Валентин Пикуль - Пером и шпагой
Кто победит?.. Приближался полдень.
* * *В полдень произошло неожиданное: Фридрих через подзорную трубу разглядел бегущих солдат. Это были не русские – это его солдаты спасались бегством. Король видел, как в его железный авангард врубилась русская кавалерия. Следом двинулась русская пехота. Чудовищно! Необъяснимо! Парадоксально! Словно вдруг развернулась невидимая пружина: выпятив груди, московиты полезли вперед, отнимая у Фридриха пушку за пушкой.
– Ваше величество, – осторожно доложили королю, – русские забрали у нас двадцать шесть орудий.
– Так дело не пойдет! – ответил Фридрих и ударом ладони собрал трубу в один короткий тубус. – Так дело не пойдет, – повторил король. – Зейдлицу пора обрушить на фланги эскадроны!
Зейдлиц повел 56 эскадронов, а Шорлемер – 12 гусарских.
Король выжидал, когда эта лавина всмятку расплющит русских.
Но Зейдлиц что-то медлил… не появлялся на поле!
– Куда он провалился? – нервничал король. – Де Катт, могу сообщить по секрету… Только вам, как другу: наше положение стало трудным.
– Не может быть! Пока всё хорошо.
– Нет, – ответил ему король. – Вы просто не смыслите в алгебре боя, а я уже привык раскусывать эти формулы…
Настроение у Фридриха сильно испортилось. Клубы дыма, летевшие от Цорндорфа, и режущая острая пыль слепили его… Де Катт задумчиво признался:
– Я многого не понимаю в этом сражении.
– Утешьтесь! – отвечал король с вялой улыбкой. – Вы не одиноки в этом… Скоро я тоже перестану что-либо понимать.
Раздался мощный всхрап коня – это прискакал Зейдлиц:
– Король, ты хотел меня видеть?
– Я хотел видеть тебя вон там, – показал Фридрих в гущу сражения. – А здесь я тебя видеть не желаю… Помни, Зейдлиц: ты мне головой своей отвечаешь за эту битву!
– Король, – рассмеялся Зейдлиц, – после любой битвы моя голова всегда в твоем распоряжении…
Растаптывая мертвецов в густой траве, дробя копытами черепа и кости, лава прусской конницы двинулась – и только глухо сотрясалась многострадальная кормилица-земля. Кавалерия неистового Зейдлица разом опрокинула русские линии. Началась страшная сеча. Когда патроны кончались, русские бились с конниками штыками. Вспарывали животы лошадям. Тащили пруссаков из седел. Под палашами кавалерии сверхупорно не сдавались первые линии русских, и в этот момент Фридрих вполголоса обронил фразу, ставшую знаменитой:
– Я вижу только мертвых русских, но я не вижу побежденных русских!
Опытным глазом полководца он наблюдал за битвой, стараясь разгадать перелом в духе сражения. И король мучился, стоя на пригорке, не видя главного момента, ради которого он и открывал это сражение сегодня: русские не были сломлены нравственно!
– Ваше величество, возьмите трубу, – подсказал ему де Катт. – Вы увидите сейчас незабываемое зрелище…
В этот день де Катт записал в своем походном журнале:
«Русские полегли навалом. Но, когда их рубили саблями, они целовали ствол своего ружья и не выпускали его из рук…»
Фридрих решительно бросил в бой свежие батальоны. Он обжег русские войска огнем слева. Уколол их штыками справа. Растоптал конями в упор. Выбил их ряды сзади. Но…
– Здесь что-то не так, – признался король. – Русского мало убить – русского надо еще и повалить!
– Дайте королю самую большую трубу, – велел де Катт. – Я хочу, чтобы король видел то, чего никто никогда еще не видел…
Что же видел сейчас Фридрих?
«…россиян малыми и большими кучками и толпами, стоящих по расстрелянии всех патронов своих, как каменных, и обороняющихся до последней капли крови. Многие, будучи прострелены насквозь, не переставали держаться на ногах и до тех пор драться, покуда могли их держать на себе ноги. Иные, потеряв руку и ногу, лежали уже на земле, а все не переставали еще здоровою рукою вредить своим неприятелям…»
Так свидетельствует очевидец – рядовой участник этой битвы.
Каким-то образом в русском лагере стало известно, что Фридрих велел солдатам своим никого не щадить.
– Постоим же и мы за себя! – раздавались призывы над русским лагерем.
Первая линия погибла вся – своим всепобеждающим упорством она спасла вторую линию войск. Правое крыло отодвинулось. Но кавалерия Зейдлица, уже вконец обессиленная, отступила. На рысях, мотая окровавленными гривами, лошади уносили всадников прочь.
Фридриха поздравляли с победой.
– Не болтайте глупостей! – отвечал король. – Что мне правое крыло русских? Вон там стоит их левое крыло. А центр еще не тронут мною совсем. И я не знаю, когда все это кончится… И – чем кончится?
С отходом кавалерии Зейдлица над полем битвы вдруг наступило непонятное затишье. Непонятное лишь тактически, это затишье объяснимо по-человечески: просто не может человек быть всё время в таком аду. Надо хоть обтереть лицо от крови…
– Хорошо, – сказал Фридрих, не мешая этой тишине и покою. – В два часа дня я начну все сначала…
* * *В два часа дня Фридрих правым крылом обрушился на левое крыло русских, нещадно избивая их артиллерией. По сути дела, король повторил свою «косую атаку».
– Если уж и сейчас не закончим, – сказал он де Катту, – тогда не знаю, закончим ли мы вообще.
Пруссаки начали хорошо. Солнце било русским в глаза, ветер нес в их сторону дым и песок, поднятый кавалерией. Неожиданно с левого фланга русских – навстречу пруссакам – вымахала панцирная конница. Кирасиры-латники на глазах Фридриха в капусту изрубили два его любимых полка. Первую линию пруссаков латники опрокинули – пошли рубить вторую. Нахрапом русские вдруг взяли у Фридриха две его новенькие батареи…
– Что происходит? – переживал де Катт. – Что творится?
– Спокойно, мой друг, спокойно, – говорил король…
И тут Фридрих сам не заметил, как оказался в самой гуще боя. Вокруг короля с хрустом ломались штыки, визжали пули. Адъютантов его убило сразу. Раненый паж был затоптан лошадьми. Короля узнавали в этой свалке только по голосу и шляпе. Положение спас Зейдлиц, отбросивший русских кирасир назад…
Король, оправляя на себе мундир, вернулся на пригорок.
– Началась свалка! – сообщил он де Катту. – Можно руководить баталией, но дракой командовать нельзя… Спасибо Зейдлицу: еще минута – и меня бы растоптали, как корку хлеба…
Зейдлиц уже сокрушал левое крыло русских.
Король крикнул:
– Помогите же ему пехотой, черт возьми… Дайте же наконец русским прямо по лбу – так, чтобы они не встали!
Прусская инфантерия снова пошла вперед. Ворвавшись в обозы, она стала резаться с русскими. Разбили одну фуру, и к ногам пруссаков тяжело потекло из ящиков русское золото (случайно наскочили на армейскую казну). Пруссаки набили карманы золотом и тут же убрались прочь.
Фридрих не понял, отчего сорвалась атака, и послал туда второй отряд пехоты. Он тоже награбил золота, сколько мог унести, и отступил… Фридрих опять не понял причины своего неуспеха:
– Видите, де Катт, что творится? Я же говорил вам: скоро я перестану понимать что-либо в этом сражении…
А потом откуда-то (откуда?) загрохотали русские единороги, и пруссаки развили такую прыть, что даже капралы с палками не могли за ними угнаться. С высоты кургана король сосредоточенно следил за бегством своих ветеранов.
– Вы посмотрите на этих русских! – заметил он почти восхищенно. – У них есть чему поучиться… Русские держатся великолепно, а мои негодяи уже бегут, словно поганые крысы!
Из грома сражения притащили пленных. Среди них был и генерал граф Захар Чернышев… Король дружески потрепал его по плечу:
– Какой рост! Какая стать! Вам бы служить у меня, граф… Не бойтесь, скоро я вас обменяю на какого-нибудь своего оболтуса… Кстати, – указал он на Цорндорф, – много там еще ваших?
– На Руси народу хватает, – скромно отозвался Чернышев.
– Ну, посидите, граф. Отдохните. Наверное, вы устали…
Зейдлица отбросили. Прусская пехота прижалась к земле. Капралы не могли поднять ее даже палками. Артиллерию разбросало по полю, пушки стояли без прислуги… Всюду был заметен хаос.
– Кажется, это финиш, – сказал король де Катту.
Нравственный перелом в душе противника так и не наступил, а близился уже вечер. «Сколько же они хотят воевать?..» Даже тот тупик, в который загнал Фридрих русские войска, не сыграл решающей роли. Наоборот, русские прорвали его же линию, они создавали для себя широкий выход на поле битвы… Фридрих так и не знал, что против него воюют солдаты России – одни, без командующего! Какой бы удар был нанесен его честолюбию, узнай он только истинную правду! Кровоточа и падая от изнеможения, прусская армия сворачивала битву. Нравственный перелом определился. Но не в русских – в немцах!
Прискакал откуда-то Шорлемер, забрызганный кровью, доложил с тревогой:
– На левом фланге опасно, король!
– Что там еще случилось?
– Русские тучей идут со штыками…
