Юрий Щеглов - Победоносцев: Вернопреданный
— Благодарю вас, ваше сиятельство, за непомерно высокую оценку моего труда. В теоретических посылках я предпочитаю опираться на практику и вижу, что радикализм приводит к крушению замыслов и ненужным жертвам. Вы знаете, что я усердно работаю и над историческими, и над юридическими аспектами того, что у нас по ужасному недоразумению называют крепостным правом. Сейчас, слава богу, положение от девятнадцатого февраля сию форму хозяйствования отправило в архив. Однако найдется немало сторонников немедленного углубления благодетельной реформы. Вы, вероятно, интересуетесь, от какой печки я начну плясать в беседах с цесаревичем? Прежде всего он должен усвоить, что крепостное право не есть результат злодейских происков сильных мира сего. Так традиционно сложилась в России своеобычная форма экономических отношений, отчего проистекает, что приписка и прикрепление крестьян к земле считалось делом государственным. Я надеюсь, что ваше сиятельство не станет возражать?
Что нужно цесаревичу
Удлиненная кисть Строганова дрогнула и поплыла по воздуху. Изысканной формы, почти женственными пальцами он коснулся выпуклого лба и сквозь них взглянул на Константина Петровича, который вдруг ощутил на себе скользящие лучики от двух прозрачно-синеватых льдинок.
— Мне остается лишь выразить согласие, — сказал граф после паузы. — Я очень рад, что вы сами заговорили о существенном. Признаться, я не желал подвергать вас экзамену или выражать случайные опасения. Крепостное прошлое России есть тема, постоянно волнующая цесаревича.
Константин Петрович как можно незаметнее согнул локоть, приподнял пущенную вдоль ножки кресла руку и водрузил отяжелевшую ладонь на колено. Устойчивость позы придала уверенность. Выступающим перед аудиторией — а Строганов был для Константина Петровича в данный момент аудиторией — такое чувство понятно и знакомо.
— Хочу задержать внимание вашего сиятельства еще на одном. Считаю, что цесаревичу крайне полезно усвоить истину: государство — посредник между сословиями, а сакральная цель его сводится к устройству нашей обширной земли. Указанное толкование роли государства определит и положение будущего императора как носителя высшей верховной власти и помазанника Божьего. Цесаревич легко усвоит, если подкрепить формулу статистически, что отношения между господином и людьми, ему подвластными, представлялись самым удобным, а главное — готовым средством для удовлетворения насущной и государственной потребности. Вот почему крепостное право не есть результат злых козней бояр, их потомков и дворян, что утверждает западная и, в сущности, антирусская историческая критика и что с удовлетворением повторяют отечественные либералы…
— Я читал ваши работы и, в частности, статью в «Русском вестнике» с большим вниманием и вынес много для себя ценного. Однако я не был уверен в том, что вы сумеете извлечь из всего громадного запаса знаний необходимое на первых порах именно цесаревичу. Нащупать искомое и уметь его точно и безошибочно адресовать воспитаннику есть великое искусство, которым мало кто владеет из наставников. Сегодня я убедился, что совершил правильный выбор.
Строганов взял со столика книжку журнала с опубликованными заметками Константина Петровича по истории крепостного права в России и не спеша развернул поочередно страницы там, где лежали закладки и были видны жирные скобки, сделанные карандашом.
— Мне кажутся важными два места. Цесаревич горячо переживает современные события и склонен винить в прошлом и власть, и церковь, и правящие классы и никак не желает смириться с экономическими требованиями, некогда существовавшими. Объективной реальности не нашлось уголка в его юношеском сознании. Трезвый взгляд отсутствует. Республиканские лозунги воспринимаются им иногда в качестве достаточного основания для немедленных перемен. Подобное состояние ума и сердца при мягком характере и разнородных влияниях представляется мне весьма опасным. От многих правоведов вы отличаетесь пониманием важности исторического подхода к изменению любого закона.
Он протянул Константину Петровичу книжку и подождал, пока автор ознакомится с выделенном.
— То, что вы пишете о веке семнадцатом и веке восемнадцатом, не просто верно и глубоко. Смею выразить мнение, что это нравственно и патриотично. Я рад, что вы обладаете качествами, которых недостает иным людям. А ведь они располагают специальными знаниями, и цесаревичу негде почерпнуть эти знания, как только у них.
Через несколько лет, когда Никсу настигла смерть, Строганов, расширяя учебную программу для великого князя Александра Александровича, которого несчастье семьи превратило в цесаревича и наследника престола, без колебаний и сожаления отказался от услуг Кавелина и Стасюлевича, что свидетельствовало и о прошлом отношении к ним, и об общем чувстве разочарования, охватившем в том числе и придворные круги. Константину Петровичу, однако, он вновь оказал доверие. Влияние Кавелина и Стасюлевича граф посчитал пагубным, припомнив, вероятно, высказывания Константина Дмитриевича, дошедшие до его слуха после кончины императора Николая I. В разгар Крымской войны письмо Кавелина, пересланное из Москвы в Петербург, циркулировало не только среди интеллектуалов, далеких от правительства, но даже читалось в уютных закоулках Зимнего дворца. Великая княгиня Елена Павловна и великий князь Константин Николаевич вскоре перестали скрывать знакомства с идеями и мыслями одного из главнейших представителей русской университетской элиты.
Фигурные скобки
Константин Петрович понимал, что отстранение Кавелина и Стасюлевича ослабит учебный процесс, но он уже тогда начал борьбу за душу цесаревича — о, как трудно произносить это слово и прикладывать его к новому наследнику, великому князю Александру Александровичу! — и строгановское решение лило воду на победоносцевскую мельницу.
Слава богу, пока до этих дней неблизко. Прелестный юноша Никса пока жив, он надежда России, и первую настоящую встречу в учебном классе Константин Петрович ожидал с неподдельным волнением. Ему все-таки пришлось протянуть руку, нелепо выскочившую из потертого обшлага, над графским столиком и взять книжку, хотя он и без того знал превосходно, что заключил Строганов в крупные фигурные скобки.
Константин Петрович, несомненно, сумел бы повторить, зажмурившись, схваченное жирным черным карандашом, но читатель не может не любопытствовать, что, собственно, послужило причиной или, скорее, последней каплей, накренившей весы Фортуны, и привело графа Строганова к окончательному решению: пригласить молодого профессора ко двору, а позже перед смертью вынудило обер-прокурора написать через сорок с лишним лет императору Николаю Александровичу, который выгнал его в отставку, что согласие на переезд в Петербург повлияло на дальнейшую судьбу Константина Петровича роковым образом.
«Существование крепостного права служит для нас признаком того, что полное развитие этих сил было бы в то время невозможно под гнетом суровых и узких форм общежития. — Строки перед глазами скользили свободно и оставляли здравое впечатление в том отношении, что великий манифест не уничтожал их значение и даже не ослаблял, а наоборот, придавал им пространственную глубину и историчность, какой прежде будто бы не ощущалось. — Эта форма в то время, видно, еще не одряхлела, еще не пережила своего содержания: в противном случае она распалась бы или под нею для нас заметны были бы в обществе следы того внутреннего брожения, под влиянием которого распадаются устаревшие формы. Ничего подобного мы не замечаем в крепостном праве той эпохи; встречаются жалобы, слышатся вопли единиц, страдающих от насилия, но в этих жалобах слышится голос только природы, требующей удовлетворения насущных нужд, а не протест против учреждения во имя духовного начала».
В сем бесспорном отрывке напрочь отсутствовала серьезная нравственная оценка хотя бы потому, что факты стеснения гражданской личности не укрепились еще в сознании низших слоев, но ярко обрисовывалась правовая и временная основы экономической ситуации, а уж из них вытекала моральная характеристика эпохи, социальных и гуманитарных конфликтов.
На переломе XVIII века разность между различными классами становится более выраженной. Возникло стремление к внешнему блеску под воздействием европейской цивилизации. В прежнем порядке не было тех разграничений между сословиями, которые явились теперь в одежде, в образе существования, в нравах и привычках, во всех внешних формах и принадлежностях быта, посредством коих индивидуум прежде всего входит в общение с подобными себе. Константин Петрович, вбирая сейчас давние свои выводы, — припомнил, что ложились они на бумагу легко и естественно, почти в совершенстве передавая то, о чем он думал и что старался выразить с наибольшим приближением к правде. Строганов наблюдал за ним с нескрываемым любопытством, очевидно, ожидая, что он укажет в собственном тексте, к чему надобно, привлечь внимание цесаревича и в чем его полезно для России убедить с первых же шагов общения. Откровенно говоря, задача перед Константином Петровичем стояла не очень сложная. И он внезапно решил показать графу, что тонкая игра, затеянная с ним, отнюдь не обидела и что он проник в главное намерение отвечающего за набор репетиторов. Он понимающе улыбнулся и без всякой особой интонации произнес:
