Слав Караславов - Низверженное величие
В зале для заседаний собрались командиры всех сухопутных немецких войск, подполковник Дарье, новый руководитель военно-воздушной миссии и капитан-лейтенант Просинаг из южной группы военно-морских сил. Генерал Попов сел на указанное ему место и почувствовал себя как на экзамене. Он знал, что место генерал-майора Янчулева он занял с помощью немцев, и теперь они, по-видимому, хотели убедиться в его послушании и преданности…
Преданность, правда, он засвидетельствовал им давно. Еще во время поездки на Восточный фронт для ознакомления с успехами вермахта. Тогда генерал-лейтенант Лукаш был на вершине своей военной карьеры, а Попов был всего лишь начальником оперативного отдела в его штабе. Были приглашены и коллеги из отдела снабжения и учебного отдела, а также командир второй пехотной дивизии. По каким соображениям — Попов не знал. Хозяева сами сделали выбор и сами направили приглашения. Сопровождал их тогдашний помощник военного атташе Зейдлиц, капитан с очень длинной шеей и острым кадыком. Неприятным человеком был этот капитан. Насколько невзрачный, настолько же надменный. Он не переставая хвалил немецкое оружие, словно сам его изобрел и своими победами армия обязана именно ему. Попову запомнились его тонкие губы с комочками белой пены в уголках рта. В сущности, похвальбу Зейдлица можно было понять. Действительно, немецкие армии делали чудеса. Если генерал Попов не ошибался, поездка началась первого декабря сорок первого года. Остановка в Румынии была сплошным, непрекращающимся банкетом. В бухарестском Генеральном штабе Попову казалось, что он находится в роскошном зале для тостов и дифирамбов в честь фюрера и Антонеску. Опьянение победами достигло апогея. Говорили о молниеносных ударах, о гигантских котлах, о городах, которые стали теперь румынскими. Общий восторг передался и Попову.
Так продолжалось до самой Полтавы. На аэродроме была организована торжественная встреча — с музыкой, почетным караулом, — словно прибыл глава государства. Во главе кортежа был представитель генерала Гердта фон Рундштадта, командующего группой армий. В гостинице, где разместили делегацию, ее членов подробно познакомили с операциями на Крымском полуострове, с Киевской и Уманской операциями. Офицеры немецкого Генерального штаба были речистыми, в их голосах звучало неприкрытое торжество. Полковнику Попову казалось, что они декламируют заранее вызубренные тексты. Все это еще больше распаляло его желание блеснуть, показать себя, сделать так, чтобы его заметили. И он с риском навлечь на себя неудовольствие болгарских коллег не переставал задавать вопросы и хвалить союзников. Особенно он восхвалял двойной оперативный обход во время Киевской операции. Он считал это существенной новинкой в военном искусстве и не замедлил высказать свое мнение. Неожиданности пришли позже, с посещением линии фронта. Их вдруг стали предупреждать о возможности нападения партизан, об опасности передвижения ночью, просили быть осторожными при встречах с населением. Всюду, где они проезжали, были страшные разрушения. Целые города словно вымерли. Ночлег в Полтаве, а затем ночи в Симферополе, Николаеве, Киеве были для Попова бессонными размышлениями об увиденном и услышанном. В сущности, услышанное шло от немцев. А в молчаливых взглядах местных жителей они читали открытую ненависть. При посещении же Севастопольского фронта были неприятно поражены плохой организацией подвоза боеприпасов, продовольствия и пр. И основной причиной этих неурядиц были партизаны.
Впрочем, полковник Попов так и представлял себе войну и потому ни к кому не испытывал сожаления. Война есть война. Особое впечатление на него произвело прибытие фюрера на Восточный фронт. Чтобы навести порядок на фронте, понадобилась крепкая рука главнокомандующего Адольфа Гитлера. Делегация это почувствовала, возвратившись в Полтаву из Днепропетровска. За время ее отсутствия в городе произошли большие перемены. Гитлер снял фельдмаршала фон Рундштедта, отстранил от должности главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала фон Браухича, и еще несколько генералов были наказаны и смещены за то, что отошли под натиском русских войск. А натиск был, вероятно, достаточно мощным, если отборные немецкие части отступили на сто-двести километров под Москвой, Харьковом и Ростовом. Попов впервые услышал имена целого ряда советских генералов, войска которых оказали сопротивление танковой группе под командованием генерал-полковника Гудериана.
Фюрер улетел, а делегацию в Полтаве встречали уже новые хозяева. Немцы были в шоке от неожиданного поражения и от приказа главнокомандующего. Приказ гласил: Наступать!.. Эта решительность Адольфа Гитлера импонировала полковнику Попову. Сегодняшние регенты, по его мнению, не очень разбирались в положении вещей, но раз они сняли начальника штаба и его помощника — наверное, поумнели.
Генерал слушал вопросы, которые задавали ему офицеры немецкой миссии, машинально их записывал и продолжал думать о той поездке. На обратном пути, при посещении германской Главной квартиры в Восточной Пруссии, генерал Хойзингер сделал для них пространный доклад о положении на фронтах, а отступление под Харьковом постарался подать как недоразумение, отсутствие согласованности между генералами, этакий веселый эпизод, возникший в результате скопления людей на небольшом участке. Это объяснение в сознании тогдашнего полковника Попова запечатлелось как стопроцентная истина, он часто рассказывал об этом своим коллегам, не поняв тайной цели генерала Хойзингера — оправдать первые неудачи. Дальнейший маршрут был интересен посещением Берлина и полученным там известием, что Болгария объявляет войну США и Англии. Немногие из болгар поверили этой новости, но, когда они ступили на родную землю, война уже была объявлена. Правда, выглядело это комично. Какую войну может вести Болгария против двух могучих держав? Тем не менее война была объявлена, хотя никто не посоветовался с Генеральным штабом армии. Это было и смешно и обидно для полковника Попова. По его мнению, правительство действовало, как в оперетте, когда артисты выходят на сцену, не зная, что будут там делать. Он не понимал только, как царь мог дать на это согласие? Попов верил в него, верил в царскую мудрость и был убежден, что царя просто вынудили пойти на этот шаг…
Вопросы уже заполнили лежащий перед Поповым листок. Последним выступил генерал Геде. И сейчас немцы ожидали ответов. Генерал Попов оглядел сосредоточенные, серьезные лица офицеров, перенес взгляд на огромную карту, занимавшую противоположную стену, и, чеканя слова, заговорил:
— Господин генерал, господа офицеры. Вы задали мне столько вопросов, что вряд ли я сумею удовлетворить своими ответами всех присутствующих. Я остановлюсь на самом важном, на том, что было суммировано в выступлении генерала Геде, вашего начальника и моего друга. Я глубоко уважаю вашу рыцарскую доблесть и храбрость солдат немецкой армии. Мы верим в окончательную победу немецкого оружия, и здесь у нас нет никаких сомнений… — Генерал Попов специально упомянул о сомнениях, чтобы подчеркнуть коварство итальянцев, подозрительную возню румын и нестабильность в некоторых кругах Венгрии. — Мы стоим на своем посту и будем верны союзу с нашим большим другом — германским народом и его великим вождем Адольфом Гитлером. — При упоминании имени фюрера руки взметнулись вверх, и единое «хайль» потрясло стены зала. — Насколько я помню, — продолжал генерал, — вы встревожены слухами о кризисе нашего кабинета и волнениях в связи с советской нотой. Упоминалось и о перемещениях наших войсковых частей. По вопросу о правительственном кризисе могу чистосердечно вас заверить, что я не в курсе дела, знаю лишь одно — при любых переменах в нашем правительстве советская нота будет отвергнута. Клянусь своей воинской честью. Что же касается передвижения наших частей, то это подразделения мобилизованной первой пехотной дивизии, которая должна сосредоточиться вдоль железнодорожной линии для возможной отправки на границу…
Немцев как будто бы удовлетворили разъяснения генерала Попова. Некоторые кивали головой в знак одобрения, слышалось: гут… гут… Но это одобрение было поколеблено дополнительным вопросом генерала Геде. Он спросил, как объяснить, что самолеты союзников обходили стороной аэродромы? Не связано ли это с намерениями высадки десанта?..
Генерал Попов и сам задавал себе этот вопрос. Во время стольких массированных налетов на столицу и другие города ни одна бомба не была сброшена на аэродромы. Почему?
Генерал Попов вытер белым платком вспотевшее лицо и сказал:
— Это серьезный вопрос. Лично я давно об этом думаю. Я приказал усилить охрану аэродромов…
— Господа офицеры, — поднял свои пшеничные брови генерал Геде, — кто желает высказаться?
