Владимир Успенский - На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове
Распаленная атакой лавина - шестьсот всадников - врезалась в окостеневшую вражескую колонну.
10
Несколько часов продолжалась эта страшная битва, в которой с обеих сторон участвовали на сравнительно небольшом пространстве до двадцати тысяч конников. Мороз к утру усилился градусов до тридцати. В затишье слышно было, как шуршит, слегка потрескивая, воздух - вымерзала в нем последняя влага, оседая на землю мельчайшими сверкающими кристалликами.
У казаков не было выбора: позади голая степь с леденящим ветром, гибель от холода, а впереди - красные. Но там хаты, тепло, еда - жизнь!
Снова и снова бросались они к жилью, стремясь захватить хотя бы один населенный пункт, закрепиться в нем, переждать самую лютую стужу. Но белых отбрасывали огнем, контратаками. Казаки отходили на полтора-два километра. Генерал Павлов выставил там плотный пулеметный заслон, преодолеть который буденновцы не могли.
Малость отдохнув, пополнившись подошедшими частями, белогвардейцы опять шли на штурм, и все повторялось снова.
Сотни раненых коченели в снегу.
Вдали, за линией пулеметных заслонов, всю ночь пылали костры. Пытаясь спастись от гибели, казаки жгли свои обозы, стога сена.
Лишь перед рассветом, убедившись в бесполезности атак и страшась ответного сокрушительного удара, генерал Павлов приказал своим дивизиям отходить к селу Средний Егорлык.
Днем стало немного теплее. Сквозь разрывы туч проглядывало багровое, с мутными, расплывчатыми краями солнце.
Ворошилов и Буденный объехали поле недавнего боя. Жуткая картина открылась перед глазами. По дороге двигаться невозможно: брошенные орудия, пулеметы, сани, опрокинутые повозки, зарядные ящики, а среди них трупы зарубленных и замерзших людей, окоченевшие кони.
За линией пулеметного заслона дорога свободнее, но трупов почти столько же. Не убитые - погибшие от холода. Кто как: сидя, лежа, свернувшись клубком, распластавшись во весь рост. По обе стороны от проселка, среди сугробов, тоже повсюду чернели трупы. Мела поземка, слегка шевелившая снег, и казалось, что мертвые люди и лошади плывут, покачиваясь, по белым волнам.
В неглубокой балке возле стога сена казаки замерзли стоя. Прятались, наверно, от ветра да так и остались, прислонившись, прижавшись к стогу. Некоторые не выпустили из рук поводьев, отправились на тот свет вместе с конями...
- Их тут по всей балочке человек двести, - понизил голос ординарец. - Видать, в хвосте шли, самые ослабевшие. Как остановились, так сразу и окочурились.
От стога к дороге по двое, по трое ходили местные жители, пожилые крестьяне, переносили трупы, укладывали ровными штабелями, как дрова. Старый казак с седыми усами, прыгая на деревянной култышке, обыскивал карманы мертвых, отдирал шинели и гимнастерки, проверяя за пазухой. Доставал документы, а заодно и кисеты с махоркой. Бумаги складывал в большую белую папаху с пятнами крови, опрокинутую на снегу.
- Здоров, земляк! - приветствовал его Буденный.
- Валяй, проезжай, - неохотно ответил тот. - Чего любуешься али еще не нарадовался?
- Любоваться действительно нечем, - сказал Ворошилов. - У меня аж мурашки по коже.
- Значит, ишшо человечье обличье не совсем потерял, - глянул на него старик. - Это разве допустимо такое смертоубивство, чтобы братов в чистом поле морозить! Совсем уже до крайней лютости озверели! Не простит господь грех!
- Ты это не нам, ты генералу Павлову скажи, который своих служивых четверо суток гнал по снегам, по морозу, без горячей еды. Пускай его бог накажет за такое командование.
- Я господу не указ, сам разберет. Только все одно; большой грех сотворили, - упрямствовал седоусый. - Учинили избиение православных, а чего содеял, тем отольется...
- Каркай меньше! - прикрикнул ординарец.
- Оставь его! - Климент Ефремович тронул коня. Смутно было на душе. Конечно, никакой вины нет на бойцах, на Семене Михайловиче, на нем самом. Белые шли уничтожать их, получили отпор. Это правильно. И все же тяжело видеть такие последствия, столько трупов. Не одни ведь враги здесь. Много обманутых казаков, которым заморочили голову, много насильно мобилизованных... Теперь им уже ничего не докажешь, ничем не поможешь...
- Семен Михайлович, - догнал Ворошилов командарма, - давай комиссию создадим по расследованию причин и обстоятельств этого боя.
- Зачем? - удивился Буденный. - После каждой схватки бумагу марать...
- Это не обычная схватка, сам знаешь. Пусть комиссия соберет все данные, изложит свое мнение. Для местных жителей, для наших бойцов, для истории, наконец.
- Не возражаю, - согласился Буденный.
11
Цифры, которые назвала в своих выводах комиссия, превзошли любые предположения. Выяснилось, что в районе Торговой - Среднего Егорлыка белые потеряли замерзшими и убитыми не менее пяти тысяч человек и две тысячи триста лошадей. По существу, генерал Павлов загубил всю лучшую деникинскую кавалерию, свел на нет отборные казачьи полки, которыми так гордился генерал Мамонтов.
Пять тысяч - это ведь только погибших. А сколько было раненых, поморозившихся, заболевших?! Многие из них окончательно утратили веру в своих начальников. Сломлен был боевой дух казаков.
Расплющить Конную армию ударом «молота», как это было задумано, белым не удалось. Больше того, сам «молот» был раздроблен и уже не представлял серьезной угрозы. Но оставалась еще «наковальня» - пехотный корпус генерала Крыжановского. Верный правилу бить противника по частям, Семен Михайлович без промедления обрушил свои главные силы на вражескую пехоту. За двое суток Кубанский корпус, обойденный с обоих флангов, был почти полностью рассеян и уничтожен, остатки его сдались в плен. Генерал застрелился.
В те дни Первая Конная не имела никакой связи со штабом фронта. Буденный и Ворошилов не представляли, что происходит на других боевых участках, и действовали, «руководствуясь революционным чутьем», как говорил Климент Ефремович. Оба они даже не догадывались, какую пользу принесли в тот критический период их решительные удары по белым войскам. Оказывается, Деникин начал повое наступление на том направлении, которое считалось главным, и начал довольно успешно. Его Добровольческий корпус сумел захватить Ростов, вызвав тем самым большую тревогу красного командования. В районе Ростова не было сил, способных остановить дальнейшее продвижение деникинцев. Вновь нависла угроза над Донецким бассейном. По указанию Владимира Ильича Ленина туда срочно перебрасывались 42-я стрелковая и Латышская дивизии, но они были еще далеко.
И вдруг Добровольческий корпус сам, почти без всякого нажима со стороны красных оставил Ростов, опять отошел за Дон и Маныч, заняв оборонительные позиции. Не от хорошей жизни поступили так белые. Для них это была единственная возможность высвободить часть войск и бросить их против Буденного, который ворвался в деникинские тылы, крушил там всех, кто сопротивлялся, рвал коммуникации.
Воспользовавшись тем, что Первая Конная и 10-я армии сковали основные силы врага, двинулись вперед 8-я и 9-я армии, освободили Азов, Батайск, Мечетинскую. 11-я армия с боями вошла в Ставрополь.
Остатки белогвардейских дивизий откатывались на Кубань. Казаки при первой возможности разбегались по станицам. Надо бы гнать противника, не давая ему передышки, но Первая Конная тоже выдохлась в кровопролитных сражениях, нуждалась в отдыхе и пополнении. В полках было много раненых. Израсходованы все снаряды. Требовалось разобраться с тысячами пленных: кого отпустить домой, кого принять в свои эскадроны, а кого наказать за совершенные преступления.
Выделив для преследования деникинцев несколько крупных отрядов, основные силы Конной армии расположились в хуторах и станицах. У Ворошилова появилась наконец возможность съездить в Ростов, в Таганрог, в тыловые подразделения, в свой основной штаб, заняться подвозом боеприпасов, фуража, продовольствия. Климент Ефремович надеялся ускорить прибытие в действующие части новых маршевых эскадронов, укомплектованных рабочими-коммунистами.
Отправился вместе с Буденным в трофейном бронепоезде: рельсы надежней начавшего раскисать чернозема.
Климент Ефремович решил дать себе отдых в дороге: под стук колес проедал шесть часов подряд. А утром вспомнил: такого не случалось месяца полтора. Прикорнет где-нибудь часа два-три - и снова на ногах, снова в седле. Даже Семен Михайлович, привычный к походной жизни, и тот покряхтывал иногда: эх, в баньку бы да отлежаться от зари до зари... Теперь и он получил такую возможность.
В пути узнали, что на станции Батайск находится служебный вагон командующего Кавказским фронтом. И хотя Тухачевский не вызывал их, решили воспользоваться случаем: познакомиться, доложить о своих делах, выяснить перспективы.
