Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

— Благодарю, что сказал. Теперь буду знать, что меня ждёт. Но и ты берегись! И думай про день сегодняшний, — отрезал Кобяк, хищно проведя прищуренным глазом вдоль стола. — Никто не ведает, чей век короче. Кто тут может сказать, к кому первому придёт щербатая с косой? Может к тебе, Игорь? А может, к князю Святославу?…

Кобяк вдруг оттолкнул Кузьмищу, наклонился над столом, мигом схватил торчащий в копчёном окороке засапожный нож и, почти не целясь, с силой метнул его в Игоря.

Направленный твёрдой рукой прямо в грудь князю нож просвистел, как стрела, но Игорь успел отклониться. Нож пролетел над его плечом и по рукоять вонзился в живот молодого чашника, что стоял позади.

Чашник с криком упал. Возгласы возмущения всколыхнули гридницу.

Игорь побледнел. Всеволод и Владимир Переяславский пытались обнажить мечи, но в тесноте, сидя за столом, не могли этого сделать. А Кобяк, увидев, что промахнулся и ненавистный ему князь сидит живой и невредимый, кинулся к нему с растопыренными пальцами, чтобы вцепиться в горло.

Тут его и догнал тяжёлый меч Кузьмищи, в мгновение отделив голову хана от туловища. И упал Кобяк в гриднице Святослава — не в бою, а как подлый убийца.

За спиной Игоря корчился в предсмертных муках чашник великого князя. В гриднице стоял неимоверный шум и суматоха. Гости, вскакивая с мест, требовали немедленно казнить всех ханов и, собрав войско, не дожидаясь нападения Кончака, идти на него.

Святослав сидел бледный, растерянный. К нему на помощь пришёл Славута. Он наклонился к нему и прошептал:

— Княже, не поддавайся сейчас чувствам. Горячие головы вмиг порубают пленных, а это только на руку Кончаку, поможет объединить все половецкие племена. Да и поход ещё не ко времени. К нему нужно готовиться…

Совет был резонный и главное привёл великого князя в себя. Он встал, громко распорядился помочь раненому чашнику, немедленно вернуть в темницу ханов и вынести прочь мёртвого Кобяка.

Страсти и призывы к расправе над ханами, к началу похода на половцев постепенно стихли, улеглись. И хотя всё ещё оставались возбуждёнными происшедшим, стали замечать, что на столах ещё много нетронутой вкусной еды, что ещё не слышали песен Славуты и что наказанная дерзость половецкого хана — не настолько важная причина, чтобы прервать княжеский пир. Вспомнив всё это, принялись навёрстывать упущенное — пили, ели и постепенно вновь развеселились. Забыли и про Кобяка с ханами, и про поход, к которому так страстно только что призывали. Кто-то громко напомнил о Славуте. Другие поддержали:

— Славута, спой нам!..

— Спой, Славута! Просим тебя!

Славута не заставил долго себя уговаривать. Кинул руки на струны, прошёлся по ним несколько раз, дождался тишины. Даже в ушах от неё зазвенело. И сразу высокий голос его протяжно завёл:

O й ти, степ м i й, степ,без к i нця, без меж!O й чому ты, степ,ковилом цв i теш?

K овилом шумиш,кров’ю червониш,к i стю б i лоюу трав i дзвениш?

Чом по тоб i, степ,не жита цв i туть,не жита цв i туть,а полки i дуть?

Чом на тоб i, степ,нема ратая,скаче лиш ордарозпроклятая?

— Що в i д кров i я,в i д солоних сл i згалличчю покривсь,ковилом пор i с…

C теп, широкий степ,м i й привольний край!..Що на серц i — б i ль,на душ i — печаль…

Это была новая песня Славуты, сложенная им после похода на Орель. Её простые слова, казалось жили в сердце каждого, кто ходил в поход. Привольный, как сама безграничная степь, напев, звучащие в нём глубокая тоска и печаль потрясли всех, словно громом поразили, вызвали из глаз не одного сурового воина жгучую слезу. И правда, какое грозное время, какая великая напасть вновь надвинулась на родную землю, на широкие праотцовские степи!

Помрачнел Святослав, вытирал глаза Рюрик, хмурились Игорь и Владимир, рыдал, не стыдясь, гридень Кузьмище, и слезы текли по его чёрной всклокоченной бороде…

— Славута, несравненный ты наш песнопевец! — Святослав поцеловал его в седую голову. — Благодарим тебя и низко тебе кланяемся!.. Ты выразил наши мысли и чувства!..

А гридница загудела, заревела, застонала сотнями голосов:

— Славу-ута-а!

По приезде в Новгород-Северский Игорь пригласил к себе княжича Владимира Галицкого. Заметно взволнованный и слегка бледный, тот торопливо вошёл в светлицу, обнял сестру, зятя и сразу, без лишних слов, спросил:

— Ну что? Отца видели? Как он? Что сказал?

Ярославна всхлипнула, её ровный красивый носик сморщился, шелковистые брови вздрогнули и грустно поднялись.

— Постарел… Похудел… Глаза стали тусклые, взгляд углублён в себя, словно смотрит не вперёд, а назад, на пройденную жизнь…

— Ну, это ясно — старость. А старость — не радость… Но не о том речь… Обо мне с ним говорили? — нетерпеливо спросил Владимир.

— Говорили, говорили! — ответил Игорь. — Сначала и слушать не хотел о замирении с тобой, а потом согласился на твоё возвращение, если дашь слово, что не будешь вступать в сговор с боярами и никогда не поднимешь руки ни на него, ни на брата Олега!

— Такого брата у меня нет! — вскипел Владимир. — Ишь, чего старый захотел! Признать братом сына любовницы! Никогда! Какой он княжич! Байстрюк!

Лицо Игоря посуровело.

— Да ты погоди, не горячись! Сначала выслушай!

— Ну? — чёртом глянул Владимир.

— Ты рассуждаешь не как зрелый муж, а как отрок… Тебя ждёт золотой Галицкий стол, под твою руку вскоре могут встать железные галицкие полки. А когда они идут, земля содрогается и воды расступаются!.. Князь Ярослав и вправду сильно постарел. Видимо те невзгоды, что пали тяжким грузом на его плечи, укоротят его век. А ты не хочешь этого понять. Дался тебе Олег! Про княжество думай, а не про него. Да и по правде сказать, брат он тебе по отцу, от этого никуда не денешься! Среди княжеских сынов байстрюков не бывает! Ведь в каждом из них — княжеская кровь!

— Не признаю я Настасьича братом! И никогда не признаю!

— Признаешь! — Игорь начал сердиться. — И об этом напишешь отцу! Потому что это единственная для тебя возможность сесть на Галицкий стол! Другого пути к нему нет!..

— А если не напишу?

Лицо Игоря окаменело, глаза мрачно блеснули. Он умел быть твёрдым и непреклонным, суровым.

— Если не напишешь, тогда придётся тебе уехать от нас, Владимир! Хотя, видит Бог, я этого не хочу, ибо считал тебя своим братом!

— Вот как! — Владимир ещё сильнее побледнел, по лицу пробежала гримаса боли. Он резко повернулся к Ярославне: — И ты, сестрица, так же думаешь, как твой ладо?

Ярославна непослушными губами еле слышно начала:

— Прости меня, братик, но и я так думаю. И всем сердцем прошу тебя — напиши отцу! Помирись с ним! Не долго уже ему стежку топтать по белу свету… Так пускай хоть напоследок найдёт покой… Напиши!.. Ради себя и всех нас!.. А ещё скажу: не верь боярам! Не верь! Это злокозненные змеи подколодные!

Она обняла брата и на груди у него горько заплакала.

Владимир осторожно отстранил её, посадил на лавку у стены. Сам сел рядом, охватил голову руками. Долго так сидел неподвижно, глядя невидящим взглядом в угол. Со стороны нельзя было понять, думает он о чём-то или нет, таким отрешённым от всего, даже бессмысленным казался его взгляд.

Ни Игорь, ни Ярославна ни единым словом не нарушали напряжённой тишины, давая княжичу возможность самому взвесить всё и найти выход из положения, в котором он оказался.

Наконец Владимир тяжело вздохнул и тихо произнёс:

— Ладно! Напишу такое письмо. Напишу… Пусть вам всем станет легко…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Сразу после рождества в Вербовку прибыл молодой князь Владимир Игоревич со свитой. Его сопровождали боярин Волк, старый опытный воевода, которому Игорь поручил опекать сына, путивльский сотский и волостной тиун с полусотней гридней. Все верхом, в дублёных кожухах, яловых сапогах на меху. Они неожиданно выехали из-за холма, спустились вниз, в безлюдное, занесённое снегом село и, не встретив ни единой живой души, остановились на выгоне, где когда-то, до нападения половцев, стояла деревянная церковка. Теперь здесь раскинулся пустырь.

— Трубите сбор! — приказал князь, немного удивлённый тем, что никто из обитателей хатенок и землянок не заметил появления отряда воинов.

Молодой гридень поднёс ко рту рог и затрубил из всех сил.

Громкий протяжный звук всколыхнул снежную тишину и эхом отозвался в бору за Сеймом. Сразу же из нескольких ближайших хат испуганно выглянули люди. Не половцы ли?

— Сюда идите! Сюда! — замахал руками тиун. — Не бойтесь! К вам прибыл князь Владимир Игоревич!