Страна Печалия - Вячеслав Юрьевич Софронов
«Только где же того покровителя взять?» — с тоской подумал он, тяжело опускаясь на лавку у окна и поглядывая через оттаявшую проплешину оконца на купола громоздкого собора, напоминавшего могучей своей статью стоящего на перепутье витязя, прикрывая мощью своей земли русские от многочисленных недругов.
А дальше, куда ни глянь, на Софийском подворье лежал изумительной белизны снежный покров, который сколько ни топчи, ни разгребай хоть сотней лопат, а через день-другой после первой вьюжной ночи вновь оденется белой фатой, словно невеста на выданье. И эта вызывающая белизна, непорочность Сибирской земли вызывала в душе у архиерейского дьяка непонятную злость и тоску. Тоску по родной украинской стороне, откуда он бежал в поисках лучшей доли, но хоть завтра готов был возвернуться обратно, если бы кто его позвал туда. Но, видать, не нужен он родной стороне, что столь легко распрощалась с ним, не заметив этой потери…
* * *
Не торопись языком твоим, и сердце твое да
не спешит произнести слово перед Богом;
потому что Бог на небе, а ты на земле;
потому слова твои да будут немноги.
Екк. 5, 1
Аввакум и Климентий, который только и мечтал, как бы побыстрее уехать из распроклятого Тобольска, третий день не могли попасть на прием к сибирскому владыке. Конечно же, виной всему была стычка протопопа с архиерейском дьяком, который теперь и выдерживал их, как снопы в скирде, в сторожке при входе на Софийское подворье, где два караульных литвина резались с утра до вечера в завезенную с родины и запрещенную на Руси зернь.
Протопоп несколько раз пробовал их вразумлять, пугая Страшным судом, но те, плохо понимая по-русски, лишь улыбались в ответ и с увлечением бросали избитые до оспин кубики, каждый раз радуясь выигрышу. Правда, игра у них шла не на деньги, а на шалобаны, которые каждый из них получал за день сполна.
Оставшемуся без конской упряжи Климентию жалко было тратить личные деньги на ее покупку с рук у кого-нибудь из местных барыг. Он, наивно надеясь, что владыка, узнав о краже кем-то из монастырской братии у патриаршего человека казенного имущества, прикажет или сыскать старую, или выдать ему новую.
Сам же Климентий, обнаружив пропажу, незамедлительно подумал не на кого-нибудь, а именно на Анисима, который хоть и отпирался в содеянном, но как-то робко и неуверенно. Раздосадованный пристав несколько раз для острастки саданул того в ухо, но оказавшиеся при том монастырские послушники заступились за товарища, и неизвестно, как бы все обернулось, если бы не появление настоятеля Павлиния, пообещавшего решить дело миром. Но вскоре настоятель опять куда-то отъехал, а вслед за ним пропал и сам Анисим, после чего пристав окончательно загрустил и впал в полное уныние. Но, будучи человеком действия, решил, что исправить положение дел может лишь владыка Симеон, который вряд ли откажет ему в столь малой просьбе, и отправился вслед за протопопом на архиерейский двор.
Аввакум же, которого по приказу дьяка не пустили дальше сторожки, в свою очередь мучился от неизвестности, поджидая со дня на день приезда в город семьи, которую негде будет разместить. В монастырь их, понятно, не допустят, да и лечь там лишнему человеку просто негде. А попросить дом под жилье, как то было положено ему по чину, было не у кого. На протопопа жалко было смотреть. Его и без того худощавая фигура стала походить на мощи ветхозаветного праведника, а кожа на лице, обмороженная в дороге, покрылась какими-то струпьями и язвами, с которыми он не знал что и делать. В довершение ко всем остальным бедам он постоянно испытывал зуд во всех частях тела после многочисленных ночных укусов кровожадных монастырских клопов, а почесать зудящие места прелюдно он стеснялся, считая ниже своего достоинства показывать собственную слабость и немощь находящимся рядом с ним азартным литвинам.
Больше всего повезло казаку, имя которого Аввакум так и не узнал. Найдя кузнеца, он заночевал в той же деревне и явился в Тобольск лишь на другой день, но в монастыре останавливаться не стал, а нашел в городе то ли родственников, то ли сослуживцев и встал у них на постой. Впрочем, Аввакуму до него никакого дела не было, и вскоре он вообще забыл о его существовании.
Если Климентий, заручившись благословлением своего московского духовника, разумно считал, что дорожному человеку держать пост в пути нет нужды, и время от времени позволял себе раздобыть где-нибудь кусок свинины или говядины, то Аввакум держал пост неукоснительно, отчего в последнее время постоянно испытывал противное головокружение и тошноту. Но, несмотря ни на что, уже на другой день по приезду в Тобольск пошел на службу в ближайший храм, поскольку монастырский из-за частых отлучек настоятеля был закрыт, где и хотел сразу же исповедаться, а если будет позволено, то и причаститься, но выскочил оттуда через несколько минут, увидев как местный батюшка сложил пальцы в трехперстие.
«Вражья сила и сюда дошла! У-у-у… Никон проклятый!» — в который раз помянул он недобрым словом патриарха. Но постоял, подумал чуть и решил, что этак он может и совсем остаться без приобщения к Святым Дарам, и наперекор себе вновь вошел в храм. На исповедь к седому батюшке стояло несколько прихожан, однако те, увидев незнакомца в священнической рясе и с наперсным крестом на груди, посторонились и пропустили его вперед себя. Исповедник спросил, откуда он будет, но именем не поинтересовался, а спокойно принял покаяние, наложил епитрахиль и осенил крестом.
— Могу ли принять причастие в день завтрашний? — спросил его Аввакум, которому почему-то очень хотелось, чтоб ему именно сейчас было в просьбе его отказано, тогда не нужно будет снова идти на службу, которая велась по новым правилам.
— Причастись, сын мой, — спокойно разрешил тот, — правила знаешь. И молитву, молитву перед причастием не забудь прочесть.
Причастившись на другой день, Аввакум почувствовал себя значительно уверенней и решил поискать приход, где может быть, служба ведется по старым обрядам, намереваясь посетить для того все городские храмы. Но сейчас главным для него стало обзавестись как можно быстрее жильем и своим собственным приходом, где он непременно будет служить по старому канону. В монастыре он узнал,
