Александр Старшинов - Наследник императора
– Я не могу идти: в лагере Траяна меня многие знают в лицо. И значит, сразу выдадут, как только встретят.
– Или ты просто не хочешь? – подозрительно прищурился Децебал.
– Я бы пошел. Ибо это спасет наше царство. Но говорю: меня опознают, замысел провалится.
– Он прав, – поддержал Сабинея Бицилис. – Его непременно узнают.
– Тогда прочь! – воскликнул Децебал и указал на дверь. – Нечего тебе здесь делать, раз не готов для меня исполнить важное дело и ищешь пустые отговорки.
Сабиней дернулся как от удара и повернулся к Бицилису.
– Поддержи меня – не трушу я и не отказываюсь. Но, после того как побывал я на той стороне, как несколько дней прожил в Дробете, сотни людей помнят меня в лицо. Я погублю все дело…
– У меня, – ускользнул от ответа Бицилис, – нет еще мнения по этому поводу.
Сабиней скрипнул зубами, поклонился, хотел поцеловать руку Децебалу, но царь демонстративно ее отнял, и Сабиней вышел, понимая, что, возможно, в этот миг утратил милость царя навсегда.
– Вернетесь, – обратился Децебал к оставшимся трем дезертирам, – озолочу. Насыплю золота столько, сколько каждый из вас весит.
– Нужен еще один, – сказал Бицилис. – Трое слишком мало.
– Пусть берут любого, кто не струсит.
Бицилис поклонился, давая понять, что приказ понял. А вот щедрому «озолочу» хитрый пилеат не поверил. Во-первых, план был сомнителен и опасен. Даже если он удастся, посланцы Децебала вряд ли вернутся живыми. А если кто и вернется, то золота он не получит. Децебал полагал, что золото развращает, потому своим людям платил редко и с неохотой, даже перебежчики, получив по прибытии горсть серебра, потом долго-предолго дожидались новых выплат. А чего им еще надо – изумлялся Децебал – сыты, одеты, жилье есть, охота – пожалуйста, женщины – выбирай любую. А золото развращает. Другое дело – царьки иноземных племен. Те регулярно получали подарки. Еще ранней весной явились с северо-востока вожди свободных даков – в зимних плащах из волчьих да лисьих шкур, болтающие на наречии, которое в Сармизегетузе понимали с трудом. Стали клясться, что пойдут вместе с великим царем на римлян, выставят десять тысяч конных и столько же пеших воинов. Вот только «на корм» своей армии хотели они получить золото и серебро. Золота царь дал, но совсем немного, а вот серебром расплачивался щедро.
– Я же говорил! – восклицал он раз за разом, обнимая вождей как равных. – Только стоит мне бросить клич – и пойдем все вместе, все народы дакийские, ударим и сбросим римлян в Данубий-Истр.
Вожди в ответ клялись, что вернутся с армией к началу лета. Уехали довольные, взгромоздив на вьючных лошадей мешки, набитые серебряными чашами и монетами. Ну и где теперь эти союзники, столь щедро сулившие помощь? Где их армия в двадцать тысяч воинов, пеших да конных? Сидят теперь в своих деревеньках или крепостях деревянных, пьют вино да ржут громче своих коней: обманули старого Децебала, увезли у него груду серебра за одно только слово пустое. Децебал отправил к ним Везину с армией – напомнить о данном обещании, а если не явятся, села их пожечь. Что ж, пожег, как прежде Скориллон пожег за такую же наглость языгов. Да только добычи почти не привез и пленников тоже: обманщики успели прознать, что приближается дакийская армия, разбежались по лесам, попрятались – не найти.
* * *Когда назначенные для выполнения тайного плана коматы ушли, Децебал повернулся к Бицилису:
– Замолксис должен нам знак подать – удастся дело или нет. Не подаст – пошлем к нему гонца.
– Кого? – спросил Бицилис, холодея. Почему-то почудилось, что Децебал как-то по-особенному взглянул на него при этих словах.
«Не отдам ему моего сына, ни за что не отдам…»
– Замолксис и так нам знак подал… – пробормотал Бицилис.
– Какой? – Децебал смотрел, подозрительно щурясь. Не любил Бицилис этот взгляд, ох, не любил.
Точно, сына гонцом назначит, Бицилис был уже почти уверен в этом.
Но как воспротивиться воле верховного жреца, Бицилис не знал. Однако твердо решил – сына к богам не пошлет. Потому вечером отослал парня в Костешти к Диегу, якобы узнать, как продвигается дело, тайком же шепнул – приедут за тобой от Децебала – беги на север, за границы царства – там тебя примут.
Но зря мучился подозрениями Бицилис – обошлось.
На другой день Сабиней ворвался в покои царя с криком:
– Вернулись!
– Кто вернулся? – спросил Децебал, сидевший за столом в мрачном оцепенении.
– Племянники твои вернулись. Диег и Регебал, – сообщил Сабиней.
– Они же в Риме…
– Уже нет!
И тут же следом в трапезную ворвались мальчишки. Децебал поднялся, глянул на возмужавших и сильно изменившихся племянников.
– Я троих римлян убил, – похвастался Диег.
– А я – четверых! – подхватил Регебал.
Децебал ринулся к ним, обнял.
– Знак богов, знак, – бормотал он, обнимая мальчишек.
Бицилис, застывший у порога, смотрел на эту сцену и не замечал, что дерзкая усмешка ломает губы: «А ну как Децебал отошлет одного из них к Замолксису? Насадит на копья милого племянника. Кого выберет? Младшего? Старшего?»
Бицилис в дакийских богов уже давно не верил. И уж тем более не верил, что пронзенный копьями дак может что-то кому-то сообщить. Пилеат медленно отступал, стараясь не попасться в этот миг на глаза Децебалу. Ему было плевать – насадит царь юных племянников на копья или пошлет в бой с римлянами – все равно итог будет один и тот же.
Дробета
Кориолла не сразу сообразила, отчего на улице крики и кутерьма, – только что она сидела в крошечном дворике, укачивала Флорис и сама задремала, привалившись к стене, и вдруг крики, вой, чей-то визг, ржание лошадей, и откуда-то ветер несет запах дыма.
Кориолла вскинула голову. Пожар? Пожары в поселке уже вспыхивали этим летом, но, на счастье, их быстро гасили.
Прим влетел во двор, волоча на плече доску, – он и отправился поутру к плотнику за этой доской – укрепить в комнатушке хлипкую дверь.
– Даки… – выпалил Прим. – Живо! В дом!
– В крепость? – вскочила Кориолла, прижимая к себе малышку.
– Не успеем. В комнату. Запремся. Не бойся – наши отобьются.
Кориолла бросилась в комнату. Мышка спала на узкой кровати – Флорис, проплакавшая всю ночь, и ее измучила. Теперь обе женщины в ужасе смотрели друг на друга, понимая, что в крепость им уже не пробраться. А чем грозит плохо укрепленному поселку нашествие даков – они знали отлично.
Первым делом кинулись закрывать ставни на единственном окошке, потом Прим помог запереть дверь и подпер ее принесенной доской. Для надежности придвинул еще и сундук, сверху взгромоздил два тяжелых табурета. Тут только вспомнили, что не взяли воды. В кувшине с ночи осталось на дне немного разведенного водой вина. Да еще был кувшин местного вина, неразбавленного.
Кориолла распахнула сундук и вытащила лежащий на дне и завернутый в кусок кожи меч, служивший Приску верой и правдой, когда хозяин был еще просто легионером. Сделавшись центурионом, Приск заказал себе спату из металла куда лучшего, с рукоятью из слоновой кости. Правда, меч свой он утратил в плену, но друзья купили ему новый, не хуже прежнего, а этот старый так и остался лежать в сундуке.
Прим посмотрел на Кориоллу и с сомнением покачал головой.
– Возьмешь в руки меч – надо будет драться. И уж тогда пощады не жди. Так уж лучше…
– А я не прошу пощады! – выкрикнула Кориолла с такой яростью, что голос сорвался на визг.
– Дай мне! – потребовал Прим.
Кориолла поколебалась, но меч отдала.
Мышка, обхватив Флорис, прижала малышку к себе и села в угол.
– Положи ее в колыбель! – приказала Кориолла.
Мышка отрицательно замотала головой.
– В углу самое безопасное место – если в окно стрелять начнут.
– Где Галка? – спросила Кориолла у Прима.
– Мне-то почем знать?
Галку пришлось отдать в помощники булочнику, за это парня кормили, давали кров да еще платили за него Приску. Парень ленился, булочник жаловался, что Галку можно только розгами заставить работать, хотя Приск обещал, вернувшись с войны, все заработанное парнем обратить на его, Галки, выкуп. Но то ли раб был ленив от природы, то ли обещаниям не верил, только работать не стремился, и булочник пригрозил вернуть нерадивого раба и ничего за него больше не платить.
Прим на Галку злился до бешенства и при встрече сам учил мальца тумаками – деньги эти им были нужны до зарезу, особенно после того, как Приск уехал в Бонну, в лагерь Первого легиона Минервы. Сейчас Галка тоже должен был находиться при госпоже – подпирать крепким плечом хлипкую дверь, но он, видать, рассудил иначе. Наверняка, заслышав крики, увидев, как заклубился в небе сигнальный дым, рванул вместе с булочником своим в крепость. С него станется, не о хозяйке в этот миг подумать, а о своей шкуре. А может, и вообще ударился в бега – в надежде примкнуть к ватаге разбойников.
