Александр Савельев - Сын крестьянский
Через три дня Варвара была призвана к Болотникову.
— Ну, Варвара великомученица, — всамделе ты столь перетерпела, что не грех тебя так назвать, — ну, Варвара, отдохнула малость, снова принимайся за службу ратную.
По всему ты — головушка отчаянная, вот и дело тебе даю отчаянное. Свершишь для народа — добро будет. Токмо упреждаю: сгинуть можешь. Если страхуешь — откажись. Перечить не стану, — сказал Иван Исаевич, наперед зная ее ответ.
Варвара тихо и серьезно проговорила:
— Надо, значит, вершить стану. Сгину, значит, судьба. Сказывай, воевода.
— Войско народное, сама знаешь, к Москве движется. Посылаю тебя туда вперед. В Москву с севера войдешь, так вернее будет. Опять грамоты подметные метать станешь. Да не это главное. Иди к Ереме Кривому. Олешка сведет тебя к нему, а он все скажет.
Крепко обнял Болотников Варвару и отпустил. Глядя ей вслед, думал: «С таким народом не пропадешь!»
Олешка провел Варвару в избу, где жил Еремей Кривой. Введя к нему, отдал запись Болотникова, улыбнулся Варваре. Она сказала:
— Хлопчик, счастливо оставаться!
— А тебе, Варя, счастливо вперед идти!
И с серьезно-плутовским лицом прошагал мимо нее военным шагом, исчез. Варвара села в уголку и разглядывала Еремея, внимательно читающего запись. Средних лет мужчина, остриженный в кружок, с длинными русыми усами на бронзовом лице и с завязанным черной лентой левым глазом. Прочтя запись, он внимательно посмотрел на Варвару. «Ишь, словно буравом насквозь просверлил», — подумала Варвара.
— Сказывай, Варя, какая ты ныне есть, чем дышишь? — произнес он шутливо высоким, приятным голосом. Та рассказала про себя. Под конец ласковая усмешка промелькнула на лице Еремея.
— Так! Вот и Иван Исаевич тебя хвалит. Слушай! Вот они, подметные грамоты. Возьмешь, раздашь. В Москву с севера войдешь, как воевода приказывает. У церкви Николы на Крови — это в Скородом войти надо — живет Никола Алфеев, парень молодой. Недалечко от его жилья и склад. В нем бомбы, ядра и зелье хранятся. На складе этом он служит, охраняет до поры до времени. Наш он, а там думают, что ихний он.
И опять скупая усмешка.
— Вот тебе грамота, само собой облыжная, кто ты и откуда. Женка ты того Николы Алфеева, прибыла ты к ему на жительство из села Кресты, под Тверью. Оттоль и Никола. Вот и езжай. Грамоту, со словами условными, Никола прочтет, сведает по ней: от нас ты. Спешки не надобно. Подрывайте склад, когда зелья много накопится. Вестей Никола не подает. Уж не сгинул ли? А узнаешь, что нет его, сама до того склада добирайся. Трудно это, а надо. К вечеру трогайся!
Простились, и ушла Варвара думая:
«Что-то будет?»
К Болотникову присоединились Боровск, Верея, Вязьма, Звенигород, Мещевск, Серпейск, Волоколамск.
Жители выходили с хлебом-солью, целовали крест на верность царю Димитрию Ивановичу.
В конце октября Иван Исаевич был уже верстах в десяти от Престольной. Его рать расположилась на опушке оголенного березового леса. День был холодный, сухой. Ярко светило солнце, сверкал снег. Зима была ранней.
Как на ладони было видно село Коломенское, старинная вотчина и летняя резиденция русских царей. Отчетливо выступал высокий деревянный дворец с башнями ярких цветов. Его шатровые и луковицами крыши, посеребренные и позолоченные, ярко горели в солнечных лучах. Кругом дворца теснилось множество теремов, изб, рубленных из кондового леса, с переходами, сенями, крыльцами. Блестели на солнце слюдяные окна. На высоких трубах виднелись окрашенные коньки из жести. Каменный шатровый храм Вознесенья — замечательный образец русского зодчества — сверкал на фоне голубого неба золотыми главами и крестами.
— На народной крови воздвигнуто, — произнес Болотников, обращаясь к свите и указывая на дворец.
Помолчав, добавил:
— Здесь будет стан мой. Отсюда начнем бои за Москву.
На следующее утро вокруг Коломенского закипела работа. Накладывали одни на другие в три ряда сани, набивая их сеном и соломой, и поливали водой. На морозе получился вал из дерева и льда.
Иван Исаевич то командовал, то сам брал в руки пилу или топор. Понатужившись, поднял и понес на вал громадное отесанное бревно.
— С таким воеводой не пропадешь. Наша кость, черная, — любуясь Болотниковым, произнес веселый мужичок.
— А взор, что у сокола, — в тон ему добавил высокий широкоплечий ратник.
Прискакал гонец. С удивлением смотрел он, как Иван Исаевич обтесывал топором толстую дубовую сваю, думал: «Вишь, как раскраснелся, на морозе-то работаючи. Не нашим начальникам чета».
Он низко поклонился Болотникову, отиравшему с лица пот.
— Челом бью тебе, воевода, от Прокопия Петровича Ляпунова, от Григория Федоровича Сумбулова да от Филиппа Ивановича Пашкова, воевод наших. Стоят они со дружинами в слободе Котлы и возле. Дожидаются тебя. Просят пожаловать.
Болотников пытливо глянул на гонца и сдержанно произнес:
— Езжай вспять, гонец. Передай воеводам: жду их у себя.
На следующий день в Коломенском, во дворце, состоялась встреча. Болотников вышел в большую дворцовую палату с несколькими своими военачальниками.
Шумно ввалились в палату Ляпунов, Сумбулов и Пашков.
— Воевода, здрав буди!
— Рад слушать ваши речи приветные, — с достоинством произнес Болотников.
Федор Гора весело и довольно явственно шепнул соседу:
— Вийско наше не маленькое, не плохенькое. А тут и пидмога. Зовсим гарно! Боже ж мий, як гарно!
Лицо у него сияло, словно Федор проглотил меду, а язык работал у него с хитрецой, по пословице: «лопоче, лопоче, чого вин тильки хоче?»
Иван Исаевич помалкивал, приглядываясь к прибывшим.
Вот Прокопий Ляпунов. Высоченный, здоровенный; кулаки, словно кувалды молотобойные, усищи и бородища белокуры. Вид у него новгородского ушкуйника, добытчика злата-серебра, каменья драгоценного, рухла дорогого. Дворян. Богатый рязанский помещик. Полувоин, полукупец.
Иван Исаевич перевел взгляд на Григория Сумбулова. Рязанский воевода набрал дружину из дворян и торговцев. Среднего роста, смуглый, черноволосый, горбоносый, некрасивый; он был горяч, не терпел возражений; роду-племени чеченского.
А вот боярский сын, веневский сотник Пашков, Филипп Иванович, по прозванию Истома. Красавец! Лет тридцати, среднего роста, широкоплечий, синеглазый. Доспехи и епанча на нем красного бархата. В самом деле — Истома. Многие женки и девы истомились по тому ли воеводе Пашкову, а ему хоть бы что. Хохотнет и к другой красавице стопы направит. Храбр, честолюбив, заносчив.
Прикинул мысленно Болотников: кто они, чем дышат?
«Дворяне да бывший воевода царский — соратники не прочные. Ладно пока! А дальше видно будет», — думал он.
Приветливо улыбался Иван Исаевич, а глаза были холодные, пытливые.
— Рад вам, гости дорогие! Слышал я о подвигах ваших, дивился, а ныне господь привел совместные действия начать. Теперь мы хитрену Шуйского залучим в мешок, как кота блудливого, право слово!
Громким хохотом ответили гости на «шутейные» слова Болотникова.
Уселись по местам. Пошла беседа о ратных действиях. Небрежно развалившись на мягком кресле, с гордостью поглядывая на окружающих, начал Истома Пашков:
— Рать моя тыщ за сорок будет. В ей веневичи, да туляны, да каширяны, и с иных городов. Я сам их супротив царя поднял. Слыхал ты, чай, Иван Исаич, что я к тебе из Путивля иду. Под Ельцом рать немалую разбил с воеводой ихним, князем Воротынским. А воевода Сумбулов со рязанами сам ко мне от Воротынского перешел.
Пашков насмешливо улыбнулся, взглянул на Сумбулова. Тот заерзал на месте, чуть покраснел и обидчиво сказал:
— Ну и что же? Ты, Истома, сам знаешь: не гоже мне ныне за Шуйского стоять, жмет он наше дворянское сословие.
Пашков продолжал:
— К слову говорено, Григорий Федорович! Дале шел я, как тебе ведомо, через Новосиль, Мценск, Тулу, Венев, Каширу. Под Коломною пристал ко мне наш славный Прокопий Петрович Ляпунов, со дружиною малою, да весьма крепкою. Дворяне все рязанские. Коломна нам не сдавалася, приступом ее взяли, жителей побили, городок вынули. И свершилося у села Троицкого великое побоище. А был там воеводой царским князь Мстиславский. Состоит он у царя первым боярином; полководец многоопытный. А с им брат царя Дмитрий Шуйский да князь Воротынский.
Истома приосанился, усмехнулся.
— И разбили мы и погнали мы рати царские до самой Белокаменной. В Котлах ныне стоим, тебя, Иван Исаевич, дожидаем. Так-то!
Болотников, одобрительно качая головой, произнес:
— Добро! У нас тыщ шестьдесят, у вас тыщ сорок. Вот и зачнем вместе Москву воевать.
Сумбулов настороженно спросил:
— Кому из нас в главных быть?
Иван Исаевич прошелся по палате, переглянулся с Федором Горой, остановился и, решительно глядя на гостей, твердо сказал:
