Владимир Успенский - На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове
Выделенные в разъезд люди собрались в доме комиссара. Сазонов и Черемошин пришли проводить. Бывшие шахтеры Вакуев и Каменюкип переобувались в валенки, Пантелеймон Громкий посмеивался над ними: нет, мол, как ни крути, а не кавалеристы вы, не казачьей породы. Настоящий кавалерист из сапог не вылезет... Шмыгал изувеченным носом Пантелеймон Тихий, с улыбкой слушая брата. Старательно снимали смазку с карабинов Зозуля, Колыбанов и Шишкин - недавно принятые в кандидаты партии молодые ребята из казаков. Возле порога топтался желтолицый, скуластый Калмыков, успевший, вероятно, хватить не одну чарку, поторапливал весело:
- Глянь, комиссар, совсем ночь наступил. Телишься больно долго!
Распахнув дверь, быстро вошла Асхлипиадота. Румяная, большеглазая, разгоряченная. Венгерка небрежно наброшена на плечи. Длинные ресницы мокры - оттаивал иней.
- Успела! - обрадовалась она. - Эй, вояки, подходи по одному, гусиным жиром намажу.
- Зачем так бегаешь? - упрекнул Калмыков. - Голова без шапки совсем плохо! В ящик играть будешь.
- Ничего, привычная... Давайте, товарищ комиссар. (Леснов был единственным человеком в эскадроне, с которым она была на «вы».)
- Смазывайте... Башибузенко подсказал или сами додумались?
- Тут и думать нечего. Элементарно.
- Припасите, пожалуйста, побольше гусиного жира, вазелина.
- Постараюсь.
- Она смекалистая, - прогудел Пантелеймон Громкий. - Какого казака отхватила, командира-то нашего!
- Невелика находка. - Ася игриво повела плечами. - Неизвестно еще, кто кого отхватил!
- Теперь ша, отгулялись. Свадьба.
- Какой свадьба без попа? - вставил Калмыков.
- Мы люди вольные, без попов и без комиссаров вполне обойдемся, - задирала она Леонова. И опять - в который уж раз - поймал он на себе удивленный, испытующий взгляд обжигающих черных глаз. «Ох, Микола, хватишь ты лиха с такой женушкой!»
- Все готово? По коням! - распорядился Роман. Когда выехали за станицу, было уже темно. Только в открытом поле ощутил Леснов, до чего же морозна опустившаяся ночь. Порывами налетал пронизывающий ветер. Мело. Белые струйки перевивали дорогу. Что-то угрожающее чудилось в тусклом, мертвенном свечении белых сугробов.
Не одному Роману, всем жутковато было в затихшем холодном пространстве. Лишь Калмыкову хоть бы что. Покачиваясь на невысокой лохматой лошадке, напевал свое излюбленное:
И-эх, шашка бери-бери,
Винтовка бери-бери,
За красную знамю
Даешь впереди!
- Помолчал бы ты, черт кривоногий, - сказал Пантелеймон Громкий. - Глотку застудишь.
- Ты за мой глотка не боись. Я не балачку болтал, я революционный песня пел.
Судя по времени, проехали они верст десять. Потом пятнадцать. И на всем пути ни единой живой души. На зверя, ни птицы, никакого следа на дороге. Калмыков все чаще поднимался на стременах, вглядываясь в белесую мглу. Наконец сказал:
- Дым чую. Хутор будет.
- Большой?
- Совсем малый. Кошары для овец, домов два или три.
Дорога ощутимо пошла на спуск, к замерзшей речушке, и вскоре темными пятнами проступили впереди постройки. Приблизились к ним осторожно: не грянули бы навстречу выстрелы. Но все было тихо. Калмыков спрыгнул с коня, метнулся за угол, прижался лбом к чуть освещенному окну. Вернувшись, доложил:
- Бабы, детишки возле огня. Спокойно сидят, беляка нету.
- Может, погреемся?! - заколебался Леснов. - Коней в кошару, сами в избу.
- Давай мал-мала дальше поедем. Там кургашек есть, смотреть хорошо.
- На кургане пост выставим, а греться поочередно сюда, - решил Роман.
Намерзшиеся, заиндевевшие кони неохотно пошли от жилья. Люди приободрились: какие-никакие, а все же хибары рядом, будет, где теплом дохнуть, портянки перемотать. Поторапливали коней. И едва миновали мостик через речушку - увидели всадников. Четверо или пятеро ехали им навстречу. Медленно, понурившись, без голосов.
Роман мгновенно определил: казаки! Вдвое меньше! Атаковать!
- Шашки к бою! - полушепотом скомандовал он, - Ребята, «язык» нужен... За мной! - всем телом толкнул он вперед своего кабардинца.
Конь у него - золото. Умен, послушен: Леснов в бою бросал поводья, в одной руке шашка, в другой, если нужно, наган. А Стервец не отвлекался в самой горячке, чутко улавливал пожатие колен всадника, поворачивал куда нужно. Приучил его Роман, вопреки правилам, оставлять противника слева, под неудобную руку. А Леснов и левой рубил не хуже, чем правой.
Казаки стреляли - мелькнуло несколько вспышек. Кто-то вскрикнул позади. Роман летел, пригнувшись к шее коня, не сводил глаз со сбившихся в кучу врагов. Ближний к нему казак, скособочившись, рвал из ножен шашку и не мог вытащить - вмерзла. А верный Стервец уже обходил его, подставлял под удар. Клинком по голове, с потягом!.. Нет! Живьем!
Леснов привычным движением перебросил шашку в правую руку, а левой с разгона хлобыстнул казака по скуле. Тот, охнув, тяжелым мешком рухнул с седла.
Сгоряча промчался дальше, а когда остановил и повернул Стервеца, все уже было кончено. Двое белых стояли, задрав руки. Пантелеймон Тихий прыгал по сугробам, ловил казацкого коня. Несколько человек сгрудились, держа коней в поводу.
- Кого? - спросил Леснов, подъезжая.
- Осипа... Вакуева. - Роман не узнал чей-то изменившийся голос. - В живот, слепое...
У Романа сразу отяжелели плечи, будто усталость нахлынула...
- На полушубок его! В дом, в тепло поскорее!
К сдавшимся подъехал Калмыков, секанул одного нагайкой: : - У, гад! Мово друга убил!
- Не стрелял я, ей-бо, не стрелял! - причитал казак, так и не вытащивший из ножен шашку.
- Отставить! - Леонов спрыгнул с коня, глянул в испуганное, с выпученными глазами лицо. Немолодой уже, унтер, наверное. - А, мой крестник! Это я тебя обезножил!
- Ей-бо, не стрелял!
- Каменюкин, отведи второго. Допросим порознь. Кто соврет, сразу точка. Правду - жить будешь... Куда ехал?
- В походном охранении мы. С правого фланга.
- Кого охраняли?
- Так что всю колонну, ваше благородие.
- Я тебе не благородие... Какую колонну?
- Нашей дивизии.
- Что? - насторожился Леснов. Откуда тут, в тылу Конармии, целая дивизия белых? Спросил строго: - Ты верно знаешь?
- Как не знать, ваше... Такая колонна идет - днем ни конца ни начала не видно. Гутарят, не одна наша дивизия... Гонят, гонят без передыху. Лошади совсем притомились, сами аж в седлах спим...
«У кого кони крепкие? - соображал Роман. - У Калмыкова, у братьев Пантелеймоновых... Пусть скачут к командиру полка. Нет, сразу в полевой штарм... А если этот казак врет?.. А с чего ему врать?..»
- Пантелеймоновы! - позвал комиссар. - Пленных на коней и в штаб армии! Особая срочность и особая важность! Аллюр три креста! Прямо к Буденному или к Ворошилову... Три креста! Скорей! - повторил он.
7
Семен Михайлович так и не успел уехать в свою станицу. К вечеру осложнилась обстановка. Белая пехота напирала вдоль железной дороги. В морозном воздухе далеко разносилась пальба, полыхало на горизонте широкое зарево. Пока что стрелковые дивизии сдерживали натиск врага, не было необходимости прерывать отдых кавалеристов, но беспокойство не покидало Будённого и Ворошилова. Они допоздна засиделись в двухэтажном кирпичном доме, отведенном под штаб.
Когда привели двух обмороженных, обалдевших от страха и переутомления казаков, Климент Ефремович не сразу поверил их показаниям. Генерал Павлов объединил под своим руководством несколько белых дивизий - это понятно. А вот то, что Павлов четвертые сутки гонит конницу по занесенным дорогам, без дневок, без обогрева, делая переходы в тридцать и сорок верст, - разве такое возможно?
Усомнился даже видавший виды Буденный. А пленные, обмякшие в тепле, разговорившиеся после стакана самогона, охотно выкладывали подробности. Горячей пищи казаки совсем не получают. Артиллерийские кони выдохлись, пушки тянут на веревках, подталкивают руками. Пообморозились - спасу нет. Сперва, начальство сказывало, двигались на станицу Великокняжескую, а вчера повернули вдруг на Торговую.
- Утром должны здесь быть.
Семен Михайлович, слушая, переживал втуне:
- Угробит же конницу! Сколько лошадей погубит!
- Тем хуже для Павлова, - сказал Ворошилов. - Будем готовить встречу.
- Рано еще шум подымать, - возразил Семен Михайлович. - Вышлем разведку, уточним, проверим.
- Действуй, - одобрил Ворошилов. И, улыбнувшись, добавил: - До чего назойливый генерал оказался. А я хотел поспать нынче.
- Вздремни сейчас, потом не придется.
- Да уж что за сон, всю охоту отбил этот Павлов! - отшутился Климент Ефремович.
Ни он, ни Буденный еще не представляли себе, какая угроза нависла над Первой Конной, сколько вражеских войск скрывает в степи ночь. Двадцать четыре кавалерийских полка двигались по разным дорогам на Шаблиевку, на Торговую, на Воронцово-Николаевку. Мертвящее дыхание холода заставляло казаков из последних сил стремиться к жилью. Передовые отряды противника находились уже совсем близко.
