Георг Эберс - Жена бургомистра
Господин Акванус, хозяин гостиницы, переходил от одного стола к другому и, дойдя, наконец, до стола офицеров, остановился против тюрингца и спросил:
— Господин юнкер, где блуждают ваши мысли? Вот уж несколько дней, как вас совершенно нельзя узнать. Что такое приключилось с вами?
Георг быстро выпрямился, потянулся, как человек, который только что проснулся, и ответил приветливо:
— От безделья принимаешься мечтать!
— Ему слишком тесно здесь в клетке, — подхватил капитан ван дер Лан. — Если еще долго так продолжится, мы все, как овцы, наживем головокружение.
— И сделаемся такими же неподвижными, как медный языческий бог на карнизе, — прибавил полковник Мульдер.
— При первой осаде были такие же жалобы, — возразил хозяин, — но господин фон Нойеллес утопил в вине неудовольствие и опорожнил не один бочонок моего лучшего вина.
— Расскажите-ка господам, как он вам платил! — воскликнул полковник Мульдер.
— Между стеклом и рамой засунута записка, — рассмеялся Акванус. — Вместо того чтобы прислать мне денег, он написал следующее:
«Ты, милый друг, сделал мне много добра. Но за это тебе хотелось получить денежки металлом.
У меня ты ничего не найдешь,Поэтому возьми на прощанье,Вместо ничтожных монет,Этот прекрасно написанный листок.
Бумажные деньги удивительно легко выпускаются в Лейдене!»
— Великолепно! — воскликнул юнкер фон Вармонд. — А вы еще вырезали тут же штемпель для картонных монет!
— Разумеется! Вынужденная бездеятельность господина фон Нойеллеса обошлась мне дорого. А теперь вы все-таки хоть два раза делали вылазки.
— Молчите, молчите! Ради Бога, не говорите о первом разе! — воскликнул начальник кавалерии. — Прекрасно задуманное предприятие, которое рушится позорным образом только потому, что предводитель залег спать, как крот! Когда все это удастся во второй раз?
— Но другая вылазка имела все-таки лучший исход, — сказал хозяин. — Триста окороков, сто тонн пива, масло, амуниция и в придачу самый негодный из всех шпионов — во всяком случае славная добыча!
— И все-таки неудача! — воскликнул капитан ван дер Лан. — Мы могли бы все корабли с припасами, сколько их ни было, отрезать в Лейденской бухте и привести сюда. А Каар! Ведь это укрепление на острове принадлежит врагу!
— Но люди действовали великолепно, — сказал начальник кавалерии.
— Между ними есть настоящие черти! — рассмеялся ван дер Лан. — Один заколол испанца и тут же в пылу сражения стянул с него красные сапоги и надел их себе на ноги.
— Ах, я знаю его, — прибавил хозяин, — его фамилия ван Кейлен; он сидит там внизу, пьет пиво и рассказывает людям разные смешные истории. Головорез с лицом сатира! Выходит, и у нас нет недостатка в радостях. Вспомните-ка о поражении Ехевро и о победе гёзов у Флиссингена на Шельде.
— За здоровье Бонзота, храброго адмирала, и за смелое войско гёзов! — воскликнул капитан ван дер Лан и чокнулся с полковником Мульдером. Тот повернулся с поднятым стаканом к тюрингцу, но так как юнкер, погруженный в свою задумчивость, не заметил его движений, то он воскликнул в запальчивости:
— Ну, господин фон Дорнбург, много времени вам нужно, чтобы дать ответ!
Георг встал:
— Дать ответ? Совершенно верно. Отвечаю вам, господин полковник. — С этими словами он поднял бокал, осушил его одним духом до последней капли и поставил на стол.
— Браво! — воскликнул старик, а господин Акванус сказал:
— Этому он выучился в высшей школе. От занятий всегда хочется пить. — Он бросил дружеский и тревожный взгляд на молодого немца и потом посмотрел на дверь, в которую в это время вошел музыкант Вильгельм. Хозяин поспешил к нему навстречу и прошептал:
— Мне совсем что-то не нравится ваш немецкий юнкер. Из поющего жаворонка он превратился в линяющую ночную птицу. Что с ним такое?
— Тоска по родине, отсутствие известий из дому и, наконец, ловушка, в которую поймала его война в его погоне за славой и честью. Скоро он опять станет прежним.
— Надеюсь! — ответил хозяин. — Деревце, в котором столько соков, живо поднимается, если его пригнуть к земле; помогите же ему, этому чудесному юноше!
Один из гостей позвал хозяина, а музыкант присоединился к офицерам и завел с Георгом тихий разговор, заглушаемый голосами вокруг.
Вильгельм пришел из дома ван дер Верффа. Он узнал, что послезавтра, четырнадцатого июня, день рождения бургомистра. Адриан сообщил об этом по секрету Хенрике, а та ему. В день его праздника хозяина дома следовало бы разбудить пением.
— Прекрасно, — перебил своего друга Георг, — она отлично исполнит свое дело!
— Не одна она, мы можем также рассчитывать и на госпожу бургомистершу. Сначала госпожа Мария наотрез отказывалась, но, когда я предложил премиленький мадригал, она уступила и взяла на себя первый голос.
— Первый голос? — с волнением спросил юнкер. — Разумеется, я к вашим услугам. Пойдемте. Есть ли у вас дома ноты?
— Нет, господин фон Дорнбург, я их только что отнес дамам; но завтра утром…
— Завтра утром попробуем! Эту кружку мне, Дортхен! Ваше здоровье, полковник Мульдер. Господин Дуивенворде, этот бокал за ваш новый конный отряд и за несколько смелых вылазок вместе с вами!
Глаза немца снова загорелись живым огнем, и когда капитан ван дер Лан, продолжая свою речь, сказал: «Морские гёзы в конце концов все-таки сломят испанские силы», — то он с воодушевлением воскликнул:
— На море, господа, на море! Ставить свою жизнь ни во что — это самое лучшее! Ликовать, захватывать и бросаться на абордаж во время бури! Бороться врукопашную на вражеском корабле! Драться и побеждать или вместе с противником идти ко дну!
— За ваше здоровье, юнкер! — воскликнул полковник. — Черт возьми, мы нуждаемся в таких молодцах!
— Вот теперь вы прежний! — сказал Вильгельм, обращаясь к другу. — Чокнемся за нашу любовь к родине!
— Два стакана вместо одного! — воскликнул Георг. — За любовь к родине, за блаженство и страдание любви, за прекрасную женщину, которую мы любим! Война — наслаждение, любовь — жизнь! Пусть из ран течет кровь, пусть сердце разрывается на тысячу частей! На поле битвы лавр цветет, любовь сплетает розы, розы с шипами, но все же душистые розы! Прочь от меня, бокал, пусть никто из тебя не пьет больше!
С пылающими щеками Георг бросил свой стеклянный бокал в угол комнаты, где он со звоном разбился вдребезги. Собутыльники громкими восклицаниями выразили свое сочувствие, только лейтенант Кромвель встал и тихо вышел из комнаты, а хозяин задумчиво покачал своей умной головой.
Казалось, в душу Георга влился пламень, а его дух окрылился. Спутавшиеся локоны в беспорядке обрамляли его красивую голову, а сам он, откинувшись в глубь кресла и расшнуровав воротник, вставлял в рассудительные речи других светлые мысли и блестящие слова. Вильгельм следил за его словами то с удивлением, то с тревогой. Уже давно начался новый день, когда музыкант оставил со своим другом гостиницу. Полковник Мульдер посмотрел им вслед и, обращаясь к оставшимся, воскликнул:
— У этого огненного человека сидит черт в теле!
На следующий день в доме бургомистра в то время, когда он председательствовал в совете, был исполнен трехголосный мадригал. Георг стоял между Марией и Хенрикой. Пока музыкант исправлял ошибки и распределял повторения, в маленьком хоре царило самое веселое настроение; и Варвара не раз слышала в соседней комнате неудержимый хохот; но по мере того как каждый овладевал своей партией, и мадригал мог быть исполнен безупречно, женщины становились все серьезнее и серьезнее. Мария, не отрываясь, смотрела на свой лист, и редко голос ее бывал таким задушевным, таким безупречно чистым, как сегодня! Георг вторил ей, и когда она поднимала свое лицо от нот, всякий раз глаза его не отрывались от ее лица. Хенрика старалась уловить взор юнкера, но все напрасно; тем не менее ей хотелось отвлечь его от молодой женщины, и ей было досадно оставаться незамеченной. Ей хотелось во что бы то ни стало победить Марию, и в ее пении сказывалась вся страстность ее натуры. Ее воодушевление передавалось и другим. Дискант Марии, ликуя, сливался с благозвучным голосом немца, а голос Хенрики лился как будто негодуя и торжествуя. Музыкант в восхищении вдохновенно выбивал такт и, увлеченный глубокой мягкостью голоса девушки, погружался в светлые воспоминания о ее сестре.
Когда серенада была окончена, он с жаром закричал: «Еще раз!»
Состязание певиц началось с новой силой, и на этот раз блестящий взор юнкера встретился с глазами Марии. Тогда она быстро опустила лист, выступила из полукруга и сказала:
— Мы знаем мадригал. До завтрашнего утра, мейстер Вильгельм, у меня слишком мало времени!
— O — o! — воскликнул с сожалением музыкант. — Все шло так хорошо и оставалось только несколько тактов!
