Тулепберген Каипбергенов - Непонятные
Ерназару казалось, что он не выдержит и рухнет под тяжестью этих раздирающих сердце дум, разочарований и обид. В конце концов он пришел к выводу, что ему не остается ничего другого, как покончить с собой. Человек, который так опозорился перед народом, перед собой, который остался один, покинутый и преданный своими соратниками, жить не должен и не может!.. Но сначала он обязан объяснить матери свое решение и только потом осуществит его…
— Ассалам алейкум, Ерназар-ага! — услышал он бодрый молодой голос.
— А, это ты, Бердах! Ну, как успехи, как учение у Каракум-ишана?.. — безучастно откликнулся Ерназар.
— Он прогнал меня.
— Прогнал? Почему?
— Ему не нравятся мои песни! — лукаво улыбнулся Бердах. Но улыбка на его лице быстро угасла; он заметил, каким измученным и постаревшим выглядит Ерназар. — Вы сильно утомились, Ерназар-ага?
Ерназар замялся, потом направил разговор в другое русло:
— Если в карман сироты даже положить монету, она там все равно не сохранится — карман-то дырявый! Дорогой мой, отец твой беден, страна твоя нищая, почему бы тебе не обучиться знаниям у ишана, а потом употребить их на пользу отца и страны твоей?.. — Больше он ничего не добавил, лишь сделал Бердаху прощальный жест рукой и повернул назад.
Ерназар, вновь подошел к «русской стене». Он долго гладил стену по шероховатой и холодной поверхности своими огромными ладонями… Потом отпрянул от нее, закрыл искаженное страданием лицо руками, повернулся и поплелся прочь, согбенный, разбитый.
— Эй, Ерназар, что, все твои надежды и сила только в этой стене? — возникла перед ним Гулзиба.
Он встрепенулся, однако не остановился. Гулзиба догнала его.
— Я… я… сердце мое чуяло, что ты останешься здесь один в обиде на весь белый свет…
— Бес, а не женщина! — грубо огрызнулся Ерназар.
— Я женщина! Человек я!
Ерназар оторвал глаза от земли. Гулзиба была одета празднично, будто на свадьбу собралась. Он поморщился:
— Чего тебе надо?
Ты устал! Пойдем, вернемся в шалаш! Тебе необходимо отдохнуть. Успокоиться… Пойдем! — мягко настаивала Гулзиба.
Ерназар почувствовал и слабость, и усталость, и облегчение: ему не надо было принимать никаких решений, за него думают, о нем заботятся…
Гулзиба принялась наводить порядок в шалаше; она заново разостлала кошмы, разворошила слежавшееся сено. Она двигалась с такой естественной грацией и легкостью, она была так хороша, что руки Алакоза сами потянулись к ней. Гулзиба отстранилась от него.
— Сядь и выслушай меня! — В голосе Гулзибы было что-то такое, что заставило Ерназара безропотно подчиниться. Он отступил от нее, присел у входа в шалаш. — Я считаю тебя старейшиной аула, поэтому пришла высказать тебе свою жалобу. В народе говорят: девушка — это лампа, которая светит чужой семье… Увы, мне посветить не удалось…
— Ничего себе девушка! — саркастически рассмеялся Ерназар. — Кого теперь хочешь окрутить, сбить с пути? Мадреима или Маулена?..
Ты очень устал! Ложись, я сделаю тебе массаж! Авось полегчает! — Гулзиба держалась спокойно и невозмутимо.
— Кошка ты!
— Чем с ума сходить да плести невесть что, ложись-ка! Я помогу тебе! Ничего нет целебнее массажа для человека в таком состоянии, как ты… Алакоз упрямо дернул плечом.
Ерназар, Ерназар, меня уже нельзя унизить, оскорбить или испугать! Ради тебя я прошла через ад… А в сердце твоем я вижу лишь змею!
— Раздевайся и меня раздень! — жадно потянулся он к Гулзибе.
Она резко вскочила и выбежала из шалаша. Когда Ерназар выглянул наружу, то увидел, что Гулзиба прислонилась к «русской стене» и горько-горько плачет. Сердце его дрогнуло. Он потихоньку приблизился и осторожно спросил:
— Это ты ездила в Хиву, дала деньги страже? Гулзиба не могла унять рыдания.
Почему ты выдала себя за мою жену? Почему? Разве нельзя было сказать, что я твой брат?..
— Ох, Ерназар! — сквозь слезы вымолвила Гулзиба. — Во всей стране нет человека сильнее и умнее тебя, однако… В чем-то ты как дитя малое… Родственники и друзья-приятели твои — они всего-навсего войлок твоей и моей юрты. А мы друг для друга — остов ее. Неужто ты это до сих пор не понял? Я не посягаю на то, чтобы войти в твой дом хозяйкой, еще одной хозяйкой. Я мечтала об этом, да мечту мою светлую разбили, разрушили. Но ты знай — моя любовь будет тебе защитой и опорой всегда и везде. Всю жизнь.
— Когда мы встретились на берегу реки, а потом около водоема, я еще верил, что такая любовь бывает на свете…
— Я все та же Гулзиба.
Губы Ерназара скривились в усмешке.
— Женщины что кошки. Когда они голодны, то едят, глаза жмурят от удовольствия! Но стоит им насытиться, забывают обо всем и обо всех.
Ты заблуждаешься, Ерназар! Ты и раньше не очень-то меня понимал, видел во мне лишь усладу, лишь мое тело тебя прельщало. Оно так влекло тебя, так манило, что ты терял голову… А ведь я человек, Ерназар, человек! Теперь я не та девочка, которую ты встретил когда-то на берегу реки! С той поры солнце всходило и заходило много-много раз, много воды из той реки утекло в Арал!.. Ты честный, ты храбрый человек, ты отец каракалпакам, они тебя оставили сейчас, не поня ли, потому-то я и пришла к тебе. Я верю в тебя, я знаю: ты хочешь народу только добра! Он пока не понимает тебя и твоих целей до конца! Однако и твоя вина в этом есть! Ты мимо людей глядишь, душу их не видишь! — Гулзиба сняла с головы платок, спрятала в него лицо, потом сказала:- Я расскажу тебе сейчас все, что прошло мимо тебя, о чем ты никогда даже не задумывался… И поведала ему она как на исповеди, — и почему она пыталась утопиться, и о бескорыстии бедного Рузмата, отдавшего за нее жизнь, и правду о смерти Рустема, Улбосьш и Сержанбая… Она говорила спокойно. Ошеломленный Ерназар только и смог пробормотать:
— Все как в дастане!
— Судьба каждого человека — это дастан, только не каждый это осознает! Поэтому судьба других людей кажется ему сказкой! — с достоинством произнесла Гулзиба. — Ерназар, в Хиву я привезла все, что осталось от байского богатства, любой ценой я хотела освободить тебя. Для себя, для страны нашей. Но больше всего я думала о тебе. Ты не понимаешь людей, лучших их порывов и устремлений, не видишь, не ценишь! Вспомни Векторе! Ты небось думал, что он выдаст тебя, а он предпочел расстаться с жизнью! Со своей молодой жизнью! Ты веришь тем, кому не следует верить, Ерназар, и не веришь тем, кому надо верить!.. — Гулзиба умолкла. — Бессердечный ты! — Она быстро направилась к коню, вскочила на него.
— Гулзиба!.. — неслось ей вслед. — Гулзиба!.. Ерназар, оседлав коня, погнался за ней, настиг ее.
— Гулзиба!..
Она продолжала скакать вперед; щеки ее были омыты слезами. Ерназар схватил ее коня под уздцы.
— Прости меня, Гулзиба, прости! Когда у человека свои тревоги, свои заботы, ему бывает не до горестей других. Я все время жил мыслями о судьбе народа, поэтому…
— А я? Разве не принадлежу, не отношусь к нему, твоему народу?..
— От кого, у тебя ребенок? — вырвалось у Ерназара.
— Господи, когда же ты удушишь змею, что угнездилась у тебя в сердце? — с отчаянием простонала Гулзиба.
— Как зовут твоего сына?
— Чтобы скрыть от людей правду, я назвала его Нурджаном. Именем, которое было созвучно с именем Сержанбая. Но… но по правде, оно должно рифмоваться с твоим именем! Сына зовут Нурназар.
Ерназар направил коней обратно, к «русской стене».
— Я облегчила свою душу, Ерназар, тем, что открыла тебе всю правду! — услышал он нежный шепот Гулзибы. Ерназар вел коней так, что они касались один другого боками. — Говорят, несчастливый человек не может сделать счастливым другого человека, не может наделить его счастливой судьбой… Я несчастливая, но готова все сделать, все, чтобы только ты был счастливым! Все, что в моих силах, возможное и невозможное.
— Я очень счастлив, Гулзиба, сейчас!
— Пройдет время — и весь народ твой будет счастливым!
— Когда это будет!..
— Как было бы хорошо, если бы мужчины научились у женщин терпению и умению ждать.
* * *— Гулзиба, никогда раньше я не подозревал, что объятия женщины могут быть такими сладостными! — зашептал на ухо Гулзибе заново покоренный ею Ерназар. — Ты вернула мне силы и веру в себя. У меня просьба к тебе: пусть ни один человек не узнает о нашей с тобой любви, я дал клятву матери…
— Не тревожься понапрасну! Ты для своего народа останешься единым и непогрешимым богом!.. И для меня тоже!
Ерназар просиял.
Ты вернула мне больше, чем силы и веру! Мне снова хочется жить, и гораздо больше, чем раньше!
…Ерназар вновь вернулся к каждодневным делам и заботам.
Он стал сам отвозить в Хиву ханский налог. В этом пышном многолюдном городе будто кто-то душил его, будто кто-то следил за ним из-за каждого угла подозрительным взглядом. В Хиве он чувствовал себя так, словно этот город перехитрил его, разбил его мечты и надежды, а теперь насмехается над ним. Быть там, среди чужих людей, таящих за улыбками враждебность и ненависть, для Ерназара стало сущей пыткой.
