Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ) - Шульман Нелли

Форд с табличкой «Такси» стоял у купальни Сечени несколько часов.

У парка, Цила наткнулась на патруль сил национальной безопасности:

– Не надо было с ними говорить по-венгерски… – она затянулась американской сигаретой Генрика, – это вызвало подозрения. Но никто из них не знал языков… – едва заслышав Цилу, старший патруля распорядился:

– Сдайте паспорта. Вы подозреваетесь в связях с нежелательными элементами, ваши документы подделаны… – Цила вздохнула:

– Господин офицер, я родилась в Венгрии, но покинула страну ребенком. Я гражданка Бельгии, а это господин Авербах, и госпожа Майер, лауреаты недавнего музыкального конкурса. Мы уезжаем из страны, что не запрещено законом… – гэбисты, как потом назвал их Генрик, переворошили весь багаж. Открыв скрипичный футляр, кто-то заметил:

– На вывоз антикварных вещей требуется особое разрешение, от министерства культуры… – Тупица, выразительно, закатил глаза:

– Это груда дров, господин офицер. Я играю на скрипке на репетициях, она сделана до войны. Инструмент потрепанный, поэтому выглядит старым. Никакой ценности он не имеет… – когда патруль оставил их в покое, Адель шепнула Генрику:

– Ты очень лихо врешь… – юноша, мрачно, отозвался:

– Я начал врать в Аушвице, не дотянув и до пяти лет. Мне надо было притворятся немым, Анри Мерсье, младшим братом близнецов. Я был уверен, что они не заглянут внутрь скрипки… – он добавил:

– С одной стороны, жаль, что у нас нет оружия. С другой, если бы тетя Эстер отдала нам пистолет, нас бы, немедленно, сопроводили на проспект Андраши… – длинные пальцы Генрика нашли теплую ладонь Адели:

– Не волнуйся, – тихо сказал Тупица, – я в армии служу, а не числюсь. Я умею стрелять, вожу машину. Я позабочусь о тебе и тете Циле… – Адель подумала:

– Дядя Джованни и дядя Максим тоже бы так сказали. Джон… – она скрыла вздох, – Джон любил покойную Эмму, а больше никого. Может быть, он не любит тетю Циону, но и меня он не любит… – начальник патруля ждал звонка с проспекта Андраши, разрешающего движение машины:

– Госпожа Гольдберг, – вежливо сказал он Циле, – у нас оборудован полевой телефон. Ваши документы при мне, я продиктовал коллегам все данные. В центральном управлении проверяют номера машины… – Цила заставляла себя держаться спокойно:

– Я объяснила, что взяла форд у знакомого, работающего в такси. Тетя Эстер нашла машину брошенной, однако если шофера убили… – Циле не нравились темные брызги, на полу, – и если дядя Авраам со Шмуэлем, попали в руки госбезопасности, то нас могут арестовать, посчитав, что мы избавились от таксиста…

Едва рассвело, как Генрик и Адель вытащили из саквояжа ноты:

– Таких концертов я устроил много, – признался Тупица, – у меня на заставе лежит обыденная скрипка. Я играю ребятам, надо как-то коротать время… – Адель потерла лицо руками:

– Глаза закрываются. Обычно я долго сплю, до полудня, так лучше для голоса. Генрик… – она помолчала, – но если на Синае начнется война, что случится на северной границе… – Тупица, аккуратно, смазал канифолью смычок:

– Понятия не имею, – мрачно отозвался он, – может быть, Иордания и Сирия решат поддержать Египет. Иосиф сейчас на юге, в самом опасном месте… – Адель спела несколько песен Шуберта, под скрипичный аккомпанемент. Солдаты госбезопасности, попивающие кофе из термосов, на ступенях купальни Сечени, аплодировали девушке.

Цила смотрела в окно первого этажа здания. Судя по всему, с началом беспорядков, купальню закрыли для публики:

– Здесь устроили пост, для проверки выезжающих из города… – Цила курила, отойдя от форда, – телефон стоит на столе. Ключи от машины у нас не забрали, надо быть наготове. У них тоже есть автомобиль… – она бросила взгляд на зеленый грузовик, с намалеванными на бортах алыми звездами, – но наша машина быстрее. Надо сказать Генрику, чтобы он не выпускал ключи из вида. Лучше всего, пусть держит их в замке…

Выбросив сигарету, наклонившись к окну, Цила так и сделала. Темные глаза Адели, испуганно, взглянули на нее:

– Нас ведь не арестуют, тетя Цила… – девушка сглотнула, – мы иностранные граждане… – Циле показалось, что на дороге, мелькнули рыжие волосы:

– Это солнечный зайчик, в зеркале заднего вида. Наконец-то распогодилось. Тетя Эстер собиралась пойти на баррикады, искать дядю Авраама и Шмуэля, но если и ее арестовали… – в открытой двери купальни послышался резкий телефонный звонок.

Цила видела, как старший патруля взялся за трубку:

– Ждать или не ждать… – сердце заколотилось, – Эмиль бы не ждал. Он говорил, что еще до войны, под землей, понял, что ожидание смерти подобно. Надо действовать, прямо сейчас… – офицер закончил разговор:

– Осталась минута… – Цила открыла дверь форда, – он выйдет на улицу, спустится по ступеням, скажет нам, что мы арестованы. Черт с ними, с документами… – она не успела опуститься на пассажирское сиденье. Спину пронзила острая боль, жакет намок горячим. Задохнувшись, Цила ощутила, как подогнулись ее ноги:

– Кто-то стрелял, мне в спину, но зачем… – кровь лилась по жакету, – госбезопасность не могла этого сделать… – по машине зацокали пули, двигатель взревел:

– Генрик, – срывая голос, заорала Адель, – они открыли огонь! Тетя Цила ранена, гони, гони… – втащив Цилу в машину, девушка захлопнула дверь. Заднее стекло треснуло, Генрик выругался, сквозь зубы:

– Найди рану, перевяжи ее… – он рванул рычаг тормоза, – по нам стреляют из всего оружия… – набычившись, он снес фордом деревянный барьер. Шлагбаум затрещал, Генрик почувствовал толчок:

– Я сбил кого-то. Пошли они все к черту…

Вильнув, сбросив на мостовую цеплявшегося за форд солдата, он погнал автомобиль к выезду из города.

Вытерев губы салфеткой, Эйтингон налил себе токайского:

– Несмотря на беспорядки, свежая рыба из Дуная никуда не делась. Попробуйте, товарищ Серов. Халасле ничуть не хуже волжской ухи…

Председатель Комитета Государственной Безопасности, мрачно ел борщ с чесночными пампушками. Наум Исаакович взял еще острой паприки, из фарфоровой перечницы:

– На второе гуляш, Иван Александрович. Венгерской кухни вам не миновать, – добродушно сказал Эйтингон, – но перец полезен для здоровья. В частности, мужского, – со значением добавил он, – в нашем возрасте это важно… – избач, как его, про себя, называл Наум Исаакович, покраснел:

– Лицемер, как и все они, – хмыкнул Эйтингон, – тиская брошюрки о партийном аскетизме, Горский развлекался с дамами и девицами. Матери покойной Князевой едва исполнилось пятнадцать лет. У Александра Даниловича губа была не дура… – в книжонке пермского историка, год пробегавшего при Горском ординарцем, реабилитированный соратник Ленина представал чуть ли не святым. В предисловии упоминалось, что товарищ Королёв подвизается консультантом на съемках фильма, о жизни Горского:

– В Цюрих и Лондон режиссера не пустят, – усмехнулся Эйтингон, – а Горский предпочитал проводить время в Европе. Ничего, за Цюрих сойдет Рига… – наваристый суп приятно пах пряностями:

– Нам пекут блинчики, – добавил Эйтингон, – по рецепту знаменитого Гунделя, с шоколадным соусом и орехами. Мы не Юрий Владимирович, и от десерта не откажемся… – посол СССР в Венгрии, едва выпив чашку кофе, уехал на встречу с Имре Надем.

Серов отставил тарелку:

– Не понимаю, чему вы радуетесь, товарищ Эйтингон. Арестованный молчит, а на улицах города, – он мотнул головой за решетку, защищающую окно, – собралось полмиллиона человек. Некоторые армейские подразделения переходят на сторону восставших. Надь открыто заявляет, что Венгрия готова выйти из Варшавского пакта. Под боком Австрия, где стоят американские войска… – в глазах Серова Эйтингон заметил страх:

– Он боится, что его вздернут на дерево венгры или расстреляют американцы… – приехав на проспект Андраши поздним утром, с вооруженным конвоем, Андропов привез наскоро отпечатанные фотографии. За кофе они рассматривали снимки висящего на фонарном столбе трупа, с распоротым животом. В ране, среди болтающихся кишок, виднелась окровавленная табличка. Повстанцы знали русский язык: