Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский
— Да, — прервал с улыбкой Фридрих, — но помните, что ваши тираны тоже не раз с нею имели тяжёлые конфликты.
— У нас было иное положение, иное прошлое, — сказал Каллимах, — вы можете улучшить своё мещанское сословие, как захотите, у вас мягкая глина. Я вам повторяю. Во-первых, это злотоносные пчёлы, которые умеют собирать мёд, а вы должны его подбирать, а потом это враги могущественных и ваши союзники.
— Да, — прибавил он, минуту подумав, — я говорил это покойному отцу и повторяю вам: влиятельные с духовными лицами, взявшись за руки, так же, как раньше, хотят остаться у руля. Архиепископы ставят трон вместе с королевским.
— На меня намекаешь! — рассмеялся Фридрих.
— Ты — архиепископ счастливого случая, но за тобой придут Олесницкие, — возразил Каллимах. — Вы знаете, что я не стою на стороне Рима и папы, — прибавил он. — Нужен Рим как глава церкви, чтобы эта церковь без ключа в хранилище не распалась на церквушки, а человечество — на кучки, без связи. Один пастырь и одна овчарня — прекрасная мысль! И маленьким пастушкам дали бы свободу править своими овечками на землях поменьше. До сих пор в Польше у нас было два короля, один на троне, другой в епископской столице; духовенство так подбирало себе людей, чтобы имели отвагу скакать на глазах у пана. Король возмутился… капеллан отвечал: «Убей меня, я готов на мученичество!» Так кардинал Олесницкий до конца держал в своей зависимости Ягайллу. Этому положил конец ваш отец, но духовенство не спит, капитулы не отказались от права выбора, Рим, может, захочет вернуться к назначению епископов. Если вы разрешите это… перестанете быть королём.
Фридрих, опёршись на локоть, слушал с чуть ироничным выражением лица.
— Каллимах, — сказал он, — audiator et altera pars, как архиепископ и епископ Краковский, я должен иметь хоть слово. Вы решительно заступаетесь только за тиранов, не за народные интересы. Вы называете себя гуманистами, правда? А становитесь представителями животной силы и кулака.
— Правда! Как гуманист, я от этого не отказываюсь! — выкрикнул Каллимах. — Потому что я убеждён, что человечество без умных тиранов одно ничего не добьётся. Что от этой черни и толп, которые летят, гонимые любым ветром, не ведая куда и зачем? Только на дворах князей гнездится наука, процветает искусство, имеют приют учёные и поэты. Толпа их не оценит, не поймёт, не накормит, не возложит на голову лавры. Человечеству нужны такие вожди сильной руки, сильной воли, большого сердца.
Все на мгновение замолчали.
— Я даю эти советы, за которые, я знаю, меня ненавидят, потому, что люблю вас как детей моего духа, — говорил дальше Каллимах. — Скажу больше, тут в Польше всё в корне нужно изменить. Съезды и послов от землевладельцев постепенно уничтожить и отправить в небытие… они вам всегда будут права диктовать. Потребуют съездов, зовите срочно на войну. Соберутся своевольно, у вас есть наёмное войско, пусть его станет столько же, сколько послов… смягчатся их рога. Пока будут сеймы, у вас не будет власти.
Нетерпеливый Ольбрахт уже немного встал, обхватил руками шею итальянца, нагнулся к нему и сказал:
— Все эти вещи записаны у меня глубоко в памяти, но я прибыл сюда с братьями совещаться не о том, мой магистр, а о войне. Мне нужна война, война для меня неизбежна и как дорога к тем целям, которые вы мне указываете. Я хочу начать с Валахии. Сигизмунд будет растрачивать себя в Силезии. Его там нужно посадить господарем, отняв престол у предателя, коварного Степанка.
Каллимах задумчиво покачал головой.
— Вы чнова скажете, что я вам советую по-итальянски, — сказал он, — война с этим Степанком много крови и денег будет стоить. Можно бы её избежать.
Тут он слегка понизил голос.
— Послать к нему на двор ловких людей, — сказал он, — которые бы сумели добиться его милости, а других одновременно бы подговоривали против него. Посеять там у него бунт и измену. С кинжалом легко, а можно встать на рубеже, чтобы воспользоваться замешательством. Валахия сама попадёт к вам в руки.
Ольбрахт сделал гримасу.
— Нет, — произнёс он, — ударим на него наступательным боем, мне нужно всё-таки вывести шляхту и самому вкусить рыцарского дела. Значит, война… война за Валахию.
— Я в целом не жажду войны, — проговорил Сигизмунд, — этим краем нелегко управлять, турки под боком, люди энергичные, которых нужно знать, великое варварство. Я в себе сил к этому не чувствую.
— Они найдутся, — прервал Ольбрахт.
Затем Фридрих начал:
— Эта война с Валахией кажется опасной, — прибавил он. — Может, позже она окажется более лёгкой и лучшие обстаятельства ей будут благоприятствовать; сейчас тебе, Ольбрахт, нужно осмотреться дома, так задобрить умы, чтобы для борьбы, о которой говорит Каллимах, найти поддержку. Вы все согласитесь со мной, что нам сперва у себя дома нужно крепче обосноваться. Такое долгое и счастливое правление отца удивительным образом окончилось тем, что после него требовали возвращения Пястов. Давайте посчитаем наших приятелей и сторонников. Ни у короля, ни у кого из нас их не очень много. В народе мы не найдём поддержку. Мы имеем слуг, ни одной партии. Мы создадим её себе, чтобы, на что-нибудь оперевшись, смелей шагать дальше. Прежде чем начнём уничтожать неприятеля, создадим себе друзей. Этих самых могущественных, которые теперь стоят против нас отрядом, нужно разорвать и разделить. Одних задобрить милостями, чтобы в других пробудить зависть. Как только посеем в их лагере разлад, мы будем панами.
Каллимах, слушая, поцеловал ученика в плечо.
— Золотые слова! — воскликнул он. — И видно, что моя наука в лес не зашла. Фридриху мы дали епископство и архиепископство, но это для него почести и хлеб, а не поле для действия. Клехов ему любой Марианус удержит под контролем, его надлежит где-нибудь использовать. Почему бы его не посадить на великорядстве Пруссии, чтобы подкопать и свергнуть Орден. Пока там находятся крестоносцы, а за ними Германия и Рим, в ваших внутренностях язва.
— Я хорошо это ощущаю, — сказал Ольбрахт, — но всего вместе предпринять не могу, а война с Валахией, этот первый шаг против Турции, лежит у меня на сердце в первую очередь.
Тут между ними начались прения о возможности экспедиции в Валахию, о которой и я только одним
