Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ) - Шульман Нелли

– Надо добраться до повстанцев. Даже если я наткнусь на доктора Горовиц, жидовка меня не узнает. Они, наверняка, собираются атаковать управление госбезопасности, на проспекте Андраши. Я уверен, что Цецилию отвезли именно туда. Опыт уличных боев у меня большой… – он усмехнулся, запекшимся ртом, – я сделаю все, что угодно, но моя девочка вернется ко мне… – отряхнув куртку, сжав кулаки, Феникс пошел дальше.

Вдыхая промозглый воздух подземелья, он решил:

– Паспорт у меня при себе, но венграм я его не покажу. Вообще, чем меньше следов я оставлю, тем лучше. В Венгрии жило немецкое меньшинство… – он приостановился, – однако коммунисты их депортировали, после войны, и я не знаю венгерского языка… – Феникс пробормотал:

– Максимилиан Алоиз Мария Флориан Себастьян… Австриец приехал искать родню, он беспокоится за их судьбу. Депортации случились десять лет назад, но в Венгрии остались немцы. Коммунисты не выпустили из страны квалифицированных рабочих и ученых. Придумаю себе местных родственников. Я сражался в вермахте, оттуда у меня военная выправка и нужные навыки…

Впереди капала вода. Добравшись до подтекающей трубы, Феникс смыл с лица кровь и грязь. Под глазом набухал синяк, он сверился с часами:

– Я быстро очнулся. Русские не тронут Цецилию. Главное, чтобы она молчала о Холланде, иначе они заинтересуются женой нужного им человека. Но моя девочка ничего о нем не скажет… – серые глаза Цецилии, при упоминании ее мужа, подергивались льдом:

– Я его ненавижу, – чеканила девушка, – он изнасиловал меня, принудил выйти за него замуж, и восемь лет продержал взаперти. Я надеюсь, что больше никогда его не увижу… – облизав губы, Феникс закурил:

– Не увидит. Никто больше не встанет между нами, никогда. Но надо быть осторожным, я нужен Цецилии, нашей девочке, Фредерике, я нужен Адольфу… – до него донеслись отдаленные отзвуки стрельбы:

– Нашлись повстанцы, очень вовремя… – выбросив сигарету, он стал пробираться дальше.

Дьёр

В распахнутой двери гаража, на облупленной табуретке, стоял переносной радиоприемник:

– С вами радио «Свободная Европа»… – захрипел мужской голос, на немецком языке, – слушайте трансляцию из Вены. Передаем новости из охваченного восстанием Будапешта… – автомеханик вытер замасленные руки тряпкой:

– Запад им не заглушить, здесь слишком близко. Правильно ты сделал, что приехал… – он взял у Генрика сигарету, – еще пятьдесят километров, и трубка бы окончательно… – он выразительно повел рукой.

Двигатель форда задымился на полдороге между Будапештом и Дьёром. Тупица сбросил скорость, машина поползла по обочине забитого автомобилями и крестьянскими телегами шоссе. Устроив Цилу на заднем сиденье, перевязав рану вытащенной из багажа сорочкой, Адель перебралась вперед:

– Только не вставайте, – велела девушка, – кровотечение прекратилось, но лучше не рисковать… – Цила лежала на животе. Адель не видела в ране пулю:

– Сами мы ничего не достанем, мы не врачи. Кажется, позвоночник не затронут… – Цила могла двигаться, – а с остальным пусть разбираются в госпитале… – всю дорогу до Дьёра она уверяла Цилу, что ее муж, наверняка, приехал в Вену:

– Маргарита вернется из Лувена, – слабым голосом отозвалась женщина, – и Виллем в городе. Они справятся с девочками, вместе с Тиквой. Ты права, Эмиль полетел в Австрию, мы скоро увидимся… – Цила могла думать только о муже и детях.

В брюссельском аэропорту двойняшки обхватили ее ручками за шею: «Маме не ехать, – строго сказала Роза, – мама нами!». Элиза положила ей голову на плечо:

– Мама в небо… – девочка поводила пальчиком, – высоко, как типца… – Цила рассмеялась:

– Всего две недели, мои булочки. Папа и Тиква за вами присмотрят, а я привезу подарки… – в ее саквояже лежали деревянные куклы, плюшевый медведь, вертящаяся модель карусели.

Каждое лето в Мон-Сен-Мартен приезжал бродячий цирк. Шатер раскидывали на окраине, среди груд отработанной породы. Рядом циркачи ставили качели, с лодками, карусель, возводили палатки тира и кегельбана. Двойняшки подпрыгивали в коляске:

– Карета! Лошади! Надо туда, туда…

Эмиль и Цила усаживали девочек в потускневшую, позолоченную карету. Механизм медленно вертелся, они стояли у деревянного барьера, держась за руки. Роза испачкала нос мороженым, в золотистых волосах Элизы застряла розовая, сахарная вата. Цила тихо сказала:

– В Будапешт они тоже приезжали. Я помню карусель, я на ней каталась малышкой. Может быть, и не они, все цирки похожи… – Гольдберг потерся щекой о ее висок:

– Они, они. В Брюсселе, летом, они устраивали шатер в парке. Я мальчишкой бегал в их тир… – Эмиль редко брался за ружье. Он смешливо объяснял:

– Иначе никому не достанется призов. Пусть молодые парни постреляют… – двойняшки, впрочем, требовали от отца повести их и в тир, и в кегельбан:

– Они никогда не уходили с ярмарки без подарков… – слезы выступили на глазах Цилы, – они так радовались игрушкам. Летом в тире разыгрывали барабан и дудку… – всю дорогу до дома девочки, упоенно, колотили дудкой по барабану:

– Они с утра заводили музыку, – несмотря на боль в спине, Цила улыбнулась, – Эмиль шутил, что попросит убежища, в госпитале… – в окна форда несло прохладным, осенним воздухом:

– Я не хочу рисковать, тетя Цила, – извинился Генрик, – двигатель дымит, нам надо дотянуть до автомастерской… – она отозвалась:

– Для раны лучше ехать на медленной скорости. Я немного посплю… – Адель, шепотом, сказала Генрику:

– Это из-за потери крови. Пусть спит, ей надо отдохнуть… – он кивнул:

– Я знаю. У нас тоже бывают раненые. На северной границе тише, чем на южной, однако стычки, все равно, случаются… – темные глаза Адели смотрели на поток машин и телег. Струйка людей шла по обочине дороги, где ехал форд:

– Генрик, – девушка помолчала, – куда они все отправились… – Тупица вздохнул:

– Я такое видел в Польше, после войны. Из Силезии все бежали на запад, опасаясь русских. Здесь тоже все идут к границе. Хорошо, что навстречу нам не катятся русские танки… – все пансионы Дьёра были битком набиты постояльцами.

Генрик повел дымящийся форд на западную окраину города:

– У крестьян должны найтись комнаты, – объяснил он, – а от долларов еще никто не отказывался… – долларов у них не взяли. Пожилая пара перекрестилась:

– Что вы, милые, – на ломаном, немецком языке сказал хозяин, – Иисус заповедовал призревать обездоленных. Тем более, фрау ранена…

Цилу, осторожно, перенесли в деревенскую спальню, с горой кружевных подушечек на кровати, с резной рамкой, куда вставили семейные фото. Старший сын хозяев погиб на Восточном Фронте, юношей:

– До войны он жениться не успел, – сказала пожилая женщина, – а Шандор… – она коснулась фото младшего ребенка, – капитан, в армии. Он женат, у нас двое внуков… – на снимке офицер стоял рядом с танком:

– Он может быть в Будапеште, – подумал Генрик, – но не след старикам о таком говорить… – беспорядки они не обсуждали. Адель должна была ночевать с Цилой, а Генрик отмахнулся:

– Я в машине посплю. Осень стоит теплая…

Несмотря на конец октября, трава на лужайке, перед крепким, прошлого века, фермерским домом, еще зеленела. Их угостили домашним салом, с паприкой, свежевыпеченным хлебом, и пирогом с яблоками:

– Яблок этим годом, хоть грузовиками вывози, – смешливо сказал фермер, – мы дадим вам пакет, в дорогу… – среди падалицы, в высокой траве, к вечеру зашуршали ежи.

Генрик оставил Адель и Цилу в комнате:

– Тетя Цила заснула. Адель разбиралась с нотами, чтобы занять голову. Позвонить бы в Лондон, но откуда… – вернувшись в город, в поисках мастерской, Генрик проехал мимо почтамта. Двери, среди классических колонн прошлого века, оказались наглухо закрытыми. Тупица успокаивал себя тем, что и тетя Марта и дядя Джон, скорее всего, прилетели в Вену:

– Тетя Эстер найдет Шмуэля и дядю Авраама, они выберутся из страны. Но зачем госбезопасность открыла огонь? У них и так были наши документы. Если они получили приказ об аресте, они, тем более, не должны были стрелять… – он вслушался в скороговорку диктора. По сообщениям подпольных радиоточек, к вечеру опять вспыхнули столкновения восставших и войск госбезопасности: