Ф. Самойлов - Вася Алексеев

Конференция работала третий день. Она уже сказала свое слово о самом важном. Все долго и дружно аплодировали, когда было предложено направить обращение Владимиру Ильичу Ленину. Ребята повскакали с мест.

— Ура Ленину! — кричали они. — Да здравствует Ленин!

«Мы громко заявляем, — написали участники конференции Ильичу, — что не остановимся ни перед какими жертвами в борьбе за уничтожение проклятого капиталистического строя, на развалинах которого мы новый мир построим».

Была принята и декларация Союза — «Резолюция рабочей молодежи о задачах организации». В ней говорилось о том, что рабочая молодежь России объединится в один «могучий юношеский социалистический союз, пойдет рука об руку с организованным пролетариатом всей России в первых его рядах и, смело поднимая красное знамя борьбы, объявляет себя отрядом Интернационала рабочей молодежи».

Теперь предстояло утвердить программу и устав нового Союза. Редакционная комиссия — Вася Алексеев был ее председателем — тщательно отшлифовала оба документа.

О целях Союза в программе говорилось:

«Развивать классовое самосознание своих членов, поднимать их культурный уровень и тем самым подготавливать их к борьбе за социализм».

Тут Дрязгов, помалкивавший все три дня, не выдержал. Он все-таки выскочил на трибуну.

— Почему в программе и уставе всё время говорится о политической борьбе? Политическая борьба — не дело Союза молодежи…

— Опять свою шарманку завел! — кричали ему из зала. — Наслушались, хватит!

Конференция гудела сердито и нетерпеливо. У Дрязгова нашелся какой-нибудь пяток единомышленников. Но что они могли сделать? На конференции собралось 179 делегатов, и основная их масса была единодушна.

В перерыве Дрязгов протискался к Васе:

— Всё равно вы неправы, не пойдет к вам молодежь.

Вася вспылил:

— Горбатого меньшевика могила исправит. Не пойдет молодежь? Уже пошла, или ты ослеп, не видел, как голосовали за нашу программу?

— Это еще не конец.

— Для вас конец. А для рабочей молодежи, конечно, только начало. Она пойдет дальше. Но без вас. Без тебя, Дрязгов, без твоего Шевцова.

Вася отвернулся, заговорил с ребятами о чем-то другом. Дрязгов постоял с минуту и пошел в сторону.

В последний день выбрали Петроградский комитет Союза — Васю Алексеева, Петра Смородина, Эдуарда Леске, Лизу Пылаеву, Оскара Рывкина, Леопольда Левенсона, Мишу Глебова… Это были те, кто готовил создание Союза.

Сбылась и Васина мечта о журнале. Решили назвать его «Юный пролетарий». Редактировать поручили Васе Алексееву и Эдуарду Леске.

Конференция подошла к концу. В тесном зале зазвучал «Интернационал»:

Это будет последний и решительный бой!

Для этого боя и станет собирать силы созданный здесь Социалистический Союз питерской рабочей молодежи.

«Юный пролетарий»

Теперь, встречая товарищей, Вася неизменно спрашивал:

— О чем решил писать? Когда принесешь?

— Да куда писать-то?

— Что значит куда? Ясно, в наш журнал, в «Юный пролетарий»!

— Ведь нет его еще…

Вася сердился:

— Нет еще… Партийный съезд нас поддержал, конференция Союза молодежи решила, что журнал обязательно нужен, а ты сомневаешься. Мелкобуржуазная тенденция это, больше ничего.

Если он говорил о мелкобуржуазной тенденции, значит, сильно сердился. Ему хотелось быстрее выпустить журнал. Он думал о «Юном пролетарии» постоянно. На заседаниях ПК Социалистического Союза молодежи и на массовых собраниях пользовался любым случаем, чтобы напомнить о нем товарищам. Надо было, чтобы все молодые рабочие ждали журнал, сами его делали. К этому их звала и листовка, выпущенная Петроградским комитетом Союза:

«Рабочая молодежь, слушай!.. Товарищи! Все за перо! Наш журнал должен отражать наши стремления и защищать наши интересы. Он — наша трибуна и орудие нашей борьбы».

Отправляясь куда-либо на собрание, на лекцию, Вася захватывал с собой пачку листовок. Он раздавал их ребятам. Потом расспрашивал:

— Читали? Почувствовали? А коли почувствовали, так надо действовать, не терять времени! Журнал поможет организовать молодежь. И не только в Питере — во всей России.

Первый номер «Юного пролетария» вышел в свет через три месяца после Петроградской конференции Социалистического Союза рабочей молодежи. Васе этот срок казался чудовищно большим.

— Сколько времени упустили, — твердил он.

Его самого обвинять в медлительности никак нельзя было. Препятствия возникали на каждом шагу. Где разместить редакцию, как добыть средства, у кого печатать журнал? Сколько было таких «где» и «как»! Редакционный аппарат должен был их все разрешать. А состоял этот аппарат, если говорить правду, из одного Васи Алексеева. Эдуард Леске журналом почти не занимался. Помогал Миша Глебов, но и то от случая к случаю. Он был занят. Все были заняты. Но как находил время Вася?

Работа над журналом началась в то время, когда Россия была еще капиталистической, а вышел он в свет уже в Советской стране. Он родился вместе с новым общественным строем, на рубеже двух исторических эпох, и надо ли говорить, как было насыщено событиями это время. А редактор журнала не принадлежал к числу тех, кто стоит в стороне от происходящего.

Через несколько дней после Петроградской конференции Социалистического Союза молодежи, едва Вася принялся за подготовку первого номера, страну поразила весть о корниловском мятеже. Вася бросился на Петергофское шоссе, в так хорошо знакомый ему дом № 2. Туда после шестого съезда переехал и Петроградский комитет большевиков.

В саду у домика была беседка, где любили собираться активисты.

Вася застал в беседке много знакомых. Все были возбуждены.

— На заводах разговор один: Корнилов открывает немцам дорогу на Питер. Нам оставляют выбирать — либо под русскими генералами быть, либо под немецкими. Но они без хозяина считали. Питер и революцию никому не отдадим.

Говорили о вооружении рабочих, о создании новых боевых отрядов Красной гвардии.

Васю кто-то окликнул:

— В райком заходил? Тебя спрашивали.

И Вася заспешил в райком. Он сразу вошел в работу. На экстренном заседании решили создать для борьбы с генеральским заговором революционный комитет. Васю ввели в его состав.

В тесной комнате, где поместился революционный комитет, всё время было полно народа. Приходили рабочие и требовали, чтобы их отправили на фронт против Корнилова. Являлись вооруженные группы красногвардейцев, их посылали в патрули. С заводов просили докладчиков, военных инструкторов. А больше всего требовали оружия:

— Даешь винтовки!

— Где пулеметиком разжиться?

— Говорят, путиловцы стали печь орудия как блины. В пушечной прямо дым коромыслом. Так надо и нам орудие получить, чтобы не голыми руками бить казаков.

Нарвская застава оказалась ближе других питерских районов к фронту, в ее сторону двигались корниловские войска. Надо было приготовиться к тому, чтобы первыми принять бой.

Спешно составляли делегации в корниловские части, расположившиеся неподалеку от заставы.

— Винтовки брать с собой будем? — спрашивал кто-то из делегатов.

— Не надо. Нас горсточка едет, а их тысячи. Оружием будем встречать в бою, если пойдут на нас. А едем мы для разговора с открытой душой. Пусть скажут прямо, пусть ответ дают — станут они в путиловских стрелять, поднимется у них рука?

Вася перечитывал обращение к жителям района, поминутно отрываясь для разговора с приходящими или чтобы снять трубку без умолку трещавшего телефона. Обращение надо было сделать коротким, боевым и понятным для всех.

«Граждане! Все силы на борьбу с контрреволюцией! В этот грозный и ответственный момент с твердой уверенностью в победе революции над кучкой черносотенных авантюристов сохраняйте прежде всего — спокойствие, выдержку и дисциплину…»

— Ну что ж, хорошо. Кажется, можно печатать.

Но когда печатались такие воззвания, было, конечно, трудно работать над журналом.

Корниловцев разгромили. А события продолжали нарастать. Оружие, взятое рабочими, чтобы сражаться против контрреволюционных войск, не вернулось на склады. Рабочие крепко держали его. Они говорили: «Скоро понадобится».

И все понимали недосказанное: «Когда будем брать власть…»

Теперь вечерами отряды Красной гвардии открыто, не таясь, проходили по улицам заставы — с винтовками, с пулеметами. Шли в Екатерингоф, шли к Шереметевской даче, в поля.

Вначале, бывало, кто-нибудь еще вспоминал:

— Правительство все-таки приказывало сдавать оружие, грозилось, что силой отнимать будет.