Борис Тумасов - Гурко. Под стягом Российской империи
— Здорово, преображенцы! Здорово, измайловцы! Гренадеры, молодцы!
По колонне, от роты к роте, эскадрона к эскадрону катилось ответное солдатское «Урраа!»
На постой остановились в Яблонице. Гурко знал: отступив без боя, турки готовят сопротивление впереди. Взяв с собой переводчика и конвой, Иосиф Владимирович выехал на рекогносцировку. За аванпостами редкие малые деревни в два-три домика. Больше не жилые, заброшенные. Болгары бежали, опасаясь турок.
У встречных местных жителей Гурко расспрашивал о турецких укреплениях, просил помочь в расчистке дорог, звал в проводники.
Иногда останавливая коня, подолгу смотрел на синеву гор. Они высились грозной, непроходимой зубчатой стеной, на вершинах которой белели снега.
Нередко, генерал озабоченно думал: что ждет российского солдата там, где снега и ущелья?
Чаще всего Иосиф Владимирович спрашивал у местных жителей, какие тропинки ведут к вершинам, но люди удивлялись, зимой в горы никто не ходил, разве что одиночные охотники. Но генералу Гурко не малый отряд предстояло повести, а десятки тысяч солдат с орудиями, боеприпасами. Пройти, ломая сопротивление врага. А что впереди будут укрепления, Иосиф Владимирович был уверен.
И он пытался узнать, что ожидает армию на подъеме и при спуске, сколько таборов оставил в горах Мехмет-паша…
На рассвете в Яблоницу к Гурко пришли два брата из Правеца.
— Господарь генерал, — сказали они, — турки в Правеце укрепились. Они построили редуты, а на горе установили батарею своих орудий.
— Вы сможете на карте показать эти места? — спросил Гурко и на утвердительный ответ велел позвать начальника штаба.
Нагловский внес карту, расстелил на столе. Братья склонились и, легко ориентируясь, указали места расположения турецких укреплений.
Этот день Иосиф Владимирович для себя посчитал удачным, потому как оба брата, Василий и Асен, промышляли охотой и сразу согласились быть у Гурко проводниками.
Посоветовавшись с Раухом и Нагловским, Иосиф Владимирович принял решение наступать на Правец. Это турецкое укрепление в будущем могло помешать гвардии подняться на перевал.
По рассказам братьев и данным разведки, удар можно было нанести с фронта, от деревни Усыковицы. На это направление Гурко послал лейб-гвардии Московский полк, а для облегчения наступления московцев им была придана батарея пушек, которой предстояло вести обстрел неприятельских укреплений.
На пути солдат Московского полка путь преграждали огромные валуны. Шли по шоссе от Усыковицы на Правец. Турки засели на кряже, покатой круче, основу которой составляли каменные глыбы.
При первом же взгляде Гурко понял: атаковать кряж снизу невозможно. Когда солдаты начнут на него взбираться, цепляясь за кустарники, турки перестреляют их.
Генералу стало ясно, что выбить засевшего на кряже противника можно, лишь обойдя его. И у него созрел план: занять соседние кряжи и, установив на них пушки, одолеть турок.
Одновременно Иосиф Владимирович посылает пехоту с фланга и перерезает дорогу, связывающую Правец с главной турецкой базой Орхание, а генерала Рауха с семеновцами направляет в тыл неприятеля, на горные вершины.
Турки обнаружили продвижение Московского полка заранее и потому отошли на подготовленные в горах позиции.
Ночью солдаты, в кровь разбивая руки, втащили на ближайшие к противнику кряжи девятифунтовые пушки. Шестнадцать орудий начали обстрел позиций противника. Под их огнем турки отошли в укрытие.
Обстрел длился весь день. Время, назначенное для атаки, приближалось, но генерал Раух с семеновцами задерживался.
Гурко волновался. Он все время направлял бинокль к вершинам, где должен был появиться Раух. Иосиф Владимирович представил, какие трудности преодолевают семеновцы, взбираясь по крутым горам, и переживал за солдат.
И, когда в шестом часу вечера на вершине раздалась первая ружейная пальба и Гурко увидел солдат, он оторвался от бинокля, повернулся к столпившимся за спиной штабным офицерам, сказал со вздохом:
— Молодцы семеновцы! Итак, начинаем атаку.
Понимал генерал Гурко трудности, которые предстояло преодолеть семеновцам. Потому и обрадовался, когда увидел, что Раух уже обошел Правец и ударил в тыл туркам. Вон они, семеновцы, на вершине гор.
Трое суток пробирались семеновцы, чтобы выйти на заданные позиции.
10 ноября наступление начал Московский полк. Турки отбивались отчаянно. Несколько раз солдаты сходились в штыковую. Орудия расчищали дорогу.
Ночью в сплошном тумане две сотни измайловцев, карабкаясь по скалам, ворвались в турецкие укрепления. В рукопашный бой вступили и солдаты Московского полка. Удар оказался настолько стремительным, что турки бежали в городок Этрополь…
По данным разведки, Мехмет-паша укрепил Этрополь заранее. На горах, на острых гребнях, возвели редуты и ложементы, а на горе Святой Троицы, позади города, стояла батарея.
На совещании штаба был выработан план взятия Этрополя. Он заключался в обходном маневре: карабкаясь по отвесным скалам, заходя вправо от ущелья, наступали три батальона преображенцев; тропой слева в тыл туркам пробирался Великолуцкий полк, а один батальон преображенцев наступал по ущелью Малого Искера.
Принимая такой план, генерал Гурко заметил:
— Пожалуй, это будет малая репетиция большого штурма Балкан…
Согласно диспозиции Гурко войска к 10 ноября вышли в тыл туркам. А ночью солдаты-охотники ворвались в редуты и овладели Орлиным гнездом.
В то же время орудийный обстрел по укреплениям на Святой Троице вывел из строя турецкие батареи.
И, когда батальоны двинулись в обход горы, турки бежали через перевал Шандорник к Араб-Конаку…
12 ноября генерал Дандевиль прислал Гурко донесение: турки покинули Этрополь, город занял лейб-гвардии Преображенский полк.
Овладев Этрополем, Гурко расчистил путь через Балканы к перевалам: Вражскому, Шандорнику, Блатницкому. Неизведанной была для российских солдат эта дорога, по которой генералу Гурко предстояло провести армию. Одно и знал Иосиф Владимирович: надо было преодолеть непроходимые зимние укрепления, возведенные природой.
В Этрополе болгары тепло встречали победителей. В церкви служили молебен и Гурко обратился к народу с просьбой помочь российским войскам.
Разместив свой штаб в Орхание, генерал-адъютант Гурко принял решение — начать переход корпуса через Балканы после падения Плевны, когда подойдут войска, выделенные ему главнокомандующим.
У проселочной дороги, на выезде из Орхание, ровными квадратами вырос палаточный городок. Он напоминал сложенные на лугу копенки сена.
От непогоды брезент поблек и уже представлял собой слабое укрытие от ветра и уж совсем не спасал от морозов.
Гурко появлялся в палаточном городке, как правило, задолго до рассвета, шел мимо палаток, выслушивал рапорты дежурных ордеров, разговаривал с дневальными солдатами. Позже, перед побудкой, к генералу присоединялась свита из старших офицеров, адъютанты.
У палаток егерей дневальный развел костерок, грел руки. Увидев генерала, вытянулся:
— Голодно, солдат? — спросил Иосиф Владимирович.
— Да уж как иному быть, ваше высокоблагородие, коли в зиму повернуло.
— Сколько лет служишь, солдат?
— Пять, ваше высокоблагородие.
— Откуда призван?
— С Рязанщины, ваше высокоблагородие, из деревни Лесной.
— Поди, леса у вас хорошие?
— Ни единого деревца, ваше высокоблагородие.
— Отчего же деревню назвали Лесной?
— В лета давние, сказывают, так барин пожелал.
— Ну, дневаль, солдат. Скоро срок службы закончится, домой, к земле воротишься, хлеб растить.
— Да уж как, ваше высокоблагородие, по земле соскучился…
К исходу дня Иосиф Владимирович почувствовал общее недомогание, болела голова и тело было чужим.
«Не ко времени болезнь», — подумал Гурко.
Такое с ним случилось три года назад. Тогда он только взял себе в денщики Василия. Увидев, как мается генерал, Василий поднялся на рассвете, сварил какие-то травы, влил в это снадобье спирт и поднес генералу:
— Ваш благородь, испейте.
Выпил тогда Иосиф Владимирович, потом пропотел, трижды денщик белье ему менял, а утром поднялся совершенно здоровым…
И вот сегодня прошлое недомогание почувствовал. Позвал денщика:
— Кажется, Василий; надо варить твое зелье. Нам по лазаретам не время отлеживаться.
— А я вас, ваш благородь, в госпиталь и не отпущу. Попьете травки, хворь позабудете.
Правду сказал псковский крестьянин, а когда Гурко поправился, спросил:
— Неужели, Василий, от бабки познание твое?
— Ваш благородь, от бабки истинно. Она многое чего умела…
Тотлебену не спалось. Накинув на плечи подбитую мехом генеральскую шинель и надев папаху, он толкнул набухшую дверь. С улицы пахнуло морозом. Свежий ветер ворвался в сени. Тотлебен переступил порог, остановился на крылечке.
