Генри Хаггард - Клеопатра
— Я не верю этому человеку! — сказал один.
— Подвиньтесь, безумцы, — вскричал я, — освободи те мои руки, и я покажу вам знамение богов!
Выражение моего лица испугало их, они освободили мне руки и отошли назад. Тогда я поднял мои руки кверху и, собрав все силы духа, посмотрел в вышину, пока мой дух не пришел в общение с матерью Изидой. Но страшного слова я не мог произнести потому, что мне это было запрещено. Богиня ответила на призыв моего духа — и на земле вдруг настала ужасная тишина. Мертвящая тишина все возрастала, даже собаки перестали лаять, и люди стояли перепуганные. Затем издалека зазвучала страшная музыка систры, сначала слабо, потом громче, пока весь воздух не наполнился ужасающими звуками страшной музыки. Я молчал, но указал им рукой на небо. По воздуху неслась окутанная вуалью фигура, сопровождаемая звуками систры. Она приблизилась к нам, и тень ее упала на нас. Она неслась над нами, направляясь к лагерю цезаря. Страшная музыка замерла вдали, и небесный образ исчез во мраке ночи.
— Это Бахус, — вскричал один. — Бахус, который покидает погибшего Антония!
В это время со стороны лагеря донесся крик ужаса!.. Я знал, что это не Бахус, лживый бог римлян, а сама божественная Изида покинула Кеми и пронеслась над миром, не узнанная людьми. Я закрыл лицо руками и начал молиться, а когда, кончив молитву, поднял голову, все исчезли, оставив меня одного.
VII
Сдача войска и флота Антония перед Канопскими воротами, — Смерть Антония. — Приготовление напитка смерти
На другой день, с рассветом, Антоний выступил со своим войском, приказав своему флоту двинуться на флот цезаря; конница же должна была напасть на конницу цезаря.
Согласно приказанию, флот выстроился в три ряда. Но, встретив флот цезаря, галеры Антония вместо открытия враждебных действий подняли весла в знак приветствия и поплыли вместе. Всадники также опустили мечи и все перешли в лагерь цезаря, покинув Антония.
Антоний пришел в бешенство, на него страшно было смотреть. Он приказал своим легионам остановиться и ждать нападения. Один человек — тот самый воин, который накануне хотел убить меня, — пытался убежать. Но Антоний схватил его за руку, бросил на землю и, спрыгнув с коня, хотел убить его. Он уже поднял свой меч, в то время как человек, закрыв лицо руками, ожидал смерти. Но Антоний приказал ему встать.
— Иди! — сказал он. — Иди к цезарю и будь счастлив! Я любил тебя. Зачем же среди всех изменников убивать тебя одного?
Человек встал и, грустно взглянув на Антония, вдруг, охваченный стыдом схватив меч, вонзил его в свое сердце и упал мертвый. Антоний стоял и молча смотрел на него.
Между тем легионы цезаря приближались, но как только они скрестили копья, легионы Антония повернулись и побежали. Видя это, солдаты цезаря не стали даже преследовать их, так что никто не был убит.
— Беги, господин, беги! — вскричал Эрос, слуга Антония, стоявший около него вместе со мной. — Беги, иначе тебя поведут пленником к цезарю!
Антоний повернулся и поскакал с тяжелым стоном. Я ехал рядом с ним. Проезжая Канопские ворота, где стояли толпы народа, Антоний сказал мне: "Иди, Олимп, иди к царице и скажи: Антоний шлет привет Клеопатре, которая предала его! Клеопатре шлет он привет и последнее прости!"
Я пошел к гробнице, а Антоний поехал во дворец. Придя к гробнице, я постучал в дверь. Хармиона выглянула в окно.
— Открой дверь! — крикнул я ей.
Она послушалась.
— Что нового, Гармахис?
— Хармиона, — сказал я, — конец близок! Антоний бежал.
— Хорошо, — отвечала она, — мне надоело ждать!
На золотом ложе сидела Клеопатра.
— Говори, человек! — вскричала она. — Антоний бежал, войско бежало, цезарь близко! Клеопатра, великий Антоний шлет тебе привет и последнее прости! Привет Клеопатре посылает тот, кого она предала!
— Это ложь! — вскричала она. — Я не предавала его! Олимп, иди скорее к Антонию и скажи: Клеопатра, которая не предавала его, шлет привет и последнее прости! Клеопатры больше нет!
Я побежал сейчас же, так как это согласовалось с моими целями, и в алебастровом зале нашел Антония, ходившего взад и вперед, поднимая руки к небу. Около него находился Эрос, один из всех слуг, оставшийся преданным погибшему человеку.
— Господин Антоний! — сказал я. — Египтянка посылает тебе прощальный привет. Египтянка умерла от своей собственной руки!
— Умерла! Умерла! — вскричал он. — Разве египтянка умерла? И это очаровательное тело будет пищей червей? О, что это за женщина! Сердце мое и теперь рвется к ней! Неужели она превзойдет меня, меня, который был велик и славен? Неужели я так ничтожен, что женщина окажется мужественнее меня и смело пойдет туда, куда я боюсь следовать за ней! Эрос, ты любил меня, когда я был ребенком, — вспомни, как я тебя нашел в пустыне, обогатил, дал и место и богатство! Иди, выплати мне свой долг. Возьми этот меч и освободи Антония от всех его печалей!
— О господин мой, — вскричал грек, — я не могу! Как могу отнять я жизнь у богоподобного Антония?
— Не возражай, Эрос! В последней крайности я требую этого от тебя! Исполняй мое приказание или уходи и оставь меня одного! Я не хочу более видеть тебя, неверный слуга!
Эрос обнажил меч, Антоний встал на колени перед ним, раскрыв грудь и устремив глаза к небу.
— Я не могу! Не могу! — вскричал Эрос и, вдруг вонзив меч в свое сердце, упал мертвым.
Антоний встал и долго смотрел на него.
— Это благородно сделано, Эрос! — произнес он. — Ты выше меня и дал мне хороший урок!
Он встал на колени и поцеловал умершего, затем, быстро вскочив, вытащил меч из сердца Эроса, воткнул его в свой живот и с громким стоном упал на ложе.
— О ты, Олимп! — вскричал он. — Боль выше сил моих! Прикончи меня, Олимп, прошу тебя!
Жалость охватила мое сердце, но я не мог убить его! Я вытащил меч из кишок, остановил поток крови и, позвав слуг, прибежавших на шум, приказал им привести из моего дома старую Атую. Она сейчас же пришла и принесла с собой трав и живительное питье. Я дал лекарства Антонию и приказал Атуе идти скорее, насколько позволяли ей старые ноги, к Клеопатре в гробницу и рассказать ей об Антонии.
Она ушла и скоро вернулась, говоря, что царица жива и зовет Антония умирать в своих объятиях. С ней вместе пришел Диомед. Когда Антоний услышал слова Атуи, его слабеющие силы вернулись к нему.
Я позвал рабов, которые, спрятавшись за занавес и колонны, смотрели на умирающего великого человека, с большими усилиями мы понесли все вместе Антония и положили к подножию мавзолея.
Клеопатра, боясь предательства, не хотела отворить дверей и выкинула из окна толстую веревку, к которой мы привязали Антония. Горько плача, Клеопатра вместе со своей Хармионой и гречанкой Ирой изо всей силы тянули веревку, в то время как мы поддерживали Антония, который с тяжелым стоном повис в воздухе, а кровь лилась ручьем из его раны. Дважды он был готов упасть на землю, но Клеопатра со всей силой любви и отчаяния тянула веревку, пока не втащила его в окно. Все, видевшие это ужасное зрелище, горько плакали и били себя в грудь, все, кроме меня и Хармионы.
После Антония я с помощью Хармионы взобрался в гробницу и втянул веревку за собой.
Там я нашел Антония на золотом ложе Клеопатры. Она с обнаженной грудью, с лицом, залитым слезами, с волосами, разметавшимися около лица, стояла на коленях около Антония, целуя его и вытирая кровь из его раны своим платьем и волосами. Как описать мой стыд, мой позор! Я стоял, смотря на нее, и прежняя любовь проснулась в моем сердце, безумная ревность закипела во мне — я мог погубить их обоих, но не мог уничтожить их любовь.
— О Антоний, любовь моя, супруг мой, бог мой! — рыдала Клеопатра. — Жестокий Антоний, как можешь ты умереть, оставив меня одну с моим позором? Я скоро последую за тобой в могилу, Антоний! Очнись, очнись!
Он поднял голову и попросил пить. Я дал ему вина с лекарством, которое могло немного успокоить жгучую боль его ран. Выпив, Антоний велел Клеопатре лечь на ложе рядом с ним и обнять его. Та исполнила его желание. Антоний еще раз выказал себя благородным мужем. Забыв свою ужасную боль и свои несчастия, он давал ей советы, заботился о ее спасении, но Клеопатра не хотела слушать его.
— Времени осталось немного, — сказала она, — будем говорить о нашей великой любви, которая длилась так долго и продолжится за пределами смерти. Помнишь ли ты ту ночь, когда ты в первый раз обнял меня и назвал меня своей любовью? О счастливая, счастливая ночь!
Жизнь хороша, даже когда кончается так горько, если в жизни была хотя одна такая ночь!
— О египтянка, я хорошо помню все и часто вспоминаю эту ночь, хотя с этой ночи счастье отлегло от меня и я погиб, погиб в твоей любви, о ты, красота мира! Я помню, — добавил он, — как ты выпила жемчужину, и твой астролог сказал тебе: "Час проклятия Менкау-ра близок!" Долго потом эти слова преследовали меня, да и теперь звучат в моих ушах.
