчерашних насильников, но он успокаивал меня: не словом, но жестом.
Шли мы медленно. Арап хромал на одну лапу, мне хотелось лечь на обочине и уснуть от усталости и ломоты в костях, и только Иштван не закрывал рта, чтобы развеселить меня. Мне нравилось его слушать, но мое сознание точно колебалось между явью и сном, и я иногда точно проваливалась в колодец, где теряла нить его голоса. Наш вчерашний ночной разговор то и дело всплывал у меня в памяти, а когда я вспоминала о поцелуях, в животе у меня рождалось какое-то слабое томление.
К обеду мы дошли до Вены, и на мосту через ров нас остановили стражники. Они приняли нас за бродяг, но Иштван наплел им душераздирающую историю о том, что пришел помочь с похоронами дальнему родственнику. Один из стражников оказался родом из его краев, и они заговорили по-унгарски, вспоминая общих знакомых. Офицер не собирался нас отпускать, пока Иштван не показал ему исподтишка серебряную монету. Они оставили меня на попечение караульных и отошли в сторону, чтобы без помех договориться о взятке. На жаре мне захотелось пить, и я все-таки решилась попросить воды у стражников. Унгарец отвел меня к бочке у крепостной стены и расщедрился настолько, что зачерпнул воды своей помятой медной кружкой. Я жадно выпила ее до дна, но вода оказалась такой холодной, что мне показалось, будто в горло и живот напихали льда. Лицо запылало, и я приложила кружку ко лбу, чтобы снять жар, однако она быстро нагрелась и обожгла меня. Мелькнуло обеспокоенное лицо стражника в белом парике, белом, как выбеленная ткань, как выветренная кость, потом появился Иштван, и темнота выползла из прохода под аркой
